Вальтер Флегель - Случай в Бергхайде Страница 2

Хут поднял бокал, на секунду задумался над тостом, а затем произнес:

— Ну, независимо ни от чего давайте выпьем за хорошую погоду!

Домашнее вино было теплым и сладким. Хозяин не без гордости похвастался, что оно приготовлено его собственными руками из винограда, растущего за домом.

Вино похвалили. За первым бокалом выпили по второму, затем по третьему. Приятное тепло разлилось по телу. Наступило временное затишье, какое обычно бывает перед боем.

Манфред придвинулся поближе к Ренате.

Разговор зашел сначала о Дрездене, затем о Лейпциге, потом вспомнили Бад–Шандау, позже переключились на виноделие, с которого перескочили на остров Рюген. Поспорили о книгах, об учителях и учениках, о методике воспитания. Все старались не упоминать Бергхайде, в котором располагалась воинская часть, где служил Манфред.

Разговорились о книге Кристы Вольф «Разделенное небо».

— Читая эту книгу, — начал майор Хут, — подчас трудно понять, что хотел сказать автор. Мне она не очень понравилась. Некоторые герои, вращающиеся вокруг Риты, ну, например, Метернагель, совсем не жизненны. Однако очень многие читатели превозносят эту вещь, как будто, кроме этой книги, у нас больше ничего нет. Но, может быть, самое важное достоинство этой книги как раз и заключается в том, что она вызвала такую оживленную дискуссию. — Хут снова наполнил бокалы вином.

Слушая майора, Рената, смущенная, старалась отмалчиваться. Откровенно говоря, она не ожидала от кадрового офицера такого глубокого знания литературы и вообще всего, что не имело непосредственного отношения к армии и армейской жизни. Она ожидала молчаливого любопытства, и только. А перед ней в кресле сидел раскрасневшийся от вина майор и свободно и ясно излагал свои мысли. Сказав несколько фраз, майор откидывался на спинку кресла и, улыбаясь, отпивал глоток вина из бокала.

Постепенно Рената снова втянулась в разговор. Заговорили о школе и школьных делах. Речь зашла о том, что в соседнем селении один учитель в шестом классе начал разговор о вопросах секса, причем сделал он это так, будто объяснял устройство и принципы действия какой–нибудь машины.

— Самое естественное дело на свете, — усмехнулся майор. — Все происходит так же, как и тысячи лет назад… Учитель взял на себя обязанность разъяснить это детям, хотя сами родители должны были просветить детей на этот счет. Родители, конечно, всполошились…

Майор не обвинял учителя и не выступал против разъяснения сексуальных вопросов.

Фрау Хут тоже не была против, но только считала, что в школьном коллективе этот щекотливый вопрос надо разъяснять умно и тонко.

— Вместо объяснений, — продолжал Хут, — нам необходимо воспитывать себя. Мы должны научиться воспитывать свои чувства, тогда у нас не будет ни недооценки, ни переоценки вопросов секса. Однако начинать это воспитание надо в семье. Школа в этом вопросе может помочь или, как в случае с тем учителем, навредить. Нам необходимо больше думать над собственным образованием. — Майор снова откинулся на спинку кресла.

Все молчали, выражая этим свое согласие с ним.

Репата углубилась в воспоминания о юности. Вспомнила Дрезден–Клотце, холм, поросший платанами, соснами и елями, под кронами которых укрылась старая вилла с опущенными жалюзи на окнах и ласточкиными гнездами под крышей. В памяти навсегда сохранилась мансарда с покатой крышей, ее собственная комната. Самое любимое место в комнате — большое окно с широким подоконником, которые раз в году красили белой краской. Подоконник служил Ренате одновременно и письменным столом, и столом для игр.

Тут же она и ела. Из окна подкармливала ласточек и воробьев. Облокотившись на подоконник, она горько плакала от неразделенной девичьей любви, а влюблена она была в одного ученика из девятого класса. Рената не позволила ему поцеловать себя, и парень в отместку ей распустил слух о том, что она сама бегает за ним, вешается ему на шею, хотя и не нужна ему вовсе.

На подоконнике Рената писала свои школьные сочинения, иногда она так и засыпала возле окна, положив голову на руки. Сидела она на высокой табуретке, не доставая ногами до пола. Однажды, войдя в комнату, она увидела, что к табуретке прикреплены стремена. Теперь, сидя на табуретке, она могла вставить ноги в стремена, чтобы они не болтались. Это придумал для нее братишка, и в тот же день она подарила ему альбом марок, который он уже не раз клянчил у нее. Такой поистине царский подарок удивил его не меньше, чем Ренату изобретение братишки.

Позже, сидя у подоконника, она часто писала письма Манфреду. Ветер доносил до нее запахи далекого леса.

В комнате Ренаты стоял коричневый комод без одной ножки. Ящики всегда выдвигались со скрипом, да и силу нужно было применять немалую.

Рената вспомнила отца, мать. Какими добрыми и заботливыми они были! Мать любила гладить Ренату по голове, перебирать ее длинные густые волосы, сидя рядом с ней, заплетать дочери косы.

Рената хорошо помнит, как однажды почувствовала себя взрослой. Она начала следить за собой, стала лучше одеваться, стала разборчивой в выборе друзей. Ее отношение к мальчикам стало теперь иным. Изменилась она и внешне, что очень нравилось ей. Правда, ни с кем из подруг она не делилась своими секретами.

Личико у нее еще больше похорошело, а сама она сделалась более стыдливой. Свою чистоту она не утратила и в студенческие годы. Легкомысленные притязания парней она решительно отклоняла. Ее окружали только серьезные юноши, но ни одному из них Рената не отдавала предпочтения, зная, что ее время еще не настало. Она по–прежнему жила в своей мансарде, часами просиживая у своего любимого подоконника за книгой или за письмом.

Позже, в 1961 году, когда Рената уже была учительницей, она познакомилась с Манфредом. Произошло это на субботнике, когда они расчищали территорию, где скоро должны были построить новые дома. Рената хотела сдвинуть с места большой камень, но он никак не поддавался. Она сердилась на себя за свою слабость, а тут, как назло, за ней наблюдали курсанты офицерского училища и добродушно посмеивались. Однако Рената не собиралась отступать. Повернувшись к курсантам спиной, она еще крепче ухватилась за камень.

Неожиданно кто–то тронул ее за плечо. Она обернулась и, откинув волосы с лица, увидела перед собой курсанта с обнаженным торсом. Мускулы у него на руках так и играли, лицо заливала краска смущения. Слегка отстранив Ренату, он рывком выдернул камень и отбросил его в сторону. Стряхнув с рук землю, вытер прилипшую к животу грязь.

Курсант улыбался и не уходил, будто дожидался чего–то. Почесав затылок, он подошел к Ренате на шаг ближе, не спуская с нее глаз.

Ренате не понравилось, что ее так пристально разглядывают, и она отнюдь не дружелюбно сказала:

— Вас никто не просил помогать, я и без вас справилась бы.

Курсант рассмеялся, и глаза его превратились в узенькие щелочки.

— Я знаю, вы же легкая, как тучка!

— Лучше быть тучкой, чем Голиафом! — огрызнулась она.

— Вы так со мной разговариваете, будто я вам не помог, а, наоборот, отнял у вас любимую игрушку. — И он снова засмеялся, как–то по–смешному склонив голову к левому плечу и совсем по–детски выпятив губы.

— Спасибо, — поблагодарила Рената, чувствуя, как краска стыда заливает лицо.

— Меня зовут Манфред.

— А разве я вас об этом спрашивала? — сказала она, хотя на самом деле ей хотелось ответить: «А меня зовут Рената!»

Курсант повернулся и пошел прочь, но Рената совсем тихо окликнула его. Он вернулся и проработал с ней до конца смены. Когда он получал увольнительную, они проводили вместе все вечера. У старой разлапистой ели неподалеку от ее дома он поцеловал ее в первый раз.

Она пригласила Манфреда к себе в мансарду. Он уселся на ее табуреточку, продев ноги в стремена. Рената бросилась на кушетку, захлебываясь от смеха. Картина была очень забавной: будто великан Илья Муромец уселся на крохотного козлика.

В один прекрасный июльский день они вдвоем бродили по окрестностям Дрездена. Зашли в кафе «Старая мельница», выпили лимонаду, а затем пошли в лес.

Вечером неожиданно разразилась гроза, начался сильный ливень. Не прошло и минуты, как оба промокли насквозь, хотя и прятались от дождя под развесистым деревом.

— Пойдем, я знаю тут одно убежище, — неожиданно предложил Манфред.

Он провел ее на артиллерийский полигон, территория которого, когда не было стрельб, никем не охранялась. На полигоне была землянка, правда, на дверях ее висел замок внушительных размеров. Манфред разыскал где–то ломик и сорвал замок.

Рената спустилась в мрачный подвал и на миг остановилась перед дверью. Затем вошла. Стенки подвала были выложены светлыми деревянными брусками, а пол выстлан кирпичом. В стене, которая смотрела в сторону полигона, вырезаны узкие окошечки для наблюдения. В убежище было проведено электрическое освещение. Стояли два широких стола и много стульев. Было так холодно, что Рената задрожала.