Пол Теру - 22 рассказа Страница 2

Коллекция тети Розочки продолжала расти прямо у нас на глазах: было несколько шкатулок, а стало множество комодов, стеклянных шкафов и витрин. Мы сами сделались знатоками. Этим мы старались угодить тете Розочке. Мы чувствовали: она в нас нуждается, ей хочется, чтобы кто-то интересовался коллекцией, ей нравится нас просвещать. Должно быть, благодаря своим познаниям мы чувствовали, что имеем определенное отношение к тетиной коллекции и больше себя уважали.

И вот когда мы уже пошли работать, тетя Розочка продала свою коллекцию драгоценностей. Это было точно болезнь и смерть. Служащие аукционного дома набросились на коллекцию, как хищники — на добычу: оценили вещи, сфотографировали их, и через несколько месяцев все собрание разошлось. Тетя сказала: «А вы приходите на торги и попробуйте купить ваши самые любимые». Но мы не пошли — такие покупки нам были не по карману. Тетя проделала это не ради денег. Денег у нее и так хватало. После грандиозного аукциона тетя сделалась как никогда могущественной и еще более непостижимой, а мы почувствовали свое бессилие.

Мальчик с кривой улыбкой

Я узнал эту историю в Центральной Америке, где посещал школы по поручению одной благотворительной организации. Когда мы вышли из маленькой школы в одной деревне, мой гид Рамон сказал:

— Видели маленького мальчика за первой партой, медлительного такого? Он сидел один после уроков и писал в тетради.

Ну как же: мальчик с кривой улыбкой. Да, я его видел, и он меня тоже.

— Очень грустная история. Его мать забеременела пятнадцати лет. Никакого друга, никакого жениха у нее не было. Вроде бы школьница как школьница. Она родила ребенка, а потом уехала из родительского дома в Сан-Педро. Через несколько лет она приехала в гости к родителям и увидела, как ее отец обнимает и целует младшую, четырнадцатилетнюю дочку. «Отстань от нее!» — завопила она. Отец сказал: «А что такое — мы просто нежничаем». «Нет уж, — сказала старшая дочь. — Не хочу, чтобы она повторила мою судьбу. Оставь ее в покое». Но отец не послушал. Тогда старшая дочь пошла в полицию и сказала: «Мой отец живет с моей сестрой половой жизнью. Раньше он жил со мной, и вот чем дело кончилось — посмотрите на мальчика». Мальчик смотрел на полицейских и улыбался. По его улыбке они поняли, что у него не все в порядке с головой. Отца арестовали. Его судили, дали пятнадцать лет, теперь он в тюрьме. Странные дела. Как только такое случается?

Через несколько дней мы проезжали мимо какого-то домика в лесу близ той деревни. Рамон указал на него рукой.

— Это дом сеньора Мартина. У него было семнадцать человек детей. Надо же! И вот что я теперь вспомнил — это его второй сын совершил инцест со своими дочерьми. Тут он и жил.

— Семнадцать детей в этом доме? — поразился я.

— Две спальни, — сказал Рамон. — Фантастика, а? Как только эти люди выкручиваются?

Черное облако

Я собираюсь на пенсию. Я гипертоник, хотя всегда жил размеренно. Двое детей, у обоих уже свои семьи, жена работает в агентстве недвижимости. Всю жизнь специализируюсь по бухгалтерии и налоговым декларациям. Раньше я говорил себе: «Надо бы чаще бывать на воздухе». А потом, когда из-за здоровья стало не до прогулок, я даже испытал некоторое облегчение, что можно не утруждаться.

Всю жизнь меня словно бы окутывало какое-то черное облако. В чем причина, я не понимал, но чувствовал: оно на меня давит.

И вот в супермаркете — буквально на днях — я увидел молодую мать с троими детьми: один сидел в коляске, другой держался за ее руку, а третий, старший, пытался ей помогать. Старшему было лет десять. Он был в бейсболке не по размеру, которая все время съезжала набок. Очки у него были дешевые — дети таких стесняются. Он был бледный, с неправильным прикусом, страшно тощий, в мешковатой рубашке и синих брюках — совершенно немодных, какая там мода. Семья была бедная, но честная, ценила приличия и порядок. Мальчик нес тяжелую сумку, потому что мать была занята младшими детьми и процессом выбора товаров. К выбору она подходила очень тщательно: все взвешивала, по несколько раз смотрела на ценники.

Мальчик был некрасив, с глуповатым лицом, — жалкое существо. Он пытался не выделяться, но одноклассники почти наверняка называли его «ботаном». В страхолюдных очках, тщедушный, нервный, он пытался помогать маме, но сразу было видно: он ужасно стеснителен и, наверно, панически всего боится. Он знал, каково это, когда тебя дразнят ежесекундно ждал насмешек, озираясь по сторонам. Я рассудил, что его отец либо умер, либо ушел из семьи. Отец научил бы мальчика одеваться и служил бы для него образцом мужчины. Но мать изводила его своими требованиями: «Ты же старший!» Он был в отчаянии — я буквально увидел над ним черное облако.

Позднее я проанализировал свои чувства — печаль и жалость. И понял: да это же я! На пятидесятом году понял, почему моя жизнь так сложилась. И мне стало больно — не за себя, а за этого бедного некрасивого мальчика.

Человек с 77-й улицы

Я жила на Аппер-Вест-Сайд. Каждое утро шла пешком по Лексингтон-авеню до 77-й улицы, садилась в метро на поезд номер 6 и ехала на Юнион-сквер, на работу.

В метро я спускалась в восемь. Прямо за турникетами непременно стоял один и тот же мужчина — стоял и читал «Уолл-стрит джорнэл». Он всегда мне улыбался, и я постоянно думала, что однажды он со мной заговорит. Но он молчал — и лишь непременно улыбался, встретившись со мной взглядом. Так длилось около года.

Я переехала на Восточную 13-ю улицу, рядом с офисом, и думать забыла об этом человеке. А потом рассталась с мужчиной, с которым жила в этой квартире, и никуда уже переезжать не стала, хотя по ночам в одиночестве мне становилось очень грустно. И вот у стойки одного кафе на Юнион-сквер я увидела человека с 77-й улицы. Он мне улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Мы разговорились. Моментально нашли общий язык, как я с самого начала и предчувствовала. Казалось, уже год знакомы. Мы проговорили часа два — четыре раза заказывали напитки — а потом он сказал:

— Я хочу заняться с тобой любовью в самом неприличном смысле.

Меня это рассмешило. Я даже что-то сострила насчет «неприличного смысла». Мы пошли ко мне и просто-таки изглодали друг друга — проголодались за целый год, пока поглядывали друг на друга и фантазировали. Я подумала: «Расскажу своему бывшему, что это было как пиршество каннибалов». Человек с 77-й улицы колотил меня, гнул в три погибели, ступню мою изжевал, а я наблюдала, не то чтобы возбужденная, но зачарованная. Потом в изнеможении заснула. А проснувшись, сказала ему:

— Я мечтала с тобой переспать все время, пока видела тебя в метро на 77-й улице.

Он вытаращил глаза. И сказал:

— Я там пару раз был, не больше. Я живу в Бруклине. Я тебя никогда раньше не видел.

Английские друзья

Моя английская приятельница Джейн — весьма чинная особа — дала мне телефон дамы из Лондона, которая с удовольствием приютит меня на несколько дней, пока я оформляю себе билет системы «Интеррейл»[2]. Я знал лишь, что англичанку зовут Виктория. Когда я позвонил ей из аэропорта, она сказала, что мне лучше всего подъехать в Вестминстер, к ней в офис. Впечатление было незабываемое. Она была чиновница — что-то типа замминистра здравоохранения. На таких, как она, и держится британское государство: политики и члены кабинета приходят и уходят, а чиновники более низкого ранга остаются на своих местах. Это они разъясняют министрам, какие законопроекты внесены в парламент и о чем их будут спрашивать депутаты палаты общин. Все это я узнал от Виктории, ожидая, пока она наведет порядок в своем кабинете. Она была в унылом костюме с белой рубашкой и галстуком — ну прямо школьная форма. Волосы у нее были сальные. Увидев, что я остановился перед каким-то документом в рамке, она сказала:

— Это мой наградной лист. КОБИ — кавалер ордена Британской империи младшей степени. Высокий титул. «Как осточертело биться с идиотами» — вот как я это расшифровываю.

Потом она объяснила, что служебные документы домой брать не может — они секретные.

— Везет! — сказал я. — У вас работа отдельно, а дом отдельно.

— Как в воду смотрите! — воскликнула она и расхохоталась громче, чем я от нее ожидал.

Мы поехали к ней на метро. Дверь открыл ее муж. Его звали Уоллес, он был ямайский негр. Дома ходил в вязаной шапке. Сказал, что работает плотником. Уоллес был человек неразговорчивый. Я попытался не пялиться на него с изумлением.

Пока Виктория готовила ужин, Уоллес предложил мне выпить и показал мне мою комнату. На гостевую спальню она не походила — слишком обжитая, и я задумался: «А где же спят сами хозяева? Дом-то маленький».

После ужина Уоллес забил здоровенный косяк и передал его Виктории. Она затянулась и передала косяк мне. Я глубоко не затягивался. Посмотрел на Викторию — и увидел всю ту же служащую министерства, которая в Вестминстере показала мне свои секретные документы и наградной лист.