Сергей Волков - "ПРОКЛЯТЬЕ РОДА РАННЕНКОПФ" Страница 2

Металлическая дверь за спиной с грохотом захлопнулась, оставив меня одного в узком кривоватом переулке. Повсюду валялись опавшие листья. Рядом, в маленьком скверике, куда не заезжали автомобили, их скопилось особенно много. С удовольствием вдыхая запахи осеннего города, я прошёл туда, загребая как в детстве ботинками жёлтые шуршащие охапки, уселся на скамейку, поднял воротник плаща и сунул руки в карманы. Было прохладно, но уютно. Мои пальцы касались коленкоровой обложки ежедневника. А так как времени оставалось – хоть отбавляй, я извлёк тетрадь на свет, от нечего делать, раскрыв наобум: «Бергфрид ещё только показался за перелеском, а горизонт…». Это была третья глава начатого мною, по примеру Сервантеса, исторического романа.

«Бергфрид ещё только показался за перелеском, а горизонт так быстро затягивали тучи, что девушка забеспокоилась и Гнедая, почувствовав это, начала тревожно фыркать, запрокидывая голову. Скоро с неба упали первые капли и даль озарилась слабыми всполохами. Гнедая боялась яркого света, но ещё больше боялась грома. Случалось, разбуженная грозой среди ночи, Гертруда босиком перебегала широкий, устланный соломой двор, чтобы успокоить мечущуюся в дощатой клети, в самом углу конюшни, любимицу. Зачастую, такая задача была невыполнима, испуганная лошадь не подпускала хозяйку, легко высвобождая морду из нежных, заботливых рук, жалобно ржала, норовя вскинуться на дыбы. Помня об этом, Гертруда свернула к возвышавшемуся на холме старому отшельнику-дубу. Треснувший у корней почти надвое, ствол исполина смыкался на высоте примерно в рост человека, образовав в основании некоторое подобие грота, настолько просторного, что, пожалуй, и три, не слишком упитанных, пилигрима могли бы запросто переждать в нём непогоду. Однако, приблизившись, девушка поняла, что в желании укрыться под могучими ветвями она не одинока. С краю, на обросшем мхом корне, сидел незнакомый мальчик. Худенький, белокурый, одетый в короткое шерстяное сюрко без опушки, какое носят простолюдины, должно быть сын купца, отправленный с поручением отцом. Гертруда ещё медлила в раздумье, не зная на что решиться, но мальчик уже придержал Гнедую, протянув руку, чтобы помочь ей сойти с лошади и красавица рассудила, что отказ выглядел бы не учтиво. Существует мнение, будто первое впечатление о человеке даёт наиболее верную его оценку и последующие наблюдения в лучшем случае лишь дополняют картину. Но Гертруде поначалу показалось, что незнакомец чуть не её ровесник, хотя и высок ростом. Открытое лицо его, с тонкими ещё девичьими чертами, не портила даже напускная суровость, призванная, вероятно, добавить облику некоторый оттенок мужественности. Мальчик отступил на шаг, представившись. У него на поясе Гертруда заметила узкую мизерикордию, в дорогой серебряной оправе, а по вежливым интонациям, по неожиданно низкому голосу, поняла, что мальчик немного взрослее, лет должно быть семнадцати и его место, конечно же, не в лавке торговца, а скорее в замке. Вильгельм, как звали путешественника, походил на младшего из её братьев – Питера. Прежде, товарища в детских играх, неутомимого выдумщика, бесстрашно рубившего деревянным мечём головы садовым розам и посвящавшим эти подвиги сестре. Сейчас, Питер вдали от дома добывал рыцарское звание. Вспоминая ли своего паладина, или тому сыскалась иная причина, но девушка отнеслась к новому знакомому внимательно, без труда узнав, что тот сирота и направлялся к другу покойного отца, её дяде барону Герхарду, да был ограблен ночью на дороге. Краснея, мальчик рассказал, как в последний миг сумел вырваться из рук разбойников, сохранив жизнь и коня, но лишившись меча и остатков звонкого серебра.

Потеря оружия уязвляла гордость, обжигая щёки юного воина, а утрата кошелька, вынужденным постом, добавила терзаний телесных. И выполняя обязанности хозяйки, Гертруда настояла, чтобы Вильгельм заехал к ним, сама не заметив как исчезла её робость, исчезла ещё до того, как прекратилась, прокатившаяся стороной, гроза. Слово за слово, девушка вместе со спутником пустилась в путь, к великому неудовольствию промокших лошадей, сердито подёргивавших ушами на уже редкие, далёкие зарницы. Успокаивая, Вильгельм ласково потрепал своего конька по гриве, а на дворе, не доверяя заботам челяди, сам взялся отвести его в стойло. Гертруда видела это из окна «южной» башни. Нет, она больше не хотела, чтобы мальчик был её братом»

К слову, с «южной» башней, правда уже реальной, меня связывает воспоминание о прекурьёзном эпизоде, произошедшем в первый же вечер по приезде в имение.

Читателя, если конечно эти записи когда-нибудь увидят свет, возможно, удивит то, что не смотря на крушение всех моих амбициозных планов, да что там – крушение, катастрофу, постигшую меня в замке, я не потерял охоту опять возвращаться туда вместе со своими персонажами. Но думаю, тому причина – добросовестность учёного. Ведь, даже сочиняя романтическую повесть, я по-возможности, придерживался фактов.

Итак – башня. Было не очень поздно. Я оторвался от дневника, в задумчивости глядя в окно на кроны деревьев, уже слившихся в плотную, словно придвинувшуюся к древним стенам толпу, когда моё внимание привлёк, негромкий, но явно не вязавшийся с привычными ночными шорохами, звук. Так и есть! Где-то наверху, мерно поскрипывали половицы. Вот шаги прекратились. Я замер, в саду зашептал ветер, вдалеке залаяла собака и снова всё смолкло. Прошло минуты две. Неужели почудилось? Сообразив, что моя спальня расположена в верхнем ярусе покоев, и выше – только чердак с его бесконечным голубиным воркованием, тонущем в чёрных рёбрах стропил, я предположил было, что так стонут старые, терзаемые жучком перекрытия, вспоминая возможно лучшие дни, которые… Тсс! Лёгкое шуршание послышалось снова, на этот раз, за стеной, отделяющей комнату от узкого коридора. Быстро погасив лампу и пробежав на цыпочках по холодному полу, я тихонько приоткрыл дверь, отчётливо разглядев метрах в четырёх удаляющуюся девичью фигурку. Одетая в длинную, полупрозрачную распашонку, незнакомка уверенно двигалась по неосвещённому проходу. Вот уже глаза различают одну только её рубашку. Ещё мгновение и светлое пятно поглотил мрак и если бы не тонкий аромат шафрана, разлившийся повсюду, возможно я принял бы это за сон. Теперь то, что в кабинете моего профессора вызвало улыбку, отнюдь не представлялось чем-то нереальным. Странствующие по воздуху рыцари и гномы; являющиеся из вод утопленницы; и зачарованные красавицы – герои сказаний и кинолент моментально пронеслись в моём сознании. Нет, исключено! Это верно, маленькая Трудхен ходит во сне. Мне доводилось читать о подобных случаях, у школьниц, на зыбкой возрастной грани между ребёнком и девушкой. Не могу сказать, что толкнуло меня вперёд, желание проверить свою догадку или простое любопытство, но, позабыв обо всём, я беззвучно проскользнул в коридор и в двух десятках шагов, заметил слабый, как показалось мне тогда – призрачный свет, пробивающийся из-под двери угловой башни. Почти не дыша, с колотящимся сердцем, я прильнул к замочной скважине.