Александр Стесин - По Африке (Рассказы) Страница 2

Здесь перекраивают старые школьные формы, нижут бусы, выдалбливают калебасы. Мастерят светильники из консервных банок. Автомобильные запчасти переплавляют в кухонную утварь и музыкальные инструменты, а из шин изготавливают резиновые сапоги. Гончары, кузнецы, кожевники, шорники, столяры — ремесленники всех сортов и возрастов — демонстрируют свое мастерство на глазах у бесчисленных зрителей и немногочисленных покупателей. На прилавках выложены плоды труда: статуэтки, маски, запонки, гребешки, нагрудные украшения, изделия из бронзы, золотые гирьки и табуреты вождей, резные доски для оваре, атрибуты семи аканских кланов и семи материнских рек, фигурки животных, барабаны и флейты, головные уборы из леопардовых шкур. Сушеные змеи и летучие мыши, коренья и листья, банки и склянки, настойки и порошки, рога и копыта, застывшие в мунковском крике головы обезьян: мы пришли в лавку аптекаря. Дальше — швейный цех, дружный стук допотопных машинок «Зингер». Кое-где попадаются даже традиционные станки для производства кенте.

Продовольственная секция: сверканье огромных ножей над глыбами мяса. Индюшки и куры, козлятина, копченая дичь, деликатесное «акрантие»[8]. Улитки и крабы, плоды масличной пальмы и дерева ши, грибы и орехи кола на глазированных блюдах, листья кассавы и кокоямса, мука из арбузных семечек и косточек дикого манго, ферментированный кунжут и батончики «давадава», крупы и специи, всевозможные фрукты. Невероятная картина африканского изобилия.

 Раз в несколько месяцев жена Джозефа совершала набег на центральный рынок, взяв в помощники кого-нибудь из домочадцев мужского пола. Там, проворная и решительная, сновала от лотка к лотку, маневрируя в толчее людей и коробок, на ходу обмениваясь приветствиями с сотней знакомых продавцов и ткачих. Спортивное ориентирование по торговому лабиринту. Что-то в этом есть исконно африканское, родственное искусству шамана-охотника, знатока невидимых троп в непроходимых джунглях... Впрочем, это только для обруни в Африке все сводится к джунглям. Не пора ли разуть глаза: джунгли давно закончились, и теперь моему объективу одна за другой предстают достопримечательности цивилизации — королевский дворец Манхийя, резиденции Яаа Асантеваа и Премпеха II.

 Заглядевшись на заоконные красоты, я и не заметил, как в автобусе наступила драгоценная тишина. Пассажиры спали. Еще пять минут назад их вразумлял неистовый проповедник, но теперь он и сам закемарил, откинувшись на сидении в последнем ряду. Полуоткрытый рот, закатившиеся глаза. Протиснувшись между баулами, я дотронулся до запястья и с ужасом понял, что не ошибся: старик был мертв.

Лингала фасиль

Молодой человек в спортивном костюме расхаживает взад-вперед по пустырю, держа в руках Библию, и, слегка пританцовывая, зачитывает по слогам. Он читает себе под нос и вроде бы не нуждается в слушателях, но не проходит и трех минут, как вокруг него собирается жидкая толпа зевак. Один из присутствующих, тощий старик в банном халате, тоже начинает пританцовывать. Ритмично пошатываясь из стороны в сторону, полуприседая и ударяя себя в грудь, он заводит что-то надрывное на языке лингала. Тем временем, еще два участника уличного ритуала сосредоточенно ломают фанерные ящики, чтобы соорудить костер. Каждый священнодействует по-своему, не мешая и не замечая других.

На бульваре Тридцатого Июня — авария. В груде железа угадываются остовы двух легковых машин. Галдящие активисты-свидетели одолевают полицейского, неторопливо составляющего рапорт. Все это происходит прямо посреди проезжей части. Два потока машины объезжают ДТП с обеих сторон, не притормаживая. «Скорой помощи» нет как нет; кажется, ее никто и не ждет.

Будучи африканским мегаполисом, Киншаса с избытком наделена всеми ожидаемыми атрибутами: вереницы окраинных лачуг, оравы беспризорников и вооруженные до зубов люди в беретах, патриотические плакаты, вывески и растяжки, толпы горожан, привычно ждущих общественного транспорта по нестерпимой жаре в час пик. Бульвар Тридцатого Июня — главная улица города, окаймленная высотными зданиями и пальмовыми шпалерами. Непрерывность бетонных заборов, ларьков-киосков, дорожных работ и других раскопок. Из окон домов и машин доносятся звуки ндомболо. Сочетание унылой архитектуры в советском стиле и этой беспечно-солнечной музыки почему-то кажется вполне органичным. Так же как смесь французского и лингала, на которой изъясняются местные жители: все наполовину понятно, почти постижимо.

— Эй, обруни, вернешься в Гану, передай привет. Пять лет дома не был.

— А как занесло в Киншасу?

— По разным причинам, ндеко.

Его зовут Джоэл. Я так и не понял, кем он приходится Марии Мобула, моей мединститутской приятельнице, несколько лет назад вернувшейся на родину к мужу и теперь, узнав, что я в Африке, пригласившей меня в Киншасу на выходные. Джоэл называет ее «сестра», но родственных связей между ними нет. С мужем Марии — минимум контакта, сухие привет-пока, вроде чужие люди. Однако вот уже второй год Джоэл на правах члена семьи занимает одну из комнат в их квартире с видом на реку Конго, по которой проходит государственная граница.

— Здесь, в Центральной Африке, все по-другому. Здесь люди закрытые, не то что в Гане. И потребности у них другие.

— Это как?

— В Западной Африке человек умеет терпеть. Хочет добиться не сразу, но всего. А здесь — не всего, но сразу...

— Эй, водитель, останови машину!

— Что стряслось, начальник? Я кого-то убил? — Джоэл лениво высовывается из окошка.

— Красный свет, не видишь? Ты думаешь, здесь светофор просто так поставили? Ждать не умеешь?

— Извини, начальник, не посмотрел.

— Документы, пожалуйста.

— У меня нет, я только-только начал водить.

— А паспорт? Паспорта у тебя тоже нет?

— Паспорт есть, но я в этом году еще не платил налогов...

— Проследуйте, пожалуйста, за мной.

— Не могу, начальник, это не моя машина. Сколько тебе заплатить?

— Тысячу.

— Тысячи у меня с собой нет. Есть двести. Двести сейчас, а остальное потом.

— Если не хочешь в тюрьму, плати полную сумму.

— Ндеко! — Джоэл с мольбой в глазах поворачивается ко мне.

Весь предыдущий диалог происходил на чистом французском, стало быть, был рассчитан на меня. Не удивлюсь, если этот полицейский и мой проводник — закадычные друзья. Если расстраиваться из-за подобных вещей, в Африку лучше не ехать. С понимающим видом достаю бумажник.

У Мобула нас уже ждут с обедом. Обед — это много: средний киншасец питается максимум раз в день. Основные блюда местной кухни — похлебка из толченых листьев маниоки с сушеной рыбой, такая же похлебка из листьев растущего в джунглях дерева фумбва; на гарнир — рис или «чикванг», изготавливаемый из ферментированной маниоки и заменяющий конголезцам хлеб. После нескольких дней вымачивания в воде и последующей сушки черенки маниоки перемалывают в муку, замешивают тесто и заворачивают в банановые листья. Затем тесту дают постоять еще пару дней, после чего отваривают, и блюдо готово. По форме и консистенции чикванг напоминает грузинскую чурчхелу, а по запаху и вкусу — исключительно вонючий сыр. Мясо едят редко, но сегодня — по случаю моего приезда — будет львятина, жилистый бифштекс со сладковатым привкусом.

Мария работает в научном центре, где занимается исследованиями в области инфекционных заболеваний. Кроме того, она подрабатывает врачом на полставки в городской больнице. Показывает двухлитровую бутылку из-под кока-колы, обмотанную изолентой, с торчащей из горлышка трубкой:

— Это у нас такой аппарат для парацентеза.

— А ты не думала о том, чтобы вернуться в Штаты? У тебя же есть американское образование и лицензия.

— Но ведь я никогда не планировала остаться в Америке. Да и зачем мне? Меньше всего мне хочется чувствовать себя экспатом.

После обеда она включает музыку и приглашает всех потанцевать. Минут десять мы топчемся вчетвером посреди комнаты и наконец, удовлетворенно улыбаясь, усаживаемся смотреть тележурнал «Лингала фасиль», напоминающий передачу «Шестьсот секунд» из далекого перестроечного детства. На экране — та самая авария на бульваре Тридцатого Июня, которую мы наблюдали воочию по дороге из аэропорта.

— О, мы же только что видели эту аварию! — торжествующе восклицает Джоэл.

— Да, ладно тебе, — не верит Мария.

— Видели, видели! Когда сюда ехали. Подтверди, ндеко!

Я подтверждаю.

За окном темнеет, ветер подметает улицы в преддверье сухого сезона.

— Надо будет позвать фригориста[9], — зевает муж Марии.

Завтра утром мы отправимся за город поглядеть на горилл.

[1] Доктор, иди и лечи (здесь и далее — ашанти-чви).

[2] Доктор-доктор, сделай-ка мне укол!

[3] Тот, кто приходит как друг, никогда не приходит минута в минуту.

[4] Молодец, какой молодец! Ну, до скорого.