Жильбер Синуэ - Дни и ночи Страница 20

— Но по какой причине вы называете его французом?

— Замечательный вопрос! Вам прекрасно известно, что он родился во Франции, в Тулузе.

— О! Не попадитесь в эту ловушку! Только не вы, сеньор Вакаресса. Происхождение вашего идола весьма туманно. Достоверно одно, что он воспитывался в бедном квартале Абасто. Что касается остального… Сплошной мрак. Родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или девяностом году? Уругваец? Француз? На его завещании можно было прочитать: «Француз, родился в Тулузе в одна тысяча восемьсот девяностом году». Но многие подозревают, что это завещание — фальшивка.

— Положим, вы правы. Но что его происхождение привносит в его талант или отнимает у его таланта? Пусть он будет уругваец, француз или африканец, он — Карлос Гардель. Мэтр!

Тот в досаде поднял руки к небу:

— Как вам угодно, но признайтесь, что, слушая Гарделя или присутствуя на футбольном матче, вы лишаетесь возможности прочитать интересную книгу.

— Поддайтесь дурному влиянию, сеньор Пинтос, хоть разочек.

Собеседник Рикардо проворчал:

— Может быть, ну и что?

— А ничего. В конце концов, это ваше право. А теперь я хотел бы получить свой заказ.

Пинтос отошел от своей кассы и легкими шагами направился к отдельно стоящему столу, на котором возвышались стопки книг. Он снял очки, наспех протер стекла носовым платком сомнительной чистоты, водрузил их на нос и просмотрел заголовки. Удовлетворенный, он сначала протянул Рикардо книги двух авторов, переведенные с французского: «Наше шестое чувство» и «Метафизический трактат» Шарля Рише, «Сон, смерть и Вселенная» Камилла Фламмариона. Четвертый сборник был на английском — «Опыты психологии» Уильяма Джеймса.

— Вы и представить себе не можете, с каким трудом они мне достались. Особенно книги Рише. Я совсем не знал о существовании такого ученого. Известно ли вам, что пятнадцать лет назад он получил Нобелевскую премию по медицине?

— Да, я случайно узнал, роясь в «Британской энциклопедии» моего покойного отца.

— Не хочу быть нескромным, но все же… Юнг, Фрейд и теперь Рише, Фламмарион и Джеймс… Вы занялись изучением мозга? Интересуетесь жизнью после смерти?

Рикардо принял вид заговорщика:

— Только никому ни слова…

— Если вам интересно мое мнение, вы теряете время зря. С тех пор как мир существует, человек старается разгадать тайну смерти. Самые великие умы пытались это сделать. И все уперлись в стену. Мы так ничего и не знаем. И не узнаем никогда.

— Эксперт тоже так думает? Гардель, например?

— О, вы можете смеяться, однако это очевидно. Книготорговец повернулся и направился к стеллажам. Он взял какую-то книгу и вернулся.

— Держите. Этот человек тоже задумывался о нашей судьбе. Но как гениальны его мысли!

— Платон, «Пир»? А приложения? Вы присоедините их к моему заказу?

— Успокойтесь, я не садист. Часть материала — на греческом, часть — на испанском! Когда читали эти произведения, вы, должно быть, были, как и я, подростком без мозгов. Погрузитесь снова в эти страницы, восхищение я вам гарантирую. Берете?

— Беру все.

— Обещаете все прочесть?

— Да, но как только закончу чтение других.

Рикардо оплатил покупку и удалился.

За спиной он слышал, как сеньор Пинтос по-театральному декламировал: «Как только увянет тела цветок, любимого им, он улетит во весь дух».

— Я ухожу, — заявила Флора. — Тебе ничего не нужно?

— Нет. Благодарю. Я остаюсь. Буду читать.

Она показала на заметки, разбросанные на низеньком столике салона:

— Ты вновь посещаешь школу?

— Что-то вроде этого.

— Решительно все посходили с ума, — вздохнула она. — Если бы я знала… Я совсем не предполагала, что буду делить свои дни и часть ночей с господами Юнгом и Фрейдом.

Он спросил с упреком:

— Любовь моя, к чему это неожиданное раздражение?

Флора пожала плечами:

— Так просто…

Нахмурившись, она вышла из комнаты.

Дождавшись ухода Флоры, Рикардо улегся на диван и погрузился в чтение школьной тетрадки. В нее Адельма Майзани вписала некоторые замечания Юнга и отрывки из его книг, наиболее понравившиеся ей.

«Страх чего? Почему? Я не мог найти ни одного объяснения. В конце концов, в идее, гласящей, что, может быть, некоторые события выходят за пределы временных границ, пространства, причинности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Разве нет животных, которые предчувствуют ураганы и землетрясения? Вещие сновидения? Часы, сами останавливающиеся в момент смерти? Стаканы, которые сами разбивались в критические моменты?»

Рикардо поднял голову. Никакого шума. Дом был пуст, мажордом ушел — это был его отпускной день. Вакаресса не мог не признаться себе: он был счастлив в одиночестве.

Он снова погрузился в записи.

«На меня особенно произвел впечатление случай с одним больным, которого я вывел из психогенной депрессии. Он потом возвратился домой и даже женился. Через год возник новый приступ. Я, предвидя такую возможность, условился с этим человеком, что он придет, как только почувствует спад настроения. Но больной не сдержал слова, и виновата в этом была его жена. Итак, контакта у нас не получилось.

В этот период я должен был читать лекцию в городе В. Около полуночи вернулся в отель — после лекции я поужинал с несколькими друзьями — и собирался спать. Но сон не приходил. Около двух часов, едва задремав, я проснулся испуганный: не было сомнений, что кто-то проник в мою комнату. У меня возникло ощущение, что дверь стремительно открылась. Я включил свет, но ничего такого не было. Очевидно, кто-то ошибся дверью. В коридоре тоже была мертвая тишина. «Странно, — подумал я, — а все-таки кто-то вошел в мою комнату». Стал припоминать и вспомнил, что проснулся из-за глухой боли, как будто кто-то надавил на мой лоб, а затем стукнул по затылку. На следующий день пришла телеграмма с сообщением о самоубийстве моего пациента. Он пустил себе пулю в висок. Впоследствии я узнал, что пуля застряла в задней части черепа. Если учесть относительность времени и пространства в бессознательном, вполне возможно, что я уловил то, что происходило в действительности совсем в другом месте».

«Относительность времени и пространства в бессознательном?» Возможно ли это?

Рикардо вытянулся на диване, затянулся сигаретой. На какую загадочную планету он перенесся за столь короткое время! Он и представить себе не мог, что все это окажет на него такое воздействие. Это был параллельный мир, в котором ничто не происходило по старым устоявшимся правилам, словно индивиды, вещи, события повиновались другим законам.

Каким законам? Можно ли им доверять? До этого часа Рикардо всегда отмахивался от всякого рода суеверий, избитых историй, связанных с астрологией, и от прочего вздора. Сейчас же все изменилось.

Он раздавил окурок в пепельнице, скрестил руки на затылке и предался размышлениям. Легкий ветерок чуть шевелил занавески. Араукария пламенела в саду — величественная и полная жизни.

— Я здесь, рядом с тобой. Ты меня слышишь? Рикардо вздрогнул. Во сне это было или наяву?

— Ты слышишь меня?

Невероятно. Это не мог быть он. Губы с трудом произнесли имя:

— Янпа?

— Значит, ты можешь меня слышать. Но видишь ли ты меня?

Заскорузлые пальцы вцепились в горло, невероятная тяжесть давила на грудь, затрудняя дыхание.

— Видишь ты меня? Рикардо жалобно простонал:

— Янпа?

На секунду возникла мысль — не сердечный ли у него приступ. Ему часто приходилось слышать, что при приближении конца у агонизирующего возникают галлюцинации. Да. Он наверняка умирал. Глупо уходить вот так — он один, совсем один, у него нет детей. Что станет с плантациями ? Кто будет ухаживать за кладбищем, где покоятся его родители? Будет ли он похоронен рядом с ними?

— В конце золотого туннеля я заметил Таматзина. Я счастлив тебе сказать, что он не несбыточная мечта.

Густая дымка пробралась в гостиную, окутала сад, предвещая наступление сумерек. Исчезла араукария, не стало видно цветов, деревьев. Одна лишь туманная дымка. Все уходит…

— Их жадность заставила меня спрятать священный камень. Найди мою память. Заклинаю, найди ее.

Как в детстве, ладонь Рикардо легла на грудь, чтобы подавить спазмы сердца и остановить тошноту, уже поднимающуюся ко рту.

— Ты не должен бояться, брат мой. Думай о Таматзине.

Надо бы подняться. Позвать на помощь. Кто-нибудь да услышит.

Нечеловеческим усилием он встал на ноги. Пол качался, стены колебались, словно сделанные из воды. Головокружение одолело волю. Он рухнул на низенький столик, развалившийся от удара.

— Янпа!

Комната пуста. Ветер легко надувает занавески. Араукария пламенеет по-прежнему. Стены на месте.