Виктория Токарева - Лавина (сборник) Страница 2

Ксения определила Надьку в близлежащую школу, в девятый класс.

Появились подруги, Нэля и Нина. Образовалось общение с себе подобными. Налаживалась своя жизнь.

Надька по вечерам ходила в гости. Сидела то у Нэли, то у Нины.

У Нэли было интереснее: мама на работе, пустой дом, целые полки журнала «Америка». Можно часами сидеть и рассматривать таинственные черно-белые фотографии, переворачивать страницы мелованной бумаги, заглядывать в ИХ жизнь.

Однажды Надьке попалось интервью с Жаклин Кеннеди. Журналист спросил: как она может после красавца Джона Кеннеди выйти замуж за лысого коротышку Онассиса? Жаклин ответила: «Когда Аристотель Онассис встает на свой кошелек, он становится самым высоким».

Молодец Жаклин. Не смутилась. Делает так, как считает нужным.

У Надьки загорелись глаза, как у кошки в ночи. Она поняла: вот ее путь. Она не будет продолжать трудовую стезю своих предков.

Дедушка и бабушка — люди с высшим образованием. Врачи. Как они живут? Одни обои чего стоят… Их счастье в том, что они никогда не жили по-другому, им не с чем сравнивать. Они просто не знают — КАК они живут.

А Ксения: десять лет прошло, пока купила квартиру. Еще десять лет на остальное. А там и молодость прошла. А в старости — не все ли равно…

Надька отложила журнал, но в ней что-то щелкнуло. Лицо Жаклин с плоской переносицей и широко разбросанными глазами стало путеводным.

Помимо журналов «Америка», у Нэлиной мамы был полный набор французской косметики и трельяж в три створки.

Девочки красились и смотрели на себя в трех проекциях: прямо, с боков и со спины. Потом раздевались догола и тоже смотрели на себя в трех проекциях. Захватывало дух от смелости и стыда.

Единственное плохо: у Нэли была неинтересная еда — гречневая каша, колбаса. А у Нины — полный обед и домработница Нюра в придачу, которая ставит тарелки под нос, а потом убирает.

Надька норовила оказаться у Нины в обеденное время. Нюра кормила и задавала некорректные вопросы типа:

— А где твой папа?

Приходилось отвечать, что у папы другая семья и другие дети.

— А ты с ним встречаешься?

Как можно встречаться с человеком, который живет в Нидерландах? Одно слово чего стоит: Нидерланды.

— А кем ты хочешь быть? — приставала Нюра.

— Не знаю, — лукавила Надька.

Она прекрасно знала, кем хочет быть. Женой миллионера. Но если сказать вслух — засмеют.

Нэля хотела стать киноведом и учила языки, чтобы смотреть фильмы в подлиннике. Нина решила поступать в архитектурный и брала уроки рисования. Но сколько времени надо корячиться, чтобы заработать на пристойную жизнь? Два поколения как минимум. Сто шестьдесят лет. А если выйти замуж за Онассиса, то получишь все и сразу и не потеряешь ни одного дня.

После обеда Надьку выставляли. Нина готовилась в институт, к ней приходили педагоги.

Надька возвращалась домой. Ксения начинала все сначала.

Песня про белого бычка.

— Куда ты хочешь поступить?

— А зачем? — спрашивала Надька.

— Как зачем? — ужасалась Ксения. — У меня два образования.

Она имела в виду музыкальную школу-семилетку.

— И что толку от твоих двух образований?

— Мне интересно жить. Я люблю свою работу.

— Ты просто не знаешь, как другие живут.

— А как они живут?

— Смотря кто. У некоторых свой самолет и свой остров.

— А зачем нужен свой остров? — не понимала Ксения.

— Можно раздеться голым и ходить. Знаешь, как здорово ходить нагишом?

— Не знаю. А ты откуда знаешь? — пугалась Ксения.

Дедушка и бабушка всю жизнь прожили в двенадцатиметровой комнате. А Надьке остров подавай. И откуда это в ней? Чьи гены? Не от монгола же… А может, как раз оттуда. Там — степи, на многие километры полтора человека. Простор остается в генах.

Ксения хотела для дочери своей судьбы: медленно, но верно. И сама. А потом в старости можно сидеть и наслаждаться плодами трудов своих.

Но Надька не хотела медленно, из года в год. Надька хотела сегодня и сейчас. А наслаждаться можно и чужими плодами. И не в старости, а в молодости, когда желания кипят торжествующе и оголтело.

Мать Нины, большеротая певичка, вернулась из Венгрии и привезла Нине штаны — бананы с большими карманами на коленях и на ягодицах. Девчонки мерили наперебой. Балдели. Надька крутилась перед зеркалом и понимала, что уже не сможет видеть себя в своих старых джинсах фирмы «Ну, погоди»… Нэля и Нина справедливо отметили, что на Надьке бананы сидят лучше всех. У нее самые длинные ноги и самая круглая попка.

Вечером Надька плакала. Ксения злилась.

— Нет возможности, — строго говорила Ксения. Она была строгая мать.

— Почему у Нины есть возможность, а у меня нет?

— Потому что у нее работают отец и мать. А я — одна.

— А почему у меня нет папы?

— Так получилось. Мы были разные.

— У Нины тоже разные.

Мать Нины — эстрадная певичка — постоянно подъезжала к дому на разных машинах. А отец Нины всегда возвращался с работы пешком и хмурый. Казалось, нет более разных людей. Непонятно, что их связывало. Нина — вот что их связывало. Каждый со своей стороны любил Нину больше всего на свете. Такая любовь, полученная в детстве, дает запас прочности на всю жизнь.

А Надьку никто не любит. Дед с бабкой далеко. Отец — в Нидерландах. А мать — вся в своих горшках и тарелках.

Ксения иногда жалела: зачем развелась с Варламовым? Зачем пошла на поводу у своих незрелых чувств — ревности, самолюбия, нетерпения… Тогда казалось, что вся жизнь впереди — и главная любовь впереди. Однако ничего не складывалось: ни главная, ни второстепенная. Видимо, Высший Судья решил: «Здоровье и успех в работе я тебе дам. А вот счастья в личной жизни не дам. И не проси».

Невозможно иметь все сразу. Что-то одно. Ну, два… И это еще хорошо. У других и этого нет.

Девочки окончили девятый класс. Разъехались на каникулы. Нэля с мамой отправилась в Прибалтику. Нина — в Сочи к родственникам отца. А Надька загорала у себя дома на балкончике, заставленном канистрами из-под красок.

Надька представляла себе Нэлю на Балтийском море среди сдержанных голубоглазых прибалтов. Нину — на черноморском побережье среди жарких южан. И себя на балкончике. Почему такая несправедливость?

— Почему ты не отдыхаешь? — допытывалась Надька у матери.

— Я не люблю сидеть без дела. Мне скучно.

Ксения находила равновесие только в труде, когда руки заняты и голова занята. А когда все свободно — и руки и голова, — лезут мысли, одна другой печальнее. Давний дружок Коля-Николай, бедный художник с вихром на макушке, который она никогда не могла пригладить, взял да и женился на двадцатилетней. Сообщил по телефону: так, мол, и так… И еще Надька — ходит, ноет, не знает, куда себя деть.

От нечего делать Надька написала стихи, почему-то от мужского лица: «Я смотрю на твои колени, взгляд мой нежен, и чист, и смел. Я любуюсь и сожалею, что таких никогда не имел».

Ксения прочитала и сказала:

— Ерунда.

— Почему ерунда?

— По всему. Кто это смотрел на твои колени? Где?

— Везде. В автобусе. В метро.

— О Господи…

Ксения не чувствовала Надьку. И не хотела напрягаться. Для того чтобы почувствовать другого человека, надо отвлечься от своих дел и мыслей. Надо отодвинуться и посмотреть на расстоянии. Но близкие люди существуют слишком тесно, а лицом к лицу — лица не увидать.

Надька показала свои стихи Нэлиной маме. Все-таки она редактор, работает в журнале.

Нэлина мама прочитала и сказала:

— Стихи незрелые, но есть темперамент. Энергия. Смелый посыл.

Вот пожалуйста… Чужой человек нашел смелый посыл, а родная мать ничего не находит… Гасит. Тянет за ноги вниз.

Нэлина мама была вдова. Ее муж-летчик исчез при невыясненных обстоятельствах. Самолет перевозил какой-то груз в Африку. И пропал — самолет и экипаж. Может быть, упал в джунгли, их тела съели дикие звери. Никто ничего не знает. Установить не удалось.

Пропавший отец и муж становится легендой семьи, иконой, гордостью. Его портрет с засушенной розой висит на самом видном месте. Нэля проверяла свои поступки мнением отца: это папе бы понравилось. Или — папа так бы не поступил… Отец был ориентир.

А отца, бросившего семью, хочется скрыть, как позор. Надька завидовала, что у Нэли есть ориентир, а у нее нет. Плыла по жизни без руля и без ветрил. Куда занесет, туда и занесет.

Надьку часто заносило на Ленинские горы. Ей нравилось стоять на смотровой площадке и смотреть на панораму Москвы. Москва — большая, необъятная, как планета. А Надька — песчинка. Жалкая половинка. Так хотелось составить с кем-то целое… С президентом, например. Стать первой леди. Или с Онассисом — и положить Москву в карман. Подсвеченные солнцем, плыли лиловые облака, меняя очертания.