Ильдар Абузяров - Воз душных кошмаров Страница 2

— Смотри, у меня родился экспромт! — сказал Эса и тут же продекламировал:

— Кто увидит муху в черном квадрате,Не увидит в заднице мухи черной дыры!

Да, Эса очень любил пить пиво «Лаппенкульте» (Золото Лапландии) и делать культ из самых незначительных на первый взгляд вещей. Например, черные квадратики на шее у Ню на картине под названием «Мадонна и ее ребеночек», очень почему-то напоминающие Кюллики обыкновенных мух, самому Эсе напоминали концепцию.

— Эса, а мне сегодня снился сон про тебя, — вкрадчиво, пытаясь отвлечь внимание Эсы от другой женщины, прошептала Кюллики.

— Да? И что же это был за сон? — как бы с ленцой интересуется Эса, продолжая внимательно разглядывать черные квадратики на шее мадонны, списанной Кистти с жены и рафаэлевской картины одновременно.

— Это был сон про книги, которые ты написал или, возможно, напишешь. Они такие красивые, Эса! Но их разрушает какая-то неведомая, страшная сила.

— Я знаю, о чем ты говоришь, — зевнув, словно с ленцой, заметил Эса. Эта та самая сила, что подкидывает мне во сне идейки, подталкивает меня написать книги, которые никто и никогда не сможет постигнуть.

— Почему, Эса?

— Потому что эта сила подкидывает мне идейки огромной разрушительной силы. Это очень страшные идеи, и никто, кроме нас двоих, не увидит их красоты.

После этой фразы Эсы Кюллики чуть не поперхнулась, потому что слова культового журналиста уж очень походили на предложение.

— Кроме нас двоих, Эса? — переспросила Кюллики, дотронувшись пальцами до вспотевшего, рельефного, словно бутылка из-под «Лаппенкульте», лба Эсы.

— Да, кроме меня и… — Тут Эса как ни в чем не бывало протянул руку еще к одной бутылочке пива, хотя был уже от выпитого достаточно вялым, совсем как мокрая половая тряпка. — И еще, может быть, этого паразита Тайсто…

— А скажи-ка, Эса, почему ты возишься именно со мной? — спросила Кюллики после минутного шокового оцепенения. — Ведь я такая глупая, не то что Тайсто. Ведь я ничегошеньки не понимаю из того, что ты пытаешься мне втолковать.

— Эта сила — она сводит меня с ума, — продолжал твердить свое, словно войдя в транс и уже не обращая внимания на Кюллики, Эса. — Она преследует меня по ночам и не дает мне покоя даже сейчас. — С этими словами он отхлебнул порядочный глоток «Лаппенкульте», и на его лбу высупили такие же крупные капли, какие были на гладком стекле оттаявшей бутыли.

Но, даже когда Эса напивался «Лаппенкульте», он не предпринимал никаких шагов в сторону сближения с Кюллики.

«И чего они все находят в этом проходимце Тайсто? — вопрошала себя Кюллики. — Вот и журналист Эса что-то да нашел в нем положительного. Иначе сказал бы он, что Тайсто его поймет! И булочник Пекка тоже как-то похвалил Тайсто. А клерк Суло, что собирает клевер зеленой валюты в банке, — он смертельно боится Тайсто, но тоже как-то сказал, что Тайсто молодчина. А я ну ничегошеньки не могу в нем найти хорошего! Впрочем, — вдруг неожиданно вспомнила Кюллики, — я тоже вначале была очарована Тайсто».

Это когда однажды этот негодяй Тайсто набрался смелости, позвонил пьяный и буквально сказал следующее:

— Кюллики, я люблю тебя. Будь, пожалуйста, моей.

— Как? — спросонья не разобралась Кюллики.

— Очень просто: возьми и будь.

— Ты издеваешься надо мной, Тайсто?

— Да, издеваюсь, — рыгнул-кивнул в трубку Тайсто. — Это ты хорошо уловила. Ведь я, Кюллики, вампир, и мне просто необходимо для остроты ощущений кого-нибудь помучить. Вот я и решил помучить тебя. Ну так что будешь моей или нет?.. Ну хотя бы на эту ночь, а, Кюллики?..

Эта ситуация очень позабавила Кюллики. Ведь никто и никогда еще не делал ей подобных предложений. А тут — пьяный мужчина. И с ним, не заботясь о последствиях, можно поболтать о чем угодно — все равно он назавтра все забудет. И эту ночь можно провести так весело!

— Скажи мне, Тайсто, — вдруг спросила Кюллики, — а зачем я тебе нужна?

— Ну это очень просто! — И тут Тайсто как начал непринужденно перечислять ее достоинства!

Вспомнив это, Кюллики стала корить и себя, и Тайсто: «О, какая я была тогда дура! Зачем я позволила себе тогда веселиться, зная, что веселиться на ночь нельзя, что от веселья на ночь ночью снятся кошмарики?» И откуда он только, этот Тайсто, узнал номер ее телефона? И откуда только он узнал обо всех ее достоинствах?

Впрочем, и сегодня ночью Кюллики опять спала плохо, всё меняла позицию, будто она спала не одна, а со страстным мужчиной, и даже не страстным, а ужасно надоедливым большим мужчиной, который, не переставая, гладил ее по ногам, тискал, сжимал в своих объятиях. Словно пытался сделать из нее что-то совсем иное, слепить из ее тела, как из теста, новую, подходящую для него форму. И его прикосновения были до того неприятны, до того липки и шершавы одновременно, до того приторно сладки, что Кюллики очень хотелось сбросить кожу в том месте, где до нее дотрагивались. Она уж и на спину ляжет, широко расставив ноги, и на живот, подогнув коленки под подушку собственного живота, чтоб этот мужчина, не стесняясь своего внешнего вида, наконец-то вошел-провалился в нее, проявив и удовлетворив тем самым свои скотские похотливые желания. Наконец-то бы уже взял ее, перестав мучить, да хотя бы и сзади, по-собачьи.

А потом Кюллики приснилось, как кто-то ползет сзади по ноге. Кто-то очень склизкий и неприятный. В общем, Кюллики стало плохо от этого кошмара, аж в животе закололо. Хотя с утра не нужно было бежать на работу: все-таки выходной. Зато ей уже к двенадцати бежать на свидание с булочником Пеккой, чтобы хотя бы что-то найти в этих мужчинах. А потом еще она обещала позвонить своей подружке Лийсе и рассказать, что она сегодня такого нашла. Но тело после бессонной ночи было вялым, и маленькие морщинки-трещинки на веках и на шее, к тому же лицо выглядит как-то очень бледно, а под глазами синяки. И все это надо срочно поправить, замазать пудрой. Той самой волшебной пудрой, что запудривает не только отражение в зеркале, но и мужчин. Той самой сладкой пудрой, что от торопливости попадает в рот.

И все это просто необходимо сделать быстро, пусть даже съев лишку сладкого, чтобы не проиграть в глазах Пекки. Ведь в булочной у Пекки все плюшки подтянуты и подрумянены. Все булочки круглые и аккуратные — ну ни в какое сравнение с ней, Кюллики. Да и сам Пекка весь такой круглый и сияющий — просто воздушный шарик в тесте. И имя очень подходящее для булочника, хлебное… Вот бы родить от него, такого пухленького увальня, рыжих близняшек и тем самым обессмертить его булочную.

«Хотя сам Пекка мне не очень-то нравится, его дети наверняка будут очень красивыми и здоровыми», — думала Кюллики. Ведь в каждом из своих мужчин, кроме Тайсто, Кюллики все-таки что-то да находила, потому что хотела хоть что-то найти. Журналист Эса был у нее таким интеллектуалом, а Суло просто банкиром с золотым сердцем, а кондитер Пекка — добрейшей души человеком с золотистыми булочками в приданое. Вот сейчас он сидит и на полном серьезе рассказывает Кюллики о том, как приятно наблюдать за набухающим под тряпками тестом. И эти его слова выглядят ничуть не двусмысленно, потому что Пекка не умеет говорить речи с двойным дном.

— Пекка, — вдруг, перебивая, спросила Кюллики у булочника, хотя от подружки Лийсы знала: перебивать мужчин ни в коем случае нельзя — они от этого теряются, — Пекка, а ты хотел бы иметь детей?

— Детей? — остановился Пекка. — Детей заводить пока я еще не могу себе позволить, Кюллики. А кто, скажи, их будет кормить? А кто воспитывать — ведь я целые дни провожу в своей булочной. Нет, решиться на такой безответственный шаг мог бы, пожалуй, только Тайсто, ведь он все равно их не будет воспитывать и содержать. Чего ему голову ломать, этой сволочи?

— Тайсто? — оторопела Кюллики. — А что ты знаешь о детях Тайсто?

— Говорят, он никогда не заботится о предохранении. И даже кого-то уже успел обрюхатить. Хотя гадалка Сонники заявила мне однажды, что он обрюхатил одну девицу ложной беременностью, а они как-то связаны с ночными страхами. И что эта девица пару раз приходила к ней на сеанс.

— Пекка, а ты-то что делал у гадалки Сонники?

— Хотел, Кюллики, узнать: нравлюсь ли я тебе? — глядя в глаза Кюллики, спросил Пекка, и, не получив никакого ответа — сначала от гадалки, а теперь и от Кюллики, — поспешил перевести разговор на другую тему. — Кстати, Кюллики, ты не знаешь, кто бы это мог быть, какая это девица ходила к гадалке Сонники?

— Скажи, Пекка, а как, по-твоему, — ответила вопросом на вопрос Пекки Кюллики, что ему показалось очень странным, — как, по-твоему, я была бы хорошей матерью? Я бы смогла быть примером своим детям?

— Откуда ж мне знать? — удивился Пекка.

— Ну как же? Ведь вы, мужчины, такие большие дети. Ну скажи, Пекка, как, по-твоему, какие качества во мне очень хорошенькие?