Андрей Волос - Победитель Страница 2

Он снова ворвался в свою комнату и бросился к шкафу. Чертыхаясь, начал выгребать из нижней части разнообразное имущество. На пол полетели лыжные штаны, лыжные ботинки, брякнули старые гантели, которые давно уж стали легковаты, а выбросить руки не поднимались — ведь сколько мозолей они этим рукам натерли!.. старая сумка с мамиными письмами… ласты, боксерские перчатки-«лапы»… Вот наконец рюкзак.

С лязганьем вытряхнул связку карабинов и моток репшнура — крепкой альпинистской веревки.

А через секунду уже продел ее за перекладину стальной балконной ограды и продернул, чтобы оба свисающих конца были одинаковой длины.

Потом глянул вниз. Взгляд, стремительно промчавшись сквозь гулкую пропасть, уперся в серо-черную простыню тротуара.

Легкий холодок все же пробежал по спине. Это был не страх — просто организм отмечал состояние полной готовности.

Длины шнура должно было хватить на пару-тройку этажей. Он спустится на чужой балкон, сдернет шнур со своего, захлестнет за новую перекладину… И так до самого низа.

Сказано — сделано: перелез через перила, привычным движением продернул шнур под собой, захлестнул за локоть и, легко оттолкнувшись, начал неспешно скользить вниз.

Три этажа миновал быстро. Как на грех, очередной балкон оказался застекленным, а его ограда — обшитой снаружи вагонкой. Все это в целом делало его совершенно непригодным для продолжения альпинистских упражнений, поскольку зацепиться было совершенно не за что.

Резко отталкиваясь от стены и раскачавшись маятником, он перебрался метра на четыре правее — к балкону соседнего ряда.

То есть все шло отлично.

Но когда в полете хватался за балконную ограду, то нечаянно сбил цветочный ящик. Державшийся, если честно, просто на соплях. Нормальный ящик в жизни бы не слетел!.. А этот, собака, крякнул только — и готово, и единственное, что Плетнев смог, так это лишь проводить взглядом, пока тот медленно летел к тротуару… а долетев, ярко полыхнул фонтаном черной земли метрах в пяти от милицейской машины.

У одного из подъездов стояла скамья. На ней мирно спал давно не бритый человек. Летнее утро было теплым, но не настолько, чтобы совсем не причинять человеку беспокойства. Он лежал скорчившись, пытаясь уместить зябнущие ноги в зеленых носках под полами сильно траченного пиджака.

Пятки носков были украшены большими дырками. Что касается стоптанных и, похоже, никогда в жизни не чищенных предметов обуви, то они, аккуратно составленные, виднелись из-под скамьи — перед тем как отбыть в объятия Морфея, человек позаботился, чтобы его ботинки никому не мешали.

Возможно, если бы два милицейских чина — хмурый сухощавый старшина и молодой розовощекий младший сержант — заметили эти стоящие под скамьей ботинки, они иначе отнеслись бы к ее насельцу, признав в нем глубоко социальное существо. Однако этого не случилось. Когда милицейский УАЗ заскрипел и остановился, младший сержант вылез из машины и принялся трясти спящего, явно намереваясь безжалостно нарушить его глубокий утренний сон.

— Слышь, ты!

Человек открыл бессмысленные глаза.

— А? — спросил он сиплым и непроспавшимся голосом.

— Хрен на, — по-доброму отозвался младший сержант. — Подъем, говорю.

— Что? — снова спросил человек, моргая и щурясь.

— Конь в пальто, — раздраженно и невпопад сказал младший сержант. — Давай, некогда тут с тобой.

Старшина тем временем отпер заднее отделение — зарешеченный «собачник».

Человек сел и начал ерзать ногами в попытках нашарить ботинки.

— Я не нарушаю! — с робким вызовом сказал он. — Мне на работу!..

— Давай-давай, работничек! — взбодрил его младший сержант. — За сто первым километром[2] будешь отсыпаться!..

Человек встал и нетвердо побрел к старшине, стоявшему у раскрытой дверцы. На полпути он оглянулся. На лице отразилось мучительное непонимание происходящего. Более того, на этом помятом лице читалось, что человек уже привык к младшему сержанту и причисляет его к своим давним знакомым, а переходить в руки неведомого старшины ему совсем не хочется.

— Почему за сто первым? — несколько капризно спросил он.

Но именно в это мгновение ему ловким пинком было придано необходимое ускорение, и человек, заскребшись, перевалился внутрь.

— Потому что столица Олимпиады должна быть чистой! — довольно сказал старшина, захлопывая дверь.

В эту секунду цветочный ящик достиг земли — и с треском разбился, щедро разбрызгав черную землю и оранжево-алые цветы герани.

— Ну ни хера себе! — сказал старшина, задирая голову.

Изумился и младший сержант. Но он думал о карьере, не позволял себе в присутствии начальства даже эвфемизмов, тем более столь прозрачных, поэтому ограничился лишь каким-то междометием.

Человек со скамьи прижал к стальной решетке «собачника» мятую физиономию, отчего она окончательно потеряла естественные очертания, и ноюще выкрикнул:

— Права не имеете!.. За что взяли, козлы?!..

— А за козла ответишь! — между делом заметил младший сержант, придерживая фуражку. — Михалыч, а это не тот ли акробат, что по восьми квартирам проходит? Он, кажись, тоже через балконы!..

— А вот сейчас узнаем, что за акробат, — зловеще пробормотал старшина и нехорошо цыкнул зубом.

Плетнев миновал последний пролет и, прыжком встав на твердую землю, тут же потянул шнур, легко заскользивший по перилам ограды балкона третьего этажа. Шнур нужно было смотать и успеть занести в квартиру. Но прежде всего требовалось найти ключи.

Вот они — на краю тротуара!

— Стойте, гражданин!

Он понимал, что стражи порядка всего лишь хотят поинтересоваться, с какой целью в седьмом часу утра человек летает на веревке. На долгие разговоры совершенно не было времени. Плетнев шагнул к своему имуществу, одновременно приветливым и успокоительным жестом поднимая руки.

— Мужики, ключи уронил!.. Дверь заперта, вот я и…

— Документы! — жестко скомандовал старшина.

Конечно, Плетневу первым делом следовало удовлетворить его вполне резонное требование. Но он счел, что четвертьсекундное промедление в этом вопросе не может играть решающей роли. Тем более, что уже сделал шаг и, наклонившись, протянул руку за ключами.

Он бы взял их, а в следующую секунду предъявил удостоверение. После чего ментяры встали бы перед ним по стойке «смирно», он бы их маленько пожурил… или нет, наоборот — похвалил за бдительность. И, как говорится, расстались бы друзьями.

Но старшина все испортил.

Потому что когда Плетнев согнулся и чуть присел, протягивая руку, он за каким-то лешим крепко пнул его ботинком в плечо.

— Говорят же дураку — документы!

После его пинка Плетнев, естественно, повалился на бок. Но ключи схватить успел. И тут же вскочил.

— Что, не напрыгался еще? — добродушно пошутил старшина.

Почему-то ему стало ужасно обидно. Сначала он рискует жизнью, кувыркаясь по балконам. И делает это, между прочим, исключительно ради того, чтобы не опоздать на службу. А теперь этот баран его пинает. И он пачкает брюки и пиджак… Ну просто ужасно стало обидно! Так обидно, что было уже не до раздумий.

Плетнев приложил его носком левой ноги в голень. Старшина ахнул и наклонился. И тут же получил удар правым коленом в голову. Грянулся о дверь УАЗика и стал тихо сползать на асфальт. Фуражка покатилась в сторону, и Плетнев еще подумал мельком — что ж это с них всегда фуражки падают?

— Ах ты паскуда! — ошалело сказал младший сержант, шаря по кобуре.

Но застежку так и не нащупал. Плетнев в прыжке хватил его ногой в грудь. С разворотом через спину на триста шестьдесят градусов. Как ни быстро все происходит, а почему-то всегда успеваешь четко отметить про себя, какой именно прием провел. Младший сержант перелетел скамью и рухнул в большой куст недавно отцветшей сирени.

Плетнев машинально шаркнул ладонями по брючинам и оглянулся. Из-за решетки «собачника» на него смотрели вытаращенные глаза.

— Караул! — шепотом сказал человек в «собачнике». — Ми… ми… милиция!..

Взгляд у человека был такой испуганный и несчастный, что хотелось ободряюще ему подмигнуть. Веревка так и валялась под балконом, было жалко ее бросать… но, с другой стороны, теперь уже стало совершенно не до веревок.

Он повернулся, быстро свернул за угол и пошел вдоль дома к станции метро «Новослободская».

Палец

— Извините… извините… простите, пожалуйста…

То и дело глядя на часы, стрелки которых, казалось, просто сошли с ума, Плетнев добежал по конца эскалатора, выскочил из дверей метро и бросился к такси, стоявшему у обочины.

— Шеф, на Воронежскую!