Владимир Тучков - Спаситель тайги Страница 2

Затем разожгли костер, и шаман стал напряженно всматриваться в колеблющееся пламя. Минуты через три полной тишины вдруг стало слышно, как он икает. Затем им овладела спазматическая зевота и стала сотрясать нервная дрожь. Набив трубку каким-то своим, очевидно, сокрушительно сильным зельем, шаман закурил и начал потихоньку ударять в бубен, по-прежнему не обращая ни малейшего внимания на президента. Его занимало лишь пламя костра, в котором он пытался разглядеть причину душевного недуга.

Вскоре стало видно, как побледнело его лицо. Глаза закрылись, а голова безжизненно упала на грудь. Две женщины принесли белую шкуру, на которую шаман сел лицом к безмолвному и неподвижному президенту и погрузился в глубокий сон, который продолжался минут десять.

Вдруг раздался страшный прерывистый звук, пронзительный, как скрежет стали. Было непонятно, откуда он исходит, поскольку шаман был абсолютно недвижим. Через минуту звук повторился. Шаман открыл глаза и начал истерически икать и зевать. И вот он уже на разные голоса издает то жалобные крики чибиса, то соколиный визг, то прерывистое посвистывание бекаса.

Внезапно опять умолкает. И слышен лишь слабый высокий писк, похожий на комариный. Начинает бить в бубен. Вначале чуть слышно, сопровождая удары каким-то невнятным мычаньем, в которое вплетаются крики орлов и стоны чаек. Постепенно его песнь усиливается. И вот он уже в экстазе, содрогаясь всем телом, исступленно выкрикивает слова заклинания:

Могучий бык земли, степной конь,Могучий бык зарычал!Степной конь заржал!Я выше вас всех, я человек!Я человек, наделенный всем!Я человек, сотворенный Господином Бесконечности!Прибудь же, о степной конь, и научи!Выйди же, чудесный бык Вселенной, и ответь!О могучий Господин, приказывай!О Госпожа моя Мать, укажи мне мои ошибкиИ пути, которыми я должен идти!Полети передо мною по широкой дороге,Подготовь мою тропу!

О Духи Солнца, пребывающие на юге, на семи лесистых горах!О светлые Матери, вы, знающие ревность, умоляю вас:Пусть ваши три тени остаются высоко, очень высоко!И ты, на западе, на своей горе, о Господин мой Предок,Обладающий страшной силой, с могучей шеей, Будь со мной!

Так шаман просит помощи у своего эмегена и у абаасы верхнего мира, просит их прийти и помочь ему исцелить Президента. Но это не просто, очень непросто, эмеген горд и непреклонен и долго не хочет приходить. Создается впечатление, что шаман камлает уже на пределе своих возможностей, на его губах выступает пена, а песня уже непохожа на человеческие звуки.

И тут Василий хватает меня за локоть: «Вот, вот, видишь, видишь? Это эмегет пришел!» Я ничего, естественно, не вижу. Лишь поведение шамана резко меняется. Он пускается, если это можно так назвать, в неистовую пляску. Исступленно колотит в бубен и то кружится волчком, то подпрыгивает почти на высоту роста президента, застывшего истуканом. И при этом рычит каким-то хищным зверем, скорее всего, раненым медведем.

И вдруг подскакивает к президенту, хватается за что-то невидимое, расположенное на уровне груди, и изо всей силы тянет на себя, упираясь ногой в живот президента. Наконец отрывает, как я понял, уор Разрушения и отлетает назад метров на шесть, ударившись затылком о дерево. Однако руки ни на мгновение не разжимает.

Затем с размаху бросает его, да, ЕГО, хотя на экране я ничего и не видел, и начинает в НЕГО плеваться, топтать ногами, при этом что-то выкрикивает с глумливо-издевательской интонацией. И гонит – машет руками, пинает прочь ногами и изо всей силы дует на НЕГО.

Присутствующие якуты оживляются, радостно улыбаются и похлопывают друг друга по плечу. Уор Разрушения навсегда изгнан из кута президента.

Однако впереди самое трудное, самое опасное для шамана. Он сосредотачивается и начинает махать руками, словно крыльями. Это монотонное зрелище длится довольно долго. Мое внимание начинает ослабевать. И вдруг шаман мгновенно исчезает с экрана монитора. Я недоуменно спрашиваю Василия:

– Вероятно, это перерыв в экспозиции?

– Нет, – отвечает он, – никакого перерыва не было. Шаман улетел на небо относить дары. Вон, видите столик, на нем бутылка водки и курица с отрубленной головой. Шаман улетел на небо угощать абаасы за то, что они помогали ему.

– А нельзя ли было здесь, на земле, коль они тут собрались? – задаю я несколько туповатый вопрос.

Василий смотрит на меня укоризненно и оставляет вопрос без ответа.

Возвращается шаман так же внезапно, как и исчезает. И сразу же встает голыми ступнями на тлеющие угли костра. Для очищения от неба.

Дальнейшее прекрасно известно, хоть и требует небольших комментариев. Тайга и якуты были спасены. Однако президент вернулся в Москву уже совершенно иным человеком. Что позволило проницательной оппозиционной прессе высказать предположение о том, что президент умер, и его заменили актером, исполняющим роль Президента. Отчасти это было справедливо. Операция прошла с серьезными осложнениями: уор и кут президента за долгие годы настолько срослись друг с другом, что, удаляя уор, шаман оторвал и часть кута. За это пришлось расплатиться физическим здоровьем. Возникла острая коронарная недостаточность, которая потребовала экстренного хирургического вмешательства. Однако полностью восстановить утраченное здоровье не удалось. И все четыре последних года пребывания у власти президент исполнял свои обязанности далеко не в полной мере. На нездоровье наложилось и изменение его сущности, которую можно поверхностно охарактеризовать как «преждевременную благостность». Страна вступила в полосу правительственных кризисов и финансовых катаклизмов, которые тем не менее на жизнь якутов не оказывали ни малейшего влияния.

Я прямо, без обиняков, спросил у Василия: почему охрана Президента за такие «художества» сохранила ему жизнь? Все разъяснилось довольно просто: шаман стер память о сеансе лечения как у президента, так и у сопровождавшей его свиты. А Президенту даже вложил воспоминание о физической близости с самой красивой из якутских женщин, специально выращенной добросердечным сибирским народом именно для такого случая. Смутное ощущение того, что с президентом происходит что-то несвойственное ему, возникло гораздо позже, во время возвращения в Москву. Однако это было воспринято как физическое и эмоциональное перенапряжение пожилого человека, посвятившего всего себя без остатка служению отчизне.

Что же касается моего нового знакомого Василия, то, исполнив возложенную на него миссию, он вернулся к своим экономическим обязанностям уже без былого рвения. Абаасы, конечно, при нем был оставлен, однако и он особого усердия не выказывал. Дело было пущено на самотек. Многочисленные миллионы не приумножались, но поддерживались в количестве, необходимом для спокойного и достойного существования. Василий вновь дал волю своей природной несуетности.

Его дом производил чрезвычайно благоприятное впечатление. Приятно удивляло отсутствие нагло лезущей в глаза вычурной показухи, которая в иных домах богатых людей порой способна резко повысить артериальное давление у людей чутких, эстетически развитых. У Василия царила спокойная гармония. Точно такими же были и его отношения с прислугой. Это были даже не помощники хозяина, а хорошие добрые знакомые, готовые услужить ему в любое время дня и ночи не из меркантильных соображений, а, что называется, от чистого сердца. Естественно, эти сердечные порывы прекрасно оплачивались в твердой валюте, но, уверен, если бы размер жалованья в силу каких-либо роковых обстоятельств был сокращен до уровня прожиточного минимума, то и это не смогло бы разрушить устоявшуюся гармонию взаимного добросердечия.

Но главной радостью, предметом всеобщего обожания и добровольного поклонения домашних был полуторагодовалый сын Василия, которого подарила молодая жена Ирина. Сына звали Андреем. Был он голубоглаз, коренаст, не по годам смышлен и обстоятелен. Но главное – обладал такой незаурядной внутренней силой, что без труда деформировал электромагнитные поля и уже подступался к силам гравитации. Это было еще одно напоминание о том, что приближается новый мировой порядок.