Василий Логинов - Бублики-нолики Страница 2

Он плюхнулся боком на землю, развернулся, сел и начал разглядывать пейзаж, откуда-то сзади блекло освещаемый лучами, словно рассеянными неровным и пыльным бутылочным стеклом. «Откуда ж свет?» — Иван Гаврилович обернулся: сзади, словно гигантский смерч, острием упершийся в близкий горизонт, нависал мерцающий серебристый конус. По всей поверхности конуса змеилась лента-спираль. Она-то и освещала неярким светом открывшуюся перед ним картину с арками, зданиями и всем остальным.

— Эй, Гаврилыч, все пересчитал? У меня по явочным карточкам тридцать четыре получается. — Алеша обернулся и протянул руку в окошко, чтобы забрать у старшего накладные. — Ты там заснул, что ли? Может, бубликов объелся?

Гаврилыча в салоне не было.

— Равиль, тормози! Гаврилыч пропал!

— Как так? Леха, ты что? Сдурел? — Равиль перешел на низшую передачу и притормозил, отчего один из открытых пакетов с молоком упал и остаток его содержимого вылился водителю на брюки. — Вот шайтан! Опять облился!

— Слышь, Равиль, не мог он на ходу выйти!

— Конечно, не мог. Куда там! Давай-ка, Леха, лезь назад, ищи его. Небось, шуткует с нами.

Раздвинув пошире пластиковые листы, отгораживающие отсек от кабины, Алеша на ходу перебрался назад.

— Слышь, а его точно здесь нет. Наш галошник-то тю-тю.

Равиль остановил машину и, отряхивая с брюк капельки молока, через внешнюю дверь вошел в отсек. На полу он увидел инкассаторскую сумку, брезентовые мешки и притулившийся к ним недопитый пакет молока. Гаврилыч действительно пропал.

— Молоко недопил, а бублики все сожрать умудрился. — Равиль собрал слюну и плюнул на пол. — Я, например, всего два осилил. И то — во втором бублике кусок полиэтиленовой пленки попался.

— Чего это он сумку в мешок не убрал? — Алеша пнул ближайший мешок.

Вообще-то, открывшийся пейзаж был Ивану Гавриловичу чем-то очень знаком, но он никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Часы на четырехъярусной башне показывали начало третьего. Перед зданием были установлены четыре старинных фонаря: два прямых, подальше от Ивана Гавриловича, и два изогнутых на конце в виде серпа, поближе. Само здание, в средней части увенчанное башней с решетчатыми окнами и часами, было намного выше, чем соединенные с ним арочным переходом боковые пристройки. Справа, на верхушке основного здания, и посередине крыш пристроек торчали высокие каменные трубы. Перед всем комплексом асимметрично росли деревья.

Даль была укутана серо-зеленой дымкой, и поэтому Ивану Гавриловичу было трудно определить, что за породы деревьев растут перед зданием. Встав на ноги, он неспешно пошел по направлению к белевшей даже сквозь дымку большой двери в центре здания, очевидно, главному входу, у которого кто-то стоял.

Сухая серая почва, напоминающая гравий, неприятно хрустела под ногами. Поначалу во время ходьбы дышать было трудно, казалось, что сумеречная зеленоватая атмосфера, заполнявшая все вокруг, попадая в легкие, забивает их клейкой массой. Кроме того, по мере продвижения вперед становилось все жарче и жарче. Постепенно Зализняк привык к необычному окружению, разошелся, раздышался и скоро достиг деревьев и фонарей. Тут он решил для себя, что фонари, очевидно, не электрические, а газовые, уж больно они были какие-то угловатые и совсем без проводов и лампочек. Большие деревья смахивали на клены, маленькие — на яблоньки.

Около входа тощий мужик в странной горшкообразной шляпе с полями, не напрягаясь, целовал и вяло лапал девку в белесом платье с черным пояском. «Ну и дела! Здесь, поди ж, людишки этим самым тоже балуют». Видно было, что задастая зеленокожая девка вполне довольна таким с собой обращением. Услышав шаги приближавшегося Ивана Гавриловича, парочка прервала свое занятие.

— Ваньюша, мы очень долго ждать тебя, устать обе, — девка задвигала светло-фиолетовыми губами, но приглушенный голос ее шел откуда-то из области пупка, прикрытого платьем и кожаным ремешком, — ты приносить нам суперзироу?

— Ты чего, девка, того, сбрендила? — Иван Гаврилович удивился собственному, словно ватному, голосу, искаженному тутошней душной атмосферой.

— Йе, мен, ти нэ ошэн-то ля-ля, — задвигал своим острым кадыком на куриной шее мужик в шляпе и достал из кармана складное перо, — квикли достафай ис прафый покет зироу.

«Ща я этому фраерку „макарычем“ булки раскрашу».

— Зализняк быстрым движением подхватил с правого бока рукоятку пистолета и направил его в сторону наглой парочки.

— Молодец, Ваньюша! Харашо работать ты, — заулыбалась бледными губами девка, а мужик, задвигав словно зеленым сыром присыпанными бровями, убрал нож.

В полусогнутой руке у Ивана Гавриловича вместо табельного «Макарова», надкушенным краем вперед торчал четвертый недоеденный бублик.

— Равиль, что делать-то будем? — Алеша присел на единственное сиденье в отсеке и сцепил замком руки на коленях. — Может, сообщить дежурному?

— Ты что, рехнулся? Это же чэпэ, — водитель продолжал оглядывать углы отсека, — давай лучше все пересчитаем, а то Гаврилыч такой козел, что мог запросто стащить сумку. Хотя я не понимаю, как он сам смылся?

Вдвоем они быстро высыпали сумки из мешков и, сверяясь с описью, пересчитали их.

— Вроде все пучком. Сходится. Куда же он, падла, делся? — Равиль еще раз окинул внимательным взглядом кучу сумок. — Погляди-ка, что это там такое?

Алеша щелкнул выключателем, и загорелись дополнительные плафоны внутреннего освещения. Наклонившись, инкассаторы принялись рассматривать сумку номер сто семьдесят три дробь два, из бокового шва которой торчало небольшое стальное кольцо.

— Теперь, бистро-бистро, мы будем делать новый зиро. — Вихляя бедрами, девка подошла к двери и открыла ее. Тощий мужик в котелке, сделав приглашающий жест, пошел следом за ней. Как под гипнозом, за ними направился обескураженный Зализняк, все еще судорожно сжимающий бублик.

Они вошли в большое помещение с высоким потолком, тускло освещаемое сквозь зарешеченные окна все тем же зеленым бутылочным светом. Здесь было еще жарче, чем на улице, и Зализняк почувствовал текущие по лицу липкие струйки пота. После того как глаза привыкли к сумраку помещения, он разглядел множество изогнутых, пыльных, покрытых неровными изумрудными пятнами окиси медных труб, прикрепленных разнокалиберными костылями по периметру боковых стен в метре от пола. Одними концами своих скругленных тел все трубы уходили в пол, а другими сходились к огромному вентилю, расположенному на противоположной от двери стене. От вентиля в центр зала гигантской пружиной шел змеевик, нависавший воронкообразным жерлом над резной замшелой каменной чашей, стоявшей на сером постаменте со ступеньками.

Тощий мужик сразу направился к вентилю и встал около него на изготовке, а чернопоясная девка взяла Ивана Гавриловича за свободную руку и подвела к чаше.

— Здесь, Ванья, мы иметь большой и хароший машин. Очень умный машин. — Они подошли вплотную к чаше, и Зализняк увидел, что на ее передней поверхности, ровно посередине, выбито рельефное изображение пирамиды с глазом на вершине, а вправо и влево от пирамиды идут ряды медальонов. — Мы очень долго делать этот машин. Мы устать от жизнь здесь, мы очень хотеть попасть в новый стран, твой стран, Ваньюшка, поэтому мы стараться делать этот машин.

Иван Гаврилович успел разглядеть, что слева на медальонах, расположенных по периметру чаши, изображены портреты каких-то древних мужиков. Некоторые из них были с густо обросшими висками и голыми подбородками, а другие с аккуратными бородами. Всех их он уже где-то неоднократно видел. Медальоны справа от пирамидки были пусты за исключением одного, первого. На нем припухшими глазами Зализняку улыбалась хорошо знакомая вислоусая физиономия директора булочной Модеста Эдуардовича Бизина.

— Смотреть сюда, Ванья, — девка потянула Ивана Гавриловича за рукав, — сюда, Ванья, в машин.

Вслед за ней Иван Гаврилович наклонился над чашей. Сквозь мутно-зеленую маслянистую жидкость, заполнявшую две трети объема массивного сосуда, он сумел разглядеть колеблющееся и дробящееся изображение огромной стодолларовой банкноты. «Блин, так вот же оно, это зданьице-то. Вот и четыре фонаря. И девка с парнем те самые», — Иван Гаврилович в подробностях узнал пейзаж, который недавно лицезрел вниз головой между парой своих галош, стоя в неудобной позе вне здания.

— Ха-ха-ха, теперь ты наш, Ваньюша, ты теперь понимать, — цепкая рука девки больно впилась Зализняку в затылок, — теперь ты должен делать, как мы сказать. Вставляй свой суперзироу в бок картин наш мир. Будешь знать, как заточком банкнот таскать. А ю рэди, Слайдер?

Иван Гаврилович услышал, как утвердительно хмыкнул тощий и пронзительно заскрипел медленно поворачиваемый вентиль. Из гигантской воронки над чашей упала тяжелая капля, ватный поцелуй влаги Зализняк ощутил короткостриженной макушкой. Его рука с бубликом поднялась и опустилась, соприкоснувшись с зеркалом жидкости в чаше, — распаренную руку обожгло холодом. Он дернулся, но девка не отпускала. Потом Зализняк увидел свою руку с надкушенным бубликом уже в глубине, над правым верхним углом банкноты, где размещались единица и два нуля. Железная хватка на затылке немного ослабла, вторая тяжелая капля шлепнулась на его перегретую голову, и он подвел бублик вплотную к цифрам. Бублик раздвоился и своим дублем разместился рядом с последним нулем. Пейзаж на картине начал меняться: исчезли трубы на зданиях, серпообразные фонари выпрямились, деревья уменьшились, а на боковых пристройках появился третий ряд окон.