Эрленд Лу - Фвонк Страница 20

«Даже не знаю, это слишком неожиданно».

«Давай, — продолжает Йенс, — тем более речь о Будапеште, прекрасный город — так написано в путеводителе, и Дунай, река всех рек, он протекает через Белград, а я считаю его городом своего детства, так что это река моего детства, единственная, на тоске по которой я иногда себя ловлю, я хочу видеть Дунай из окна своей гостиной, иногда думается мне, честно, но, естественно, все это мечты и фантазии, я не собираюсь решать этот вопрос практически, а то нам пришлось бы много лет воевать, а наши вооруженные силы под это не заточены, не говоря уж о том, что нас слишком мало, хотя денег в нашем распоряжении очень много, но все же это нереалистичный план, а вот смотаться туда и поглядеть на все нам вполне по силам. Кроме того, у них там совершенно другая цивилизация в смысле культуры купания, пишет путеводитель, так что мы сходим в купальни, там горячие источники, ха-ха, мой друг, это совсем недурно».

«Брюхатые теперь патрулируют всю улицу, так что я не в любое время могу выбраться из дому».

«Вот незадача, — сочувствует Йенс, — а через садовую калитку ты выбраться не можешь? У меня место одиннадцать А, и я вижу, что одиннадцать Б еще свободно, заказывай быстрее. И не будем мешать часу вопросов и ответов жить своей жизнью, притом скучной и занудной, вообще, брифинги эти у меня в печенках уже, Фвонк, можешь это даже процитировать, впрочем, лучше не стоит».

129) Всю ту ночь Фвонк не спал. Что-то всего многовато, и почему-то все сыплется строго на его голову И так уже пять лет. Сперва пертурбации в Обществе ходьбы лишили его уверенности в себе, потом Агнес, дальше неудачное стечение неблагоприятных обстоятельств дома и вне дома своей непрерывностью породили в нем всепоглощающее ощущение неутешительности бытия. Теперь вдобавок ко всему еще беременные. А также Йенс. Друг. Наконец-то друг, хотя и странный, потому что обычно дружат с равными себе, а их с Йенсом дружба, если это все же она, имеет перекос. Надо мне тоже предъявлять себе, раздвигать границы, думает Фвонк, хотя это опасно, в последний раз ничем хорошим не кончилось, наоборот, кончилось плохим. Он не различает дороги вперед, не знает, во что все это выльется. К тому же у него болит живот. Запор, видимо. Но премьер-министру не станешь про такое рассказывать.

Всю ночь он пролежал, глядя на красные цифры на потолке в спальне. Температура на улице сперва упала с 3,2 градуса до 1,9, потом вновь стала расти. Фвонк знает по опыту, что все ночные мысли оказываются негодными в свете зари, и старается душить их в зародыше, систематично выкорчевывать. Мысли — это камни, думает он и долбит и долбит их кувалдой, пока они не превращаются в груду осколков, которыми можно заложить дыру, или их можно, например, закатать в новую дорогу. Всю ночь Фвонк строит дороги, они рассекают ландшафт во всех направлениях, связи устанавливаются или воссоздаются там, где были разорваны. Он строит дорогу для Терезы и еще одну — для Агнес, дорогу к брюхатым и наконец прокладывает еще одну — в Будапешт. Вопрос решили горячие источники. Фвонку очень хочется погрузить свое нехоленое тело в горячие ванны, как знать, вдруг наступит эффект очищения или другой эффект, любой, потому что хуже нынешнего Ничто уже не будет. В четыре пятьдесят место 11-Б все еще свободно. Фвонк кликает на нужную клеточку. Достает плавки, паспорт, кроссовки, рисовальные принадлежности, выскальзывает из дому через садовую калитку и вроде бы незамеченным проходит мимо брюхатых, которые начали одеваться разносчиками газет. В них есть внутренняя сила, в этих отвратных гребаных беременных, и мощный заряд энергии. И у них вся жизнь впереди. Подумать только — у кого-то вся жизнь впереди.

130) Йенс растаял от восторга, когда Фвонк протиснулся на место 11-Б.

«Ты пришел», — сказал он.

«Да, вот он я», — ответил Фвонк.

Они прижимают ладонь к ладони. Шрамы кровного братания давно зажили.

«Фвончик мой, мой малыш», — говорит Йенс.

131) Йенс смотрит в иллюминатор. «Европа», — задумчиво говорит он.

Фвонк кивает.

«Я не спал всю ночь, — продолжает Йенс, — лежал и матерился, потом встал, выпил стакан воды, думал — смогу собраться с мыслями, но нет. Пришлось лечь обратно и материться дальше».

«А я лежал и строил дороги».

«Какие дороги?»

«Просто дороги, — отвечает Фвонк, — туда-сюда».

«Дороги — важная вещь. И туннели. И паромное сообщение», — отвечает Йенс. И на этих словах они засыпают, голова к голове.

132) «Я подумал, — говорит Йенс, пока самолет идет на посадку над плоским венгерским ландшафтом, — что должен как-то объяснить твое присутствие моим секретарям и помощникам, которые меня сопровождают. Я не могу сказать, что захватил с собой приятеля. У нас в правительстве нет такой практики. Считается, что приятели — это из области свободного времени».

«В Обществе ходьбы было то же самое», — кивает Фвонк.

«Давай назовем тебя моим духовным советником», — предлагает Йенс.

«Но я не могу дать ни одного совета».

«Еще как можешь! Ты дал мне конструктор, чай и вино, ты меня выслушал и свозил на ярмарку альтернативной культуры. Ты воистину мой духовный советник, тут ни грана неправды».

133) «Но важно не породить слухов», — продолжает Йенс.

«Слухов?»

«Народ примитивен до неприличия, — говорит Йенс, — и заводится на раз-два-три, буквально пары намеков в сторону чего-то не того достаточно, чтобы завалить крепкую, успешную карьеру».

«Я все равно не понимаю, о чем ты».

Посмотрев по сторонам и убедившись, что никто из сотрудников его не слышит, Йенс тихо шепчет:

«Например, о сексуальности. Я говорю — например».

«Нет, не понимаю», — признается Фвонк.

«Чтобы ты мог быть моим духовным советником, — говорит Йенс, — не должно быть места сомнениям, что… о черт, как-то это звучит грубо, но люди вообще грубые и неотесанные, короче… ну это… я имею в виду, что было бы хорошо, исключительно с практической точки зрения, если бы у тебя была такая же сексуальная ориентация, как обычно у людей».

«Обычно у людей какой только сексуальности не встретишь», — отвечает Фвонк.

«Конечно-конечно, но ты меня понял».

«Нет, — говорит Фвонк, — я ничего не понял».

«У тебя нетрадиционные предпочтения в сексе?»

«Я спал с твоей секретаршей, это нетрадиционно?»

«Нет-нет, такое случается всю дорогу, это давно признано частью системы».

«Хорошо».

«И нет ничего, о чем мне следовало бы знать?»

«Нет».

«Ой как ты меня обрадовал, — говорит Йенс, — прямо по-настоящему? И с животными тоже нет?»

«Нет», — говорит Фвонк.

«И в твоем прошлом в целом нет ничего предосудительного, что может всплыть и нанести урон мне и правительству?»

Фвонк не отвечает.

«Переформулирую вопрос, — говорит Йенс. — Не сделал ли ты в жизни или не планируешь ли сделать чего-то такого, что поставит под сомнение красно-зеленую коалицию[14], если станет известно, что моим советником в вопросах духовности стал ты? Вот что я хотел бы знать».

«Я не хочу об этом рассказывать», — отвечает Фвонк.

«Не хочешь рассказывать?»

«Не хочу».

«Это уже нехорошо, — говорит Йенс. — То, о чем люди не хотят рассказывать, часто оборачивается потом проблемой. Хорошо бы знать ее суть, хотя бы в общих чертах».

Фвонк молчит.

«Давай сыграем в знатоков. Раунд из двадцати вопросов?»

Фвонк мотает головой.

«Давай, — уговаривает Йенс, — закрытость тут ни к чему Я все тебе рассказал, и ты можешь ответить мне тем же».

«Я не люблю эти игры», — говорит Фвонк.

«Возможно, я уложусь в десять, — говорит Йенс. — Я гений формулировок и очень быстро соображаю, я в свое время экзамен на госслужащего сдал блистательно».

Фвонк вздыхает.

«Тогда я начал, — говорит Йенс. — Так, если не сексуальность, что ж это может быть? Ты на кого-то напал, совершил преступление, сбил ребенка и уехал? Или ты избил соперника, нанес психический вред или заставил кого-то есть протухшую пищу? Продавал запрещенные вещества или ворованное оружие странам третьего мира? Ты занизил в налоговой декларации стоимость своего имущества? Животные, это могут оказаться животные… Ты жестоко обращался с животным или снасильничал овцу во время одного из ваших походов? Я помню, ты только что ответил на это „нет“, но люди все время врут, они врут бессовестно и нагло, но ты не лгун, верно? Хорошо. Речь скорее о проступке, чем о преступлении? Ты кивнул? Ага, значит, речь о какой-то мелочи. Ты задел чужую машину и уехал? Стащил что-то в магазине, ты из таскунов? Нагадил соседу? Помочился на улице? Что-то на работе?»

Фвонк выдержал взгляд Йенса.

«Та-а-ак, — говорит Йенс, — как я понимаю, ты прихватил домой блок бумаги для записей или старый ламинатор? Или речь об экономическом проступке?»