Тарьей Весос - Ледяной замок Страница 20

Эй, Сисс!

Далекий крик. Голос как из другого мира.

Я сейчас словно капля и ветка. Не знаю почему. Но я живу.

С меня сняли обет, но я не чувствую себя свободной. Меня все-таки что-то гнетет. Не могу объяснить что.

И вдруг события, неожиданные как пожар. Мать, снова оживленная:

— Сисс, у меня к тебе будет поручение, ты сходишь после школы?

— Хорошо.

Почему теперь все стало иначе? Что они увидели? А может быть, мне это только кажется?

Она идет по маминому поручению. Вокруг все голо. Изморось, ветер. Как сегодня было в школе? Не знаю, я потеряла опору. Подбежать к ним не могу. Обет мой был мне опорой — опорой прочной, хотя и жестокой. Теперь же ее не стало, и я не знаю, как мне быть. А когда вечерний воздух пахнет весной, я совсем ничего не знаю.

Внезапно за спиной Сисс возникает человеческая фигура.

Сквозь дождь и ветер на дорогу выходит подросток — знакомый ей соседский сын. Он тепло одет, пот катится с него градом. Сисс постепенно приходит в себя от испуга.

— Это ты, Сисс, — сказал он и, как ей показалось, просиял. — Как я рад, что наконец выбрался на дорогу. Я поднимался вон по тому северному склону, а снега там по колено, вязнешь в нем, как в болоте.

Сисс ответила ему улыбкой.

— Далеко ходил?

— Очень. Но в других местах снег уже сошел. Я к реке ходил.

— К самой реке?

— Да. Она уже вскрывается.

Ей стало ясно: кто-то еще продолжает поиски, На нее накатила волна нежности.

— А на озере лед еще держится?

— Да, — ответил он односложно, словно оборвал себя.

Но Сисс хотелось знать больше.

— Он все такой же?

— Такой же.

— Но долго он, наверное, не продержится?

— Да, вода в реке сильно поднялась и поднимется еще выше. Какой он хороший, этот парень, как она ему благодарна за его тяжелый путь. Это, должно быть, видно по ее лицу.

— Гул далеко слышен, — вдруг разговорился парень: односложно он отвечал только на ее вопросы. — А лед, знаешь, даже издалека виден.

— Вот как.

— Да, и с горки тут неподалеку его тоже видно, так что если хочешь взглянуть…

— Не хочу.

Молчание. Оба хорошо понимали, что говорят о пропавшей Унн.

— Слушай, Сисс, — неожиданно произнес он с теплотой в голосе.

Что еще? — подумала она.

— Я собирался, когда встречу тебя, сказать кое-что, — начал было он и замолк. Потом неуверенно продолжал:

— Ничего теперь не поделаешь, Сисс.

Вот они, эти слова. Яснее не скажешь. Сисс не ответила.

— Подумай об этом.

Да, яснее не скажешь. Он прямо коснулся тонкой, натянутой до предела струны в ее душе, но, странное дело, она не ощущает той боли, что прежде, в ней не поднимается протест и возмущение. Напротив, его слова ей приятны.

Тихо, почти шепотом, она сказала:

— Откуда тебе это знать.

— Прости меня, — ответил он. — А у тебя ямочки, — добавил он, помолчав.

Она стояла, слегка запрокинув голову, капли дождя текли у нее по лицу, некоторые скатывались в ямочки на щеках. Она отвернулась.

Пусть он не видит, как она покраснела. Как ей радостно.

— Пока, — сказал он, — пойду домой, переоденусь.

— Пока, — ответила Сисс.

Идти им было в разные стороны. У него был свой круг друзей, далекий от ее круга. А сам он был крупный, почти взрослый парень.

Неужели все оттого, что он сказал насчет ямочек?

Да. Она знает, что, в общем, именно оттого. И значит, еще кто-то ходит по берегу реки, ищет Унн и усталый возвращается домой. Ходит в одиночку. Продолжает бессмысленные поиски, хотя тетя ее уехала. Была пора снега, была пора смерти, была пора запертой комнаты — и вдруг все это отодвинулось куда-то далеко, у тебя темнеет в глазах от радости из-за того, что какой-то парень говорит: у тебя ямочки…

По обеим сторонам дороги шагают трубачи. Ты идешь быстро-быстро, и тебе хочется, чтобы дорога не кончалась.

Но дорога кончилась, Сисс вернулась домой слишком рано, по ее лицу еще было видно: что-то случилось.

— Хорошо на дворе? — спросила мать.

— Хорошо? Ветрено, и дождь идет.

— И все же хорошо, правда?

Сисс украдкой взглянула на мать. Нет, больше ни о чем спрашивать не будет.

Мать больше ни о чем не спрашивала.

Холодные как лед молнии вылетают из всех трещин замка, бьют в пустынную землю, бьют в небо. День идет, меняется их форма, их направление, но одно остается неизменным: где бы ни находилось солнце, замок шлет молнии в его сторону. Птица, совершающая здесь свой извечный полет, рассекает их своими стальными крыльями. Проносится мимо замка, не приближаясь к тему.

Молнии ни в кого не направлены, ледяной замок просто шлет лучи из своих ломаных залов. Это — игра, которую не видит ни один человек. Люди здесь не бывают.

Замок испускает молнии, и птица еще жива.

Игра, которую никто не видит.

Ей осталось длиться недолго. Замок обречен, он рухнет. Что станется с птицей, никому не известно. Когда замок обрушится, она взмоет в небо в диком испуге и превратится в крохотную точку.

Солнце поднимается быстро, лучи его становятся теплее. Вода в реке тоже начинает подниматься. На ее черной, плавно скользящей поверхности закручиваются желтые и белые жгуты, она все смелее лижет ледяные кружева, окаймляющие берега. Наконец она с гневным ревом устремляется в замок пенным водопадом. Замок начинает сотрясаться, это — первое предвестие его крушения.

Солнце светит с каждым днем все сильнее. От его тепла блестящий зеленый лед белеет. Прозрачные залы и купола мутнеют, словно их заполняет пар. Они прячут то, что находится в них. Натягивают на себя покрывало и скрывают все под ним. Замок окрашивается в белый цвет, поверхность его начинает рыхлеть, но внутри лед все еще твердый как сталь. Из замка больше не летят молнии, он тихо светится, белее, чем прежде. Гигантский ледяной замок, единственное белое пятно на буроватой земле, спрятался под покрывалом и запер свои ворота, готовясь к концу.

Сисс стояла словно в тающем льду. Куда ни кинь взгляд, всюду серые ледяные поля либо плывущие льдины. В одну из ночей на большом озере образовалась черная полынья, и наутро вода протяжно и глубоко задышала через это черное разводье. Тотчас же на кромку льда села небольшая птичка и окунула в воду клюв. Вскоре появились новые полыньи, огромные льдины зашевелились, но пока что остались на месте: устье еще не очистилось.

Сисс думала о замке — водопаде. То, что с ней там произошло, теперь, после разговора с тетей Унн, представлялось в ином свете, ей, конечно, все просто почудилось. Она была тогда до предела взвинчена, и ей могло привидеться что угодно.

Да и сам замок тоже стал представляться ей другим после запавшего в душу разговора с парнем на дороге. Нет, конечно, она вовсе не стремится познакомиться с этим парнем поближе, но все же… Вновь захотелось отправиться к замку.

Благодаря этому парню замок стал другим — как в ту ночь, когда его обступили суровые мужчины. Снова всё они, те мужчины в ночи.

Вода стоит высоко, сказал тогда этот парень. Замок весь белый. Он скоро рухнет.

Ледяной замок дрожит под напором воды. Стоять ему недолго. Он зовет к себе. Надо идти.

Сисс стояла и смотрела, как одно разводье за другим открывается в толстом посеревшем льду. Озеро окружает голая буроватая земля. Пока еще не выросло ни травинки. В горах лежит глубокий снег, близится большой паводок. Тогда замку придет конец. Мысль — грустная и манящая: наступит день, который принесет новые запахи и легкую дымку, и земля вздрогнет.

Сближения с одноклассниками не наступило, хотя по всему чувствовалось, что оно вот-вот должно произойти. Но первый шаг следовало сделать Сисс, а она по-прежнему держалась отчужденно.

Ей никак было не собраться с духом, и вот однажды она обнаружила на парте записку:

— Cисс, скоро ли все будет как прежде?

Она не стала оглядываться, чтобы выяснить, от кого записка, но, напротив, еще ниже склонилась над партой. Кажется, они одержали небольшую победу. За Сисс тайком наблюдали. Но не все делалось тайком: тот мальчик, что зимой трогал ее сапогом, как-то утром подошел к ней. Может быть, его послали, может быть, он пришел по собственному почину.

— Сисс…

Она посмотрела на него — без неприязни.

— Да?

— Все пока еще не так, как было прежде, — ответил он и посмотрел ей прямо в глаза.

У нее возникло желание дотронуться до него. Или, еще лучше, чтобы он дотронулся до нее. Ни один из них не шевельнулся.

— Да, все не так, как было прежде, — сказала Сисс. Голос ее прозвучал отчужденно, но на лице отчужденности не было. — Ты ведь знаешь, в чем причина.

— Все снова может быть так, как было прежде, — упрямо продолжал он.

— Ты уверен?

— Нет, однако все может быть так, как было прежде.