Таня Валько - Арабская жена Страница 2

— Hi! — отвечаю растерянно, краснея до корней волос и опуская глаза. Все-таки английский я, хоть и не слишком старательно, учу с детства.

— Тебье не скучно? — спрашивает он.

— Ну… немного. Вообще-то, я уже удираю.

— А ты здьесь одна?

«Ой, одна-одинешенька», — отвечаю мысленно и печально вздыхаю.

— Я потеряла свою компанию, — неуверенно говорю. — Приятели… где-то там…

Он улыбается — не до ушей, а тонко. Одет с иголочки, вид какой-то нездешний. А ведь мы в дрянном задымленном клубе, вокруг по танцполу скачут толпы визжащих придурков. И уже почти полночь.

— Можно тебья проводить? — тихо спрашивает он, помолчав. — Ой, забыл. Меня зовут Ахмед. Ахмед Салими.

— А я думала, что ты итальянец, — слегка разочарованно вздыхаю я.

— Увы, нет, — ехидно отвечает он. — Всего лишь араб. Всего лишь ливиец.

— Не хотела тебя обидеть, — быстро говорю я. — Просто я иначе представляла себе араба. Знаешь, из книг, из фильмов… Я никогда не бывала в твоих краях…

— Из «Тысячи и одной ночи» и школьных историй о средневековых завоеваниях? Представляла себе бравого всадника с тюрбаном на голове и кинжалом в руке? С тех времен кое-что изменилось. — В его голосе слышен упрек. — Как насчет более современного образа?

— Я не интересуюсь политикой, — пытаюсь успокоить его. — Все это болтовня для любителей сенсаций. Меня это вообще не касается.

Наступает неприятная пауза.

— Интересно, а бедуины в белых одеждах по-прежнему ездят по пустыне на верблюдах? Или уже вымерли? — я силюсь пошутить, чтобы разрядить обстановку.

— Дитя мое, — говорит он с очень серьезным выражением лица и наклоняется прямо к моему уху, — у наших бедуинов есть «мерседесы» и палатки размерами с виллу, а к верхушкам этих палаток они пристраивают спутниковые антенны.

Ошарашенная, я смотрю на него.

— Заливаешь! — Я разражаюсь нервным безудержным смехом.

Но он сохраняет серьезность и оценивает меня взглядом. В уголках его глаз я замечаю какие-то отблески, но не могу их расшифровать. Мне немного страшно. Кажется, я перегнула палку. А если он…

Ахмед от души хохочет.

— Это правда, правда, — говорит он. — Сколько стран, столько и обычаев.

— Я — Дорота, друзья называют меня Дот, — с облегчением вздохнув, наконец представляюсь я.

Мы жмем друг другу руки. Какая у него нежная кожа! Молодой аристократ из бедуинской палатки, который ездит на белом «мерседесе»… а еще лучше — на серебристом, цвета «металлик».

— Теперь мы уже знакомы и ты можешь меня проводить, — любезно позволяю я. — Честно говоря, не нравится мне это заведение. — Поджав губы и сморщив нос, я делаю глупую гримаску и, смеясь, выбегаю на свежий воздух.

Дорога домой оказывается удивительно долгой. Мой дом расположен за две улицы от клуба, но мы все ходим кругами. Вместе нам замечательно. Проводы длятся до рассвета. Нам столько нужно сказать, что мы захлебываемся в словах, перекрикиваем друг друга, толкаемся локтями и вообще ведем себя как пара сумасшедших. И что удивительно — мне кажется, будто мы всегда были знакомы. Он начинает какую-то фразу, я продолжаю, и наоборот. Две разные страны, две разные культуры — и мы настолько похожи! А самое главное — он не пытается ни облапить меня, ни чмокнуть. Я воспринимаю это как знак уважения. Так держать!

Под утро я падаю от усталости, но уже так привыкла к его смешному польскому произношению, что и сама говорю ему на прощанье: «Привьет, Ахмед».

Love, love, love

Он обещал позвонить. Я не могу дождаться, мне страшно: вдруг не позвонит? И я схожу с ума, не могу найти себе места в прихожей, где стоит старенький телефонный аппарат; делаю вид, будто у меня здесь какие-то срочные дела. Наконец, чтобы не возбуждать подозрений, я принимаюсь за уборку антресолей.

— Доротка, сегодня воскресенье, — замечает мама, — нельзя убираться.

— Но ведь на неделе вечно нет времени, — лгу как по писаному. — Я хочу кое-что найти, а заодно разложу как следует и весь остальной хлам.

— Делай что хочешь, но говорю тебе, это грех, — настаивает мама.

— Давно ли ты стала такой религиозной? — пытаясь уязвить, ехидно интересуюсь я.

Звонит телефон. Я успеваю первой.

— Это я, Ахмед. — Слышу его голос, и у меня подкашиваются ноги.

Маменька, разумеется, стоит рядом и удивленно на меня смотрит. Кажется, ей так любопытно, что она готова вырвать у меня трубку. Она не любит терять контроль над чем-либо, тем более надо мной. Все-то ей необходимо знать.

— Это звонят мне, мама, — резко заявляю я и поворачиваюсь к ней спиной. Но по-прежнему ощущаю ее присутствие, словно она вросла в пол. — Ты дашь мне поговорить или будешь подслушивать?! — срываюсь я на грубый тон.

— Прекрасно, просто прекрасно! — Разозлившись, мать повышает голос. — Один раз побывала в пещере разврата — и вот, пожалуйста, уже появляются тайны. Секс, «порошочки»… И что же ты выбрала? Может, это какой-то дилер предлагает тебе «дорожку»?! — Ее крик заглушает слова Ахмеда.

— Извини, тут кое-кто не дает мне разговаривать. Я ничего не слышу, — объясняю ему. — Подожди минутку. — Я вдыхаю поглубже, закрываю трубку рукой и ору: — Дашь ты мне, в конце концов, черт побери, перекинуться двумя словами? Или нет?!

Обиженная мать разворачивается и уходит.

— Прошу прощения, тут мелкие неприятности, — уже совсем другим тоном обращаюсь я к своему собеседнику.

— Да слышу я, — смеется он. — Не волнуйся, мы в семье тоже иногда кричим и ссоримся. И это вовсе не значит, что мы друг друга не любим.

Уф-ф-ф! Как отлично он все понимает! Я сажусь на пол в углу прихожей, закрываю двери, и мы начинаем разговор.

— Может, после обеда сходим выпить кофе? — предлагает он. — Спокойно поболтаем. Ведь сегодня вечером мне уже нужно уезжать.

— Куда? Зачем? — Только что познакомились, а он уже собирается исчезнуть из моей жизни… Я не согласна!

— Я учусь в Познани. Собственно, пишу диссертацию, — грустно отвечает он. — Сюда приехал на выходные — навестить своего земляка, приятеля из лицея. Он живет неподалеку от тебя, очень приятный человек. Женат на польке, имеет двух прелестных, хоть и крикливых, детишек и собаку.

— Серьезно?! И что же, в таком случае, ты делал вчера вечером в клубе?

— Мои друзья отправились на семейный слет, о котором они узнали лишь в пятницу. Встреча назначена у тещи, поэтому отказать они не смогли, — говорит Ахмед, и у меня нет причин ему не верить. — Они хотели, чтобы я пошел с ними, но для меня это слишком. Я там ни с кем не знаком, наверняка водка лилась рекой, на столе были горы свинины — это все мне не очень нравится. Я отправился в кино, а когда вернулся — моих друзей еще не было. На последний поезд я опоздал, а единственным открытым в это время суток заведением оказался клуб, в котором мы с тобой познакомились. Вот и вся история.

— Ты отчитываешься, будто на исповеди, — смеюсь я, смущенная тем, что он передо мной оправдывается.

— Не знаю, как проходит исповедь, а я просто честно рассказываю, как все было.

— Приходи к моему дому в четыре. Пойдем пить кофе и есть вкусные пирожные, — решаю я.

Нам не остается ничего другого, кроме как видеться по выходным. До защиты его диссертации еще почти год — приблизительно столько же, сколько и мне до аттестата зрелости. Мы решили, что будем поддерживать друг друга и много работать, чтобы достичь наилучших результатов. Может, и я наконец начну учиться как следует, хотя до недавней поры учеба шла у меня неровно.

Ахмед — программист; в Польше он живет уже четыре года и потому так хорошо знает наш язык. Говорит он не совсем чисто, смягчает звуки там, где не нужно, — но ведь это всего лишь акцент, а слов он знает, кажется, больше, чем я. Он признается, что заучивал словарь наизусть, но для него это ерунда — он с детства зубрил Коран, упражняясь в запоминании. Даже в условиях польской безработицы Ахмед не жалуется на недостаток заказов. Он и двое его однокурсников основали собственную фирму и пишут какие-то программы для компаний — и небольших, и немного покрупнее. Кажется, получается это у них неплохо — во всяком случае, в Познани Ахмед снимает однокомнатную квартиру и имеет собственное авто; он и сам признает, что живется ему вполне комфортно.

В течение недели наше общение ограничивается телефонными разговорами. Мама подслушивает под дверью. Мобилки у меня нет, нам не хватает на нее денег, вот и приходится часами висеть на старом аппарате, по которому едва-едва что-то слышно.

— Я не могу дождаться пятницы, — слышу его голос в трубке.

— Я тоже, — отвечаю вполголоса. — Ты будешь в обычное время?

— На этот раз у меня есть шанс вырваться даже пораньше — мой научный руководитель заболел. Ну и ладно, стану дезертиром.