Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной Страница 2

— Принеси корзину, — подал он голос.

Все вместе мы перебрались через сетку ограждения.

— Идите за мной, — скомандовал отец.

Мы оказались в темном тоннеле между двумя стройными рядами ветвистых апельсиновых деревьев. Отец остановился и принялся срывать апельсины с нижних ветвей ближайшего дерева. Вид у него был очень свирепый, он яростно сдирал апельсины, и казалось, что ободранные ветви сердятся ему в ответ, злобно раскачиваясь и шурша листвой. Отец бросал плоды в корзинку, которую держала мама. Иногда он промахивался, и тогда я подбирал непокорный апельсин и опускал его в корзину. Отец переходил от дерева к дереву, опустошая нижние ветви.

— Достаточно, папочка, — сказала мать.

— Э-э, какого черта?! — огрызнулся отец и продолжил сбор.

И тут из-за дерева вышел высоченный мужчина. В руках у него было ружье.

— Так, приятель, чем это ты тут занимаешься?

— Собираю апельсины. Их здесь полно.

— Это мои апельсины. Скажи своей женщине, чтобы она вывалила все из корзины на землю.

— Да этих апельсинов тут хоть жопой жри. Не обеднеешь, если я возьму несколько.

— Ты не возьмешь ни одного. Скажи, пусть вываливает.

Мужчина направил ружье на отца.

— Вывали, — сказал отец матери.

Апельсины покатились по земле.

— А теперь, — продолжил мужчина, — убирайтесь из моего сада.

— Куда тебе столько, все равно все не съешь?

— Я сам знаю, куда и сколько. Убирайся отсюда.

— Таких, как ты, надо вешать!

— Я владелец, и закон на моей стороне. Проваливай! — и он снова поднял свое ружье.

Отец повернулся и пошел, мы потянулись за ним. Владелец рощи конвоировал нас до самой дороги. Наконец мы загрузились в машину, но это был именно тот случай, когда она не завелась. Отец взял ручной стартер и вышел. Он дважды провернул маховик, но двигатель не реагировал. Отец покрылся испариной. Мужчина стоял у дороги и наблюдал.

— Ну, давай, заводи свою консервную банку! — неожиданно выкрикнул он.

Отец, который приготовился было крутануть снова, отвлекся:

— Мы не на твоей территории! И можем стоять столько, сколько пожелаем, черт возьми!

— Разбежался! Убирай отсюда свою колымагу, да побыстрее!

Отец прокрутил ручку, двигатель взревел, но тут же заглох. Мать молча сидела с пустой корзинкой на коленях. Я боялся даже смотреть на человека с ружьем. Отец снова налег на рукоятку, и машина завелась. Он впрыгнул в машину и принялся работать рычагами на руле.

— Не появляйся здесь больше, — напутствовал собственник с ружьем. — В следующий раз так легко не отделаешься.

Отец резко взял с места. Хозяин апельсиновой рощи продолжал стоять у дороги и наблюдал. «Форд» быстро набирал скорость. Неожиданно отец затормозил, выполнил крутой поворот на 180 градусов и помчался к тому месту, где остался грозный враг. Но мужчины у дороги уже не было. И мы вновь понеслись прочь от апельсиновой рощи.

— Однажды я вернусь и прикончу эту тварь, — пообещал отец.

— Папочка, я сегодня приготовлю замечательный ужин. Что бы ты хотел? — спросила его мать.

— Свиную отбивную!

Никогда раньше я не видел, чтобы отец ездил так быстро.

3

У моего отца было два брата. Младшего звали Бэн, старшего — Джон. Оба алкоголики и тунеядцы. Мои родители частенько говорили о них.

— Ни тот, ни другой ничего собой не представляют, — твердил отец.

— Просто вы вышли из трудной семьи, папочка, — возражала мать.

— Твой братец тоже пустышка!

Брат моей матери жил в Германии. Отец поносил его не реже родных братьев.

Был у меня еще дядя Джек — муж сестры отца, которую звали Элеонора. Я никогда не видел эту чету, потому что отец разругался с ними.

— Видишь этот шрам у меня на руке? — спрашивал меня отец. — Это сделала Элеонора карандашом, когда я был еще совсем маленьким. Он уже никогда не зарастет.

Людей мой отец не любил. Не любил и меня.

— Детей должно быть видно, но не слышно, — говорил он мне.

Был воскресный полдень, и бабушка Эмили не приехала.

— Мы должны навестить Бэна, — сказала моя мать. — Он умирает.

— Он постоянно занимал у Эмили деньги и просерал их в карты или тратил на своих баб и выпивку.

— Я знаю, папочка.

— Теперь он сдохнет, и Эмили останется без гроша.

— И все же мы должны навестить Бэна. Врачи сказали, что ему осталось недели две.

— Ну, хорошо, хорошо! Мы поедем!

Мы загрузились в «форд» и поехали. Отец сделал остановку возле рынка, и мать купила цветы. Путь наш лежал в горы. Когда достигли подножья, отец свернул на маленькую извилистую дорогу, ведущую наверх. Дядя Бэн лежал в санатории для больных туберкулезом.

— Должно быть, это стоит Эмили кучу денег — содержать Бэна в таком месте, — сказал отец.

— Может, Леонард помогает? — предположила мать.

— Леонард нищий. Он все пропил и промотал.

— А мне нравится дедушка Леонард, — сказал я.

— Детей должно быть видно, но не слышно, — гаркнул отец и продолжил: — Этот Леонард был добр со своими детьми, только когда надирался. Вот тогда он и шутил с нами, и раздавал деньги. Но когда папочка был трезв, то не было в мире человека жаднее и подлее его.

«Форд» легко взбирался по горной дороге. Воздух был свеж и прозрачен.

— Приехали, — сказал отец, выруливая на стоянку возле санатория. Мы все вышли, и я, вслед за родителями, забежал в здание. Когда мы вошли в палату, дядя Бэн сидел на кровати и смотрел в окно. Он повернулся. Это был очень красивый мужчина: худощавый, черноволосый, с темными глазами, которые блестели, словно бриллианты на свету.

— Здравствуй, Бэн, — сказала мать.

— Здравствуй, Кэтти, — отозвался дядя и посмотрел на меня. — Это Генри?

— Да.

— Садитесь.

Отец и я сели.

Мать осталась стоять:

— Мы привезли цветы, Бэн. Но я не вижу вазы.

— Да, прекрасные цветы, Кэтти, спасибо. Но вазы действительно нет.

— Я пойду поищу, — сказала мать и вышла вместе с цветами.

— Ну, где же теперь все твои подружки, Бэн? — спросил отец.

— На подходе.

— Сомневаюсь.

— Они на подходе.

— Мы здесь только потому, что Катарина хотела видеть тебя.

— Не сомневаюсь.

— Я тоже хотел видеть тебя, дядя Бэн. Я думаю, ты хороший, — сказал я.

— Хороший кусок говна, — добавил отец. В палату вошла мать с цветами в вазе.

— Вот. Я поставлю их на столе возле окна.

— Замечательный букет, Кэтти. Мать села.

— Нечего рассиживаться, — сказал отец.

Дядя Бэн запустил руку под матрац и достал пачку сигарет. Он вытянул одну, зажег спичку, прикурил и глубоко затянулся.

— Тебе же не разрешают курить, — заговорил отец. — Я знаю, где ты берешь сигареты. Твои шмары приносят их тебе. Ну что ж, я скажу докторам, и больше ни одна блядь не проникнет сюда!

— Кончай пороть чушь, — ответил дядя.

— У меня есть желание выдрать эту сигарету у тебя изо рта вместе с губами! — продолжал злиться отец.

— У тебя никогда не было приличных желаний, — усмехнулся дядя.

— Бэн, — вмешалась мать, — ты не должен курить. Это убьет тебя.

— Я прожил хорошую жизнь, — ответил дядя.

— Ничего хорошего не было в твоей жизни, — не унимался отец. — Врал, занимал деньги, блядовал и пил. Ты не работал ни одного дня в своей жизни и теперь подыхаешь в 24 года!

— Это было весело, — сказал дядя и вновь крепко затянулся.

— Пошли отсюда, — сказал отец, поднимаясь. — Он сумасшедший! За ним встала мать. Затем я.

— Прощай, Кэтти, — сказал дядя. — И ты, Генри, прощай, — он взглядом показал, к какому Генри обращается.

Мы проследовали за отцом через холл санатория и вышли на стоянку к нашему «форду». Машина завелась, и мы стали спускаться вниз по извилистой горной дороге.

— Нужно было посидеть подольше, — сказала мать.

— Ты что не знаешь, что туберкулез заразен? — спросил отец.

— Я думаю, дядя хороший, — сказал я.

— Это болезнь делает его похожим на хорошего человека, — сказал отец. — К тому же, кроме туберкулеза, он подхватил еще много всякой заразы.

— Какой заразы? — заинтересовался я.

— Тебе еще рано знать, — ответил отец.

Он лихо вел машину вниз по извилистой горной дороге, пока я думал над его словами.

4

И снова было воскресенье, и мы ехали в нашем «форде» в поисках дяди Джона.

— У него совсем нет честолюбия, — говорил отец. — Я никогда не видел, чтобы он поднял свою дурацкую голову и прямо посмотрел людям в глаза.

— Мне не нравится, что он жует табак, — отвечала мать. — Жует и сплевывает куда попало.

— Если бы таких, как он, было большинство, эту страну уже давно завоевали бы китаезы, а нас всех превратили бы в прачек…