Братья Шаргородские - Венецианский купец Страница 2

Мы ожили — я, Дездемона, Офелия, Укрощенная Строптивая. Мы пели «Марш энтузиастов»…

Он потерял к нам всякий интерес. И к театру. И вообще — к жизни. Он искал смерти — он потерял все, что у него было. Вскоре он отправился на фронт. Рассказывают, что он дрался геройски, — так мстят за святое, причем, как утверждали, целился он не в голову…

Вскоре прорвали блокаду, мы выехали из Ленинграда через Ладогу, в Сибирь, после войны вернулись, жили еще лет двадцать на болоте, а потом вот приехали в Израиль, Я играла на иврите, уже не Джульетту — ее мать, потом кормилицу.

Живем мы втроем — я, Ромео и Джульетта. Вы не поверите — его жену зовут Джульетта…

Сплошной Шекспир…

Я как-то сказала ему, чтоб он женился на женщине, от которой пахнет не духами, а свежим хлебом, — и в кибуце он в встретил Джульетту.

Он был гений, мой Ромео, — он играл на флейте, знал китайский, водил самолет. И вы не поверите, кем он стал — директором хлебозавода в Холоне. Мне стало плохо — я все еще помнила того. Из этого вот шкафа я достала старинное направление на аборт и стала махать перед его красивым носом.

— Что это? — спросил он.

— Направление на аборт! На который я не пошла. Но если б я знала, кем ты станешь!.. Ты же все умеешь — стань кем-нибудь другим. Инженером. Философом. Разводи крокодилов!

Но кто слушает свою маму?..

Иногда вечерами он приходит и достает из-под рубашки прямую буханку.

— Дай мне лучше еловых иголок, — говорю я, — мне необходимы витамины…