Тод Гринуэй - Рассказы Страница 2

И еще одна вещь — посвященность. Я не знаю, связано ли это как–то с моей непропорциональной конфигурацией. Всю мою жизнь я разрывался между честолюбием и уединенностью. Будучи талантливым, я разбрасывался, занимаясь рисованием, писательством, фотографией, коллажем и резьбой по дереву. Мне казалось, что у меня еще масса времени, чтобы выбрать и посвятить себя чему–то одному. Я не могу вообразить, как я собирался справляться с этим всем. Только недавно меня вдруг потрясло понимание, что мое время вышло. Надо вкладывать душу во что–то одно, и, значит, отнимать ее от чего–то другого. Надо или отливать, или вставать с горшка.

И тогда Монтень показал мне, как писать эссе.

Каприз

Эта комедия — самое странное из всех моих странных внутренних приключений. Когда–то в 70‑е я знал двух молодых людей, которых я назову Дрейк и Эленор. Они называли себя студентами. Как я сам и многие из тех, кого я тогда знал, они вряд ли где–то по–настоящему работали: структура западного мира тех времен была так расточительно–щедра, что многие находили убежище в ее многочисленных расщелинах и умудрялись как–то существовать.

У меня с Дрейком были любопытные отношения. Его отец умер молодым, и Дрейк любил разговаривать о сексуальности, часто задавая мне в лоб пугающие вопросы о моем сексуальном опыте. В общем, я не имел ничего против: я знал еще нескольких молодых людей, которые, как и Дрейк в детстве потеряли отцов и которые имели аналогичный интерес к сексуальной жизни других людей. Возможно то обстоятельство, что они выросли без отцов, оставило для них вопросы о сексуальных отношениях без ответов. Дрейк, однако, был настойчив, он пытался навязать мне роль старшего и мудрого товарища, почти учителя, будто таковыми были наши естественные взаимоотношения. На самом деле, мне было нечему его учить.

Однажды он с бухты–барахты заявил: «Тебя ведь сексуально влечет к Эленор, не так ли?» Прежде я как–то никогда не думал об Эленор в сексуальном плане, однако, в тот момент, как он это сказал, все так и случилось — меня немедленно повлекло к Эленор. И, мне показалось, будто бы всегда влекло. Просто сказав свои слова, он сделал сказанное им реально существующим, причем существующим ретроспективно. Хотел ли он, чтобы так случилось?

Все это, однако, реально ни на что не повлияло. Эленор не влекло ко мне сексуально ни в малейшей степени.

Несколько лет спустя после того, как мы переехали в Ванкувер, я провел неделю в Оттаве, проводя какое–то исследование, живя один в отеле. Однажды я случайно вспомнил о Дрейке и мгновенно сделался обладателем тверди, сравнимой разве со стальным болтом. Оглядываясь теперь назад, я вспоминаю, как моментально и комично произошла эта самая ситуация. Я хотел проигнорировать ее, не придавая ей особого значения. Это гротескное превращение было абсолютно беспрецедентно. Оно как–то ассоциировалось в моей голове с дрейковским сводящим с ума представлением обо мне, как о своего рода сексуальном авторитете. Я говорю «сводящим с ума», потому что единственное, что я мог бы сказать о себе с уверенностью, это то, что я никогда ни в чем авторитетом не был.

Состояние подъема не уменьшалось. Пока я занимался своим бизнесом, я постоянно ощущал эротическую силу этого каприза. После всех лет жизни в тесном соседстве со своим мозгом, я уже не думал, что что–то, исходящее оттуда еще сможет меня шокировать. И все же я был приведен в замешательство и начал слегка беспокоиться, уж и в самом деле, не тронулся ли я.

Я беспокоился об этом всю дорогу домой, в самолете. Я беспокоился, скользя над прериями, где я родился, я беспокоился, проносясь над скалами и морем. Я беспокоился до того момента, когда увидел Фумико, свою жену, когда я увидел ее наяву, стоящую в дверном проеме, увидел ее волосы, руки, и весь ее облик. И мне стало ясно, что присматривать для меня место в сумасшедшем доме еще рановато.

И все же, имелся рецидив. Дрейк позвонил мне через какое–то время тем же летом: он собирался приехать и спрашивал, не смогу ли я встретить его в аэропорту. Пока я парковал машину и шел к павильону для встречающих, сердце мое сильно колотилось. Оно колотилось так, пока я не увидел Дрейка: не мое представление о Дрейке, а непосредственно самого Дрейка, с его носом, с его походкой и с его рюкзаком. Я прыснул от смеха, и этот фарс навсегда растворился.

Ну, читатель, какого дьявола все это значило? Что ты думаешь об этом с твоим глубоким пониманием фрейдовского «медленного возврата вытесненного», с твоим коротким знакомством с семиотикой, текстом и подтекстом? Скажи мне, что ты думаешь?!

Аргонавты в Темзе

Эта история о спуске корабля на воду, самом значительном из всех, в которых я когда–либо имел удовольствие участвовать. Это случилось в самом сердце Лондона, ранним утром, где–то в конце шестидесятых.

В те дни мы жили в большом доме в Кроуч Энд, в одном из центральных районов Лондона. В этом доме и родился мой старший сын. Среди самых приветливых обитателей дома был Рафлз, живущий сам по себе паренек–тинейджер. Раф был вполне преуспевающий бездельник, как это называлось в те дни. Он жил в одной комнате с другими такими же бездельниками. Мне он нравился. Он любил детей.

У него был друг Джек, который снимал комнату в Мозуэл Хилл, в миле или двух от Кроуч Энд. Джек задумал дерзкий план: убежать от серой английской погоды, поплыв, буквально, «в Южные моря» со своей маленькой семьей и Рафом в качестве помощника капитана или штурмана. Я никогда не видел жену Джека. Я предполагал определенный скептицизм с ее стороны.

Чтобы попасть в теплые моря, нужно было судно. У них не было судна. Но кровь англичан–мореплавателей текла в венах если не Рафа, то Джека. Они решили купить старую баржу с Темзы. Это, конечно, не современный пароход из тех, какие нам известны на Западном побережье (и не барка, на которой пришлось когда–то плыть Клеопатре), но хорошо оснащенное судно, ценимое знатоками.

План был спуститься по Темзе, пересечь Канал в безветренный день, потом пройти по французским рекам в Средиземное море, оттуда — через Суэц в Красное море, и т. д.

Что сделать, чтобы раздобыть денег? Джек и Раф умудрились затеять бизнес по продаже сосисок–сэвелоров с тележки. Сэвелор — это искаженное кокни французское слово «сервелат», что значит «мозги». Но я помню, что читал где–то, что сервелат — это буквально означает «гусиные мозги». Каково бы ни было происхождение названия и из чего бы ни делались эти сосиски сейчас, я думаю, будет справедливо сказать, что горячий сэвелор в упругой блестящей кожице — это лучшая сосиска в мире. Так или иначе, Джек и Раф пропадали в любую погоду на улице, чтобы скопить достаточно денег для внесения задатка за лодку.

Через какое–то время Рафу пришлось признать, что они не зарабатывают столько денег, сколько планировали. Да и цена бывших в употреблении барж была за пределами их возможностей даже и в те дни. Поэтому они понизили свои притязания до более скромной яхты. К тому времени Раф переехал, шли месяцы, но их партнерство продолжалось. Прошло еще какое–то время, и среди друзей разнесся слух, что Раф и Джек опустились в своих мечтах еще более — теперь уже до лодки.

Наконец, мы узнали, что Раф и Джек добыли лодку. Подержанную, ОЧЕНЬ подержанную, но лодку. Пока они ее реставрировали, мы имели возможность следить за этим процессом. Когда мы пришли на нее взглянуть, лодка стояла на подпорках во дворе дома в Мозуэл Хилл. Это была одиннадцатифутовая, узкая, обшарпанная лодка на веслах. Она казалась несколько хрупкой для выхода в Индийский океан. Но Джек удлинил корпус так, чтобы выпятить фут дальше руля. Он построил миниатюрную рубку с выдвижной крышкой люка, как на настоящей морской яхте. Он соорудил также бетонный киль с железным основанием. Поразительно, как одиннадцатифутовая гребная лодка превратилась в двенадцатифутовый, оснащенный шлюпками крейсер.

Ною пришлось испытать насмешливый хохот неверующих приверженцев земли. Человек, живший в том же доме, что и Джек, уверял, что он произвел измерения и вычислил водоизмещение, принимая во внимание длину, ширину, ватерлинию и другие факторы объема, и получил цифры, которые в конечном счете продемонстрировали отрицательный надводный борт. На простом английском языке это значило, что лодка утонет. Этот человек отказывался присутствовать при спуске на воду, говоря, что такой исход заранее предрешен.

Джек со всей ответственностью заявил, что лодка НЕ утонет.

Они продолжали страстно ругаться и после нашего ухода.

Весь проект грозил рухнуть от недостатка средств. На определенном этапе Джек и Раф принялись оснащать яхту. Они зачем–то приобрели пятьдесят номеров журнала «Яхты» и такое количество бухт вощеного корабельного каната, что ими можно было снабдить все Адмиралтейство. Несколько бухт они дали мне, канат был очень хороший, я пользовался им годами.