Александр Яковлев - Здесь ни за что не заблудишься Страница 2

Вскоре лес стал редеть, кустарник же, наоборот, сгустился. А значит, вот-вот покажутся участки. И точно, засветились впереди жестяные да шиферные крыши, послышались голоса, стук молотков, звяканье лопат. Кипела выходная дачная жизнь.

Найдя лаз в ограждении из колючей проволоки, Бадьин выбрался на грунтовую дорогу между двумя рядами незнакомых домов. Ну да не беда, теперь уж и спросить можно.

Тревожные мысли остались позади, в ворчливом лесу. Солнышко вновь показалось. Высоко вверху гудел дельтаплан — утеха богатых отдыхающих.

Детвора возилась у дощатого забора. Два мальчугана и девочка, одногодки, лет семи. Играли во что-то. При виде грибника ребятишки оживились:

— Ой, дяденька, есть грибы?

— Смотри, опята…

— А наши тоже с утра ходили…

Обступив уже благостно настроенного Бадьина, детишки на ходу забирались ручонками в корзинку, доставали грибы, восхищались, радовались. «То-то, расчувствовался он, — ничего не меняется. Пока есть детская радость этому миру, ничего не меняется… И что тут телевизор?»

— До свиданья, — кричали ребятишки, отставая.

— Счастливо оставаться, — отвечал усталый, но радостный Бадьин.

Лишь отойдя метров на пятьдесят, краем глаза отметил он что-то лишнее в корзине, что-то чужое.

Поверх грибов лежала лягушка. Ободранная. Без царской своей кожи. В кровавой плоти. Бадьин подцепил ее острием ножа и гадостно отшвырнул в сторону. Со странно замеревшим сердцем задвигал ногами — как чужими.

Сзади смеялись дети. Чье-то будущее…

Выйдя к своему участку, он увидел стоящего на крыльце соседского дома Иван Иваныча.

— Я… В тайге был… На Сахалине, — дразнился дед. — А сам в трех соснах заблудился! А? То-то.

Из-за плеча деда улыбалась Валентина. Сочувственно улыбалась.

Осень промчалась, как ветром гонимая. После летних отпусков народ резко активизировался. Бадьин с головой окунулся в дела.

Бывший выпускник МФТИ в годы дикого предпринимательства не растерялся. Пережив неудачу семейной жизни и забыв о дипломе инженера, торговал всем, что покупалось. Кроме оружия, наркотиков и живого товара. Ходил под крышами, оказывался на «стрелках», бывал и бит, научился давать взятки ненасытным чиновникам. Когда более-менее улеглись над страной шторма, Бадьин выплыл из бурных волн владельцем небольшого предприятия и этой вот дачи. Участок по Ленинградке с просторной избой свалился на него после прохождения по длинной цепи долгов одного из бывших компаньонов. Предприятие изготавливало пищевые добавки к кормам для домашних животных. Бадьин поначалу изумленно качал головой — откуда что берется? Но дело есть дело. В конце концов, добавки, прокат или тушенка — все продается и покупается по одним законам. Тем более, что на этом рынке конкуренции со стороны зарубежных компаний пока не предвиделось. Слишком дорогая получалась у них продукция. Наша ничем не уступала, но стоила раза в три дешевле. Бадьин торопился успеть выжать из ситуации максимум. На личную жизнь давно махнул рукой. Царевны не попадались. Зато лягушек развелось в избытке. С ними надолго не связывался.

Лишь изредка, словно на зов из прошлого, Бадьин оглядывался в начало осени, в солнечный грибной лес, пытаясь разглядеть улыбку Валентины. И однажды его поразило воспоминание: ведь они ни разу не разговаривали, даже словом не перемолвились. Чертов дед появлялся как из-под земли, пресекая любую попытку контакта, точно бдительнейший из телохранителей. Вспоминалась лишь улыбка женщины. Практически незнакомой…

Как-то в октябрьский вечер Бадьин даже набрал их номер. Гульнул после удачной сделки, рука вступила в предательский сговор с памятью. Ответил дед. Долго соображал, что за пьяный мужик звонит.

— Ну и чего надо?

— Да так, — замялся Бадьин. — Чего-то вспомнилось… Хорошо за грибами ходили…

— Опять, что ли, заблудился? — хмыкнул дед.

Бадьин задумался.

— А пожалуй, что и так. — И с пьяной решительностью брякнул: Валентину позовешь?

— Щас, — буркнул дед. — Разбежался. Ишь кобели…

— Муж, что ли, дома? — нахально осведомился Бадьин. Налетался-наплавался?

— Налетался, — зло отрезал дед. — До того налетался, что к другой улетел. Кобели неугомонные! Ты тут еще… Напился и звонит, орел! Что тут тебе? Этот… интим по телефону?!

— Погоди, не бросай трубку, — взмолился Бадьин. — Погоди… Я, что ли, в этом виноват?

— Все вы одним миром…

— Погоди… Как… она-то? Позови, слышь, Иваныч, позови, а?

В трубке ненадолго стихло. Иван Иваныч словно размышлял. Затем все же ответил отказом.

— Не будет она с тобой разговаривать. Не будет. Забудь об этом, решительно сказал дед.

Дело должно развиваться. Хоть в какую сторону. Иначе окуклится, скукожится, завянет. Вместе с тобой.

Поздней осенью Бадьин выехал в Старую Руссу. Минеральные добавки к кормам неожиданным образом вышли на минеральную воду. В Старой Руссе старый курорт целебных вод влачил довольно жалкое существование. А перспективы тем не менее проглядывались весьма неплохие. Требовались, известное дело, инвестиции. Бадьин в группе бизнесменов оказался в древнем городе.

Поразили тишина, храмы, колокольные звоны. Случайно узнал, что именно здесь Достоевский написал «Братьев Карамазовых». История открывалась не с забытых школьных страниц, а дышала тайной из каждого полутемного переулка.

Дальше — больше. Пропуская дежурные официальные церемонии, Бадьин бродил по городу. Старательно уходя от каменных домов, погружался в неширокие улочки. Дряхлые домишки по окна уходили в землю, недоуменно поглядывая на пришельца из-под раскидистых кустов сирени.

В конце одной из улиц как-то мелькнули голубоватые купола невысокого храма. Бадьин двинулся по разбитой асфальтовой дорожке. Подойдя к храмовой ограде, прочитал, что церковь возведена в память святого великомученика Георгия Победоносца. В представлениях Бадьина святой никак не связывался с образом великомученика. Наоборот, этот богатырь вся и всех сокрушал.

В пустынном храме Бадьин почувствовал себя неловко. Конфузясь, расспрашивал девушку, продающую свечи, словно экскурсовода. Облаченная в косынку, скуластенькая и совершенно спокойная, та словоохотливо и как-то даже утешительно объясняла. Поставив по ее подсказке свечи, на выходе Бадьин купил икону Чудотворной Старорусской Божьей Матери. Чуть было не сказал «Сдачи не надо», когда девушка отсчитывала с пятисотенной. Неловко покрутив бумажки в руке, наконец заметил ящичек для пожертвований.

Ближе к Новому году дела вновь пошли в затишье. Знакомые предприниматели разлетались на зимние каникулы. В основном за рубеж, в теплые страны, к ласковым лучам и волнам.

Возвращаясь по вечерам в новую, но так и не отделанную квартиру, Бадьин автоматически в дверях вновь давал клятву заняться ремонтом. Затем шел на кухню, останавливался, привалившись к косяку, вглядывался в икону, любовно пристроенную в красном углу. Знающие люди рассказали, как правильно обойтись с образом.

Три рюмки водки снимали напряжение дня. Закусывал маринованными опятами. Сам мариновал. Сам и собирал. В лесу около дачи. В светлом осеннем лесу. Под ясным взглядом Валентины…

Ну ее к черту, эту Турцию! Бадьин принял еще рюмочку. Решимость возросла, затем окрепла. Осторожно сняв икону, прихватив пару бутылок водки, банку грибов, еще какой-то снеди, Бадьин вышел из кухни.

Внедорожник спокойно справился с небольшими заносами. Похоже, утром проходил бульдозер, более-менее расчистил подъездные пути к дачному кооперативу. Безлюдные темные дома угрюмо нахохлились под снежными шапками. Фонари горели лишь на перекрестках, радужными искрами рассыпая свет на нетронутом снегу участков. Выше, в бездонной мгле, мерцали звезды, грозя морозной ночью.

Бадьин вылез из теплой машины, вдохнул полной грудью. От обжигающего свежего воздуха даже поперхнулся. Срочно печь натопить!

И только тут он разглядел на обочине следы. Слегка припорошенные. Может быть, суточной давности. Сторожа, наверное, делали обход.

Электричества не было. Пришлось повозиться, подключиться к генератору, стоящему в подвале. Ладная кирпичная печь жадной тягой начала страстно пожирать сухие березовые полешки, заготовленные еще осенью. Той осенью…

Бадьин прикрыл поддувало, наполовину задвинул вьюшку. Рев пламени немного стих. «Ну, с наступающим!» Холодная водка легко прошла в горло, следом юркнул маринованный опенок. Икона, лежащая на столе, глянула укоризненно.

Бадьин закурил и вышел на террасу. Промерзшие доски заскрипели, жалуясь на заброшенность и одиночество. К редким кустарникам на участке, петляя, подбирались заячьи следы, разбегались в разные стороны. Уходили и к забору с соседним участком…

Почудилось? Неверные световые блики пробивались сквозь занавеску крайнего окна дома Иван Иваныча. Бомжи, что ли, обосновались? Да только в этой дощатой халабуде что за спасение от стужи? Бадьину стало противно от мысли, что чьи-то грязные руки шарят по комнатам, где жила Она… Она? А он ни разу и не был у них в избе…