Агент «Никто»: из истории «Смерш» - Толстых Евгений Александрович Страница 2

Сотрудников контрразведки можно было встретить в каждом фронтовом подразделении, в структурах тыла. Им противостояла хорошо отлаженная машина шпионажа, диверсий и террора гитлеровской Германии. Среди агентов абвера и СД встречались весьма серьезные противники.

Часть первая

Глава первая. Псих

- Вань! Слышь, Иван! Да брось ты это ружье, успеешь еще наиграться. Ты мне лучше про Москву расскажи.

Иван, молоденький боец, в 14 лет безуспешно пытавшийся сбежать на фронт, но надевший военную форму, когда уже отгремели залпы победного салюта, нехотя отложил новенький карабин, полученный им только вчера взамен допотопного «мосина», и с досадой вздохнул. Вот уже месяц они с ефрейтором Вьюгиным охраняли участок железнодорожного полотна, соединяющего Минск с районным центром Смолевичи. Жили в придорожной будке, по документам значащейся как «блокпост № 722 километр». Раз в сутки дежурный по кухне привозил им завтрак-обед-ужин; раз в неделю их подменяли на пару часов, отпуская в баню, - все остальное время личный состав блокпоста делил на двоих. Ефрейтор Николай Вьюгин, 22-летний крепыш из Ярославля, успевший хватить фронтового лиха, о чем говорили позвякивающие на груди медали «За отвагу» и «За победу над Германией», был из категории внимательных слушателей. Не стеснялся спрашивать, если чего не знал. А не знал многого: «За три года в нашей школе я только букварь и успел изучить, перед тем как пустить его на самокрутки. А там уж академия по имени “война” образовывала…» - посмеивался Вьюгин и заставлял напарника, считавшегося «столичной штучкой», пополнять багаж знаний.

- Да я в Москве был всего-то два раза, и то с экскурсией, - в очередной раз попытался увильнуть от «басен» Иван, проживший всю свою недлинную жизнь в Серпухове.

- Вот, Вань, так ты всегда. Не хочешь по-хорошему. Тогда давай по всей форме. Рядовой Марков, доложите обстановку!

Иван чертыхнулся, застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и поднес ладонь к краю пилотки:

- Докладывает боец 152-й роты войск МВД красноармеец Марков. 12 мая 1946 года за время моего дежурства в районе блокпоста №722 никаких происшествий не произошло. Подозрительных лиц не замечено.

- Опять ты не прав, красноармеец Марков.

- Это почему?

- А ты оглянись.

…Вырезав своим силуэтом на диске заходящего солнца какой-то неуклюжий контур, к блокпосту со стороны Минска приближался человек. По очертаниям можно было догадаться, что это мужчина, что дорога дается ему нелегко - он то и дело соскальзывал с насыпи, снова взбирался на нее, словно боялся потерять из виду матово поблескивающие рельсы. Через пару минут, по мере приближения к посту, портрет «путешественника» стал более отчетливым. На вид ему было лет 30, высокий, с покатыми плечами. На нем были старые немецкие армейские штаны; несуразные, разбитые вдребезги ботинки без шнурков, какая-то деревенская куртка, ровесница Первой мировой войны, и замасленная, с полуоторванной звездой буденновка.

- У вас там в Минске что, бал-маскарад объявили в честь первой годовщины победы над немецким фашизмом? - съязвил Вьюгин, оглядывая гостя.

- Можно мне присесть? - произнес незнакомец хрипловатым голосом и, не дожидаясь ответа, побрел к стоящей под окнами будки самодельной скамейке, бормоча вполголоса:

Вечер был, сияли звезды,

На дворе мороз трещал,

Шел по улице малютка,

Посинел и весь дрожал.

«Путешественник» устало опустился на скамейку и молча повернул лицо к Вьюгину.

- Ты кто будешь, дядя? - стараясь казаться строгим, спросил немного обескураженный Вьюгин.

- Никто, - и глухо продекламировал: - Никто. Пришел ниоткуда. Иду в никуда, - произнес странный человек.

Белеет парус одинокий,

Как лебединое крыло,

И грустен путник одинокий;

У ног колчан, в руке весло.

- А документы, гражданин, у вас какие-нибудь имеются? - спросил Марков, стараясь направить диалог с незнакомцем в привычное для себя русло.

- Документов у меня нет. Нет…

Это было давно… Я не помню, когда это было…

Пронеслись, как виденья, - и канули в вечность года,

Утомленное сердце о прошлом теперь позабыло…

Это было давно… Я не помню, когда это было.

Может быть - никогда…

Незнакомец вытянул ноги и лениво прикрыл глаза.

- Так, гражданин, а ну встать! Здесь охраняемая территория, а не районный клуб - разразился Вьюгин. Ваши документы!

Вьюгин терял терпение: во-первых, литературные упражнения незнакомца поневоле напоминали ему о недостатках трехклассного образования, а во-вторых, и в-главных, этот явно странный тип не подчинялся ему, ефрейтору МВД при исполнении им служебных обязанностей!

- У меня нет документов, но я все о себе расскажу. Зовут Борис Иванович Сорокин. Родился в 1922 году в Москве.

Вьюгин стрельнул глазами в сторону Маркова, дескать - землячок твой.

- Меня из больницы отпустили, - продолжал назвавшийся Сорокиным, - из Минской психиатрической. Лечился я там. А теперь отпустили. Иду в Загорье. Это недалеко от Смолевичей. Там живут дальние родственники, надеюсь, они помогут мне добраться до Москвы. Вы чего-нибудь поесть не дадите?

Марков вопросительно посмотрел на Вьюгина, тот кивнул. Иван пошел в будку, где в старом вычищенном ящике из-под патронов они хранили «неприкосновенный», время от времени обновляемый запас продовольствия - краюху хлеба и пяток вобл.

Через оконное стекло было видно, как солдат достал из-под стола заветный ящик, извлек оттуда пару рыбин, раскрыл складной нож, примерился отрезать ломоть серого хлеба. Неожиданно «путешественник» натренированным пружинистым движением выбросил вперед казавшееся расслабленным и немощным тело и бросился бежать. На мгновение Вьюгин оторопел от такой перемены в поведении Сорокина, но лишь на мгновение. В два прыжка он догнал беглеца и повалил его на землю.

- Ты куда, псих? А ужинать передумал?

Подоспевший Марков помог поднять Сорокина, обыскать и отвести в будку. Дверь заперли на щеколду, Марков положил на колени новенький карабин и сел напротив гостя. Вьюгин крутанул ручку старенького полевого телефона, ими оснастили блокпосты вдоль железной дороги, связав их со штабом роты.

- Дежурный! Дежурный! Это 722-й блокпост, ефрейтор Вьюгин. Мы тут задержали одного… Странный какой-то. Нет, без оружия. Документов тоже нет. Говорит, отпущен из психбольницы. То ли на побывку, то ли насовсем, хрен его поймет… Да нет, он не прикидывается, он и вправду псих - все стихи какие-то рассказывает. Говорит, идет в Загорье, это километров восемь отсюда… Отпусти его, он по дороге кому-нибудь башку свернет… Буйный, бежать пытался… Кто приедет?.. Добро, ждем! Конец связи.

Примерно через час к блокпосту подкатили два автоматчика на трофейном NSU с коляской. Сорокина погрузили в люльку. И через полчаса его заперли в пустой камере местного отделения милиции. Утром он сидел в кабинете уполномоченного Смолевического райотдела МВД лейтенанта Костина.

- … Зачем бежал-то? Если тебя из больницы отпустили, мы сейчас туда позвоним, уточним, заставим тебе справку дать - и пойдешь спокойно в свое Загорье, даже подкинем на попутке, - участливо сказал лейтенант и потянулся к телефону.

- Не звоните, не надо! - забеспокоился Сорокин. - Я не псих. Так, поморочил немного ребятам голову. Пишите протокол. Моя фамилия действительно Сорокин, зовут Борисом Михайловичем. Родился в Москве. Лет до 13 беспризорничал. Потом детдом. Вы не были в Москве? Там есть такая улица, Матросская Тишина. На этой улице - детдом.

А потом я оказался далеко от Москвы, в Киргизии. Вы не были в Киргизии? Во Фрунзе? Там в 1939 году я был осужден по статье 162 к пяти годам лишения свободы. Мне было 17 лет.

Срок мотал в Самарлаге, в 30 километрах от Куйбышева, работал на участке Красная Глинка, строил плотину гидроэлектростанции. Летом 1943-го из лагеря бежал, бродяжил без документов, жил случайными заработками. Иногда подворовывал. В 1944-м меня задержали под Воронежем и вернули в тот же лагерь, откуда бежал. Кантовался я до осени 1945-го. Потом опять бежал… Куда? А куда глаза глядят. Услышал, что в Белоруссии можно подкормиться, работенку найти. Но попался! Готов нести наказание по всей строгости закона. В Самарлаг так в Самарлаг. Оформляй, начальник… Я подпишу.