Александр Зевайкин - Джон и Тимми Страница 2

«Женщина, имя тебе — вероломство…» — сказал однажды классик, и был бесконечно прав.

Видя его нерешительность, она встала и, не прикрываясь, прошлась по комнате. Он смотрел на ее тело. На движение ягодиц, на ее бедра, живот, груди, и представлял ее загорелой дикаркой, убегающей по кромке прибоя.

— А что ждет тебя здесь? Серая, непроглядная жизнь впроголодь, нищенская старость и место на общем кладбище, без памятника, с шестизначным номером.

Федор угрюмо молчал.

— Ладно, я не хотела тебе говорить, но… если это не сделаем мы, это сделают другие. Шеф сам продаст проводник. Институт закроют, а мы останемся на улице с пособием для безработных. Подумай: что держит тебя здесь?! Кому и чем ты обязан? Кто хоть раз вспомнил про тебя? Для них ты — мусор, и не более. Пора самому позаботиться о себе. Не век же сидеть… как премудрый пескарь. Заодно и долги раздашь. Проценты-то растут.

Он болезненно поморщился.

— Мне надо подумать.

— Нечего думать. Все давно придумано. План у меня есть. Надо торопиться. После итоговых испытаний будет поздно.

— Подойди, — попросил он.

Она повиновалась. Он положил руку на бедро, гладкое, тугое.

— Я хочу все забыть.

— Ты забудешь все, я обещаю…

— Я хочу сейчас, — прошептал он, с мольбой глядя на нее снизу вверх.

Она довольно улыбнулась, на щеках возникли сладкие ямочки.

— Сейчас так сейчас. Но вначале я приму душ. А потом… потом мы обсудим детали нашего дела.

Только потом он долго и мучительно думал: что же толкнуло его, серого, безвольного человека, на такое безумство? Может, надоело быть безвольным и серым, или обуяла дикая злоба на все начальство, готовое так бессовестно кинуть его. А что тогда? Кому он нужен в сорок лет? Не такой уж он специалист, чтобы его встречали с распростертыми объятиями. Или надоело быть нищим, выкраивать копейки и ходить в магазины просто так, как в картинную галерею. Или боязнь потерять удивительную женщину. Наверное, все это сплелось, свилось в одну веревочку, которая и подтянула его к…

Отключить сигнализацию не составило большого труда. Ведь он сам собирал ее четыре года назад. Знал все слабости и достоинства.

Стараясь ступать как можно тише, он поднялся на седьмой этаж. А вот и семьсот первый кабинет. Кабинет Юлии. Там ждет его таинственный напарник. Федор осторожно повернул ключ. Вошел в кабинет, замер, прислушиваясь. Было тихо, до звона в ушах. Только сердце бухало. Никогда он не занимался такими делами.

— Серый, — тихо позвал Федор.

Дверь шкафа скрипнула, и что-то маленькое и серое возникло перед ним.

— Я уж думал, не придете, — прошептало это серое что-то, — ноги затекли в шкафу сидеть. Что за жизнь!

— Тебе сколько лет?! — удивился Федор.

— Одиннадцать, — ответил Серый.

— Да-а-а, — протянул Федор. Он ожидал кого угодно, чего угодно, но не ребенка и, немного подумав, добавил: — Пошли.

Они подошли к двери соседнего кабинета. Плохо, что сборка внутри кабинета. Было бы намного проще. Подковырнув отверткой пластиковую панель обшивки, Федор снял ее, обнажив пухлый пучок проводов. Где он, нужный? Ага, вот этот.

— Посвети, — шепнул он напарнику. Самый ответственный момент: вставить две иголки, накинуть перемычку, чтобы в охране на пульте не загорелась лампочка. Потом можно перекусить провод. Но если промахнешься — взвоет, замигает и… приплыли. «А ведь дело плевое, — мелькнуло в голове, — любой бы мог справиться». Вставив иголки, он замерил напряжение. Есть. Теперь перемычку. Щелкнули бокорезы. Все. Сигнализации больше нет. Но лучше выждать полчаса. Лампочка может мигнуть. И вдруг Петра Ивановича понесет проверить причину! Надо быстро поставить панель на место и обратно в семьсот первый кабинет. Две-три минуты у них есть. Они сидели тихо, боясь шелохнуться. Интуиция не обманула Федора. Через пять минут, что-то ворча под нос, появился охранник. Он обошел весь этаж, но ничего подозрительного не заметил и убрался восвояси. Выждав еще с полчаса, Федор взялся за дело. Теперь второй провод. Вторая перемычка. Тройная сигнализация — не шутка. В третий раз сторож не пришел. Наверное, решил, что мыши озоруют.

Изначально оба кабинета были венткамерами. В них базировались двигатели вытяжной системы, задвижки, сложная система труб и сборки управления. Но со временем необходимость в них отпала и всю эту рухлядь выбросили. Сделали ремонт, и получились два уютных кабинета. Но… хитрость вот в чем. В прежние времена их связывала неширокая труба. Саму ее выбросили, а отверстие заделали фанерными кругами, не удосужившись заложить кирпичом. Об этом не знал ни директор, ни главный технолог, которому и принадлежал семьсот третий кабинет. Вот через эту лазейку Серому и предстояло проникнуть к заветному сейфу.

Еще год назад Федор удивлялся, когда его заставили ставить в этом кабинете лазерные датчики. Теперь понятно, к чему такая предосторожность.

С пробками пришлось повозиться. Надо было все сделать аккуратно и как можно тише.

Серый оказался профессионалом. Встав на плечи Федора, он просунул в отверстие левую ногу, потом правую и шепнул:

— Подтолкни.

Федор помог ему. Извиваясь, мальчик без особого труда проскользнул в узкое отверстие. И уже через пять минут показалась его рука с диском. Федор принял сокровище и втянул мальчика обратно. Все оказалось намного проще, чем мог себе представить Федор. Они немного отдышались. Не от усталости, от волнения.

Приоткрыв дверь, он долго прислушивался к тишине ночных коридоров. Теперь необходимо спуститься на второй этаж, где располагалась столовая, и по узкому наклонному желобу скатиться в мусорную машину. В пять утра их вывезут на свалку. А там — свобода.

В машине пахло не вкусно. Да что там, воняло по полной программе. Желудок выворачивало, хотелось высунуться и сделать хоть один глоток свежего воздуха. Но они, со стойкостью профессионалов, сидели молча и неподвижно, прижимая к груди пакеты с чистой одеждой.

Все вышло как нельзя лучше. Машина вывалила их на свалке. Полежав еще немного среди отбросов, они вылезли из кучи помоев. И только тут, в утреннем свете, Федор рассмотрел своего напарника. На вид ему никак не одиннадцать лет. Восемь, от силы — девять. Стрижка «под горшок», огромные серые глаза, худое желто-зелено-серое лицо. Серая, похожая на старый мешок, застиранная водолазка, принадлежащая явно не ему, поскольку была велика. Плечи стремились к локтям, а рукава приходилось поминутно подтягивать. Да и штанишки… латаные-перелатаные трикошки с торчащими коленями, рваные, расхлистанные кроссовки на босу ногу. Из порванного носа правой сиротливо выглядывал большой палец. «Кто-то живет хуже меня», — подумал Федор. И тут же сам собой возник вопрос. А зачем? Зачем он тут? Совсем еще ребенок и в таком деле. Время. Страшный отпечаток времени. Оно не щадит никого. И в первую очередь детей. Беспризорщина, как в гражданскую войну.

Федор окинул округу быстрым взглядом. Ничего подозрительного. Насколько хватало глаз — кучи мусора, чередующиеся с кустами. Да, собственно, кому какое дело до двух оборванцев? По лету бомжей здесь — пруд пруди. Да и рановато еще.

— Пойдем к тем кустам, — вслух сказал Федор. Ему порядком надоело шептать. — Надо переодеться.

Серый согласно кивнул и сморщил нос:

— Ага. На «параше» я еще не ездил.

Он стянул водолазку, и Федор еще раз удивился его худобе. Кожа и кости. И как только двигается? В его представлении дети должны были выглядеть иначе. Розовые и упитанные, как молодые поросята. Оказывается… Над левым соском у Сереги красовалась жирная татуировка «14 643».

— Это зачем?

— А-а-а, — беззаботно отмахнулся Серый, — это в приемнике накололи. Всем делают, кто больше трех раз попадает. Чтобы не спрашивать: кто и откуда. В картотеке мы все по номерам. Сразу ясно, кого куда отправлять.

Федор поморщился и осторожно спросил:

— А родители… у тебя есть?

— Да как сказать… — пожал плечами мальчишка. — Отца вроде никогда и не было, а мать… не… не до меня ей. У нее своя жизнь.

Он оказался словоохотливым и без просьбы напарника продолжал монолог:

— Я раз пять из дома сбегал. Сначала с друзьями, потом сам по себе. Воровал, — признался он. — Ну, жить-то как-то надо. На работу меня кто возьмет?

— Резонный вопрос, — согласился Федор.

— Вот уж никогда не думал, что буду медвежатником, — усмехнулся пацан.

— Я — тоже, — признался Федор.

Мальчик достал из пакета ярко-красную олимпийку.

— Это еще зачем? — удивился Федор. Он не любил яркие цвета.

— Юлька мне положила, — просто ответил Серый. — А тебе что, не нравится?

Он называл ее просто, как подружку: «Юлька».

— Да нет, ничего, — буркнул Федор.

Они сложили вонючую одежду в пакеты и спрятали под кустом, хотя вернее было просто бросить ее в кучу близлежащего мусора. Федор определил направление города и неопределенно махнул рукой: