Александр Покровский - Бортовой журнал 3 Страница 20

И опасен он даже не тем, что в нем такое высокое давление, а прежде всего тем, что в нем возможна цепная реакция на мгновенных нейтронах. Если поглотители нейтронов резко вынуть из пусть даже «холодной» активной зоны, плотность нейтронного потока за 2 секунды возрастет в миллионы раз. Вот это и есть взрыв.

Однажды это уже было в бухте Чажма.

Тогда произошел самопроизвольный пуск лодочного реактора при плановой перезарядке активной зоны, и крышка от него летела вверх на полтора километра, а все вокруг здорово загадили радиоактивностью.

А потом был еще один взрыв, известный всему миру как взрыв на Чернобыльской АЭС.

То есть водо-водяные реакторы сложно управляемы и небезопасны.

А еще для него очень трудно приготовить корпус, выдерживающий огромное давление.

Говорят, на сегодняшний день для стационарных реакторов Россия способна создавать только по полкорпуса в год.

То есть в два года мы будем иметь только один корпус, а нам уже сегодня их нужно получать в год никак не меньше четырех.

Что же предлагается взамен?

Предлагается реактор со свинцово-висмутовым теплоносителем.

Пока в России есть два действующих реакторных стенда в ФЭИ (г. Обнинск) и в НИТИ (г. Сосновый Бор) со свинцово-висмутовым теплоносителем (СВТ).

Это реакторы на промежуточных нейтронах. Именно здесь были доработаны те реакторы, которые в свое время были поставлены на 645, 705 проекты подводных лодок.

Это все очень здорово, но сегодня нужен реактор с СВТ на быстрых нейтронах.

Почему на быстрых нейтронах? Потому что реакторы с СВТ на быстрых нейтронах – это реакторы-размножители. Они способны нарабатывать топливо. То есть в недрах активной зоны этих реакторов образуется плутоний-239 и уран-233, которые тоже делятся на быстрых нейтронах. То есть загрузили одно топливо, а в процессе работы оно способно превращаться в другое топливо, которое тут же участвует в процессе деления.

Если хотя бы за пять лет мы получим реактор с СВТ на быстрых нейтронах, то мы будем первыми в мире по темпам роста энергетики.

На сегодня ГЦН РФ-ФЭИ, ОКБ «Гидропресс» и ГНИПКИИ «Атомэнергопроект» разработали концептуальный проект модульной АЭС с двумя блоками мощностью по 1600 МВт на базе реакторной установки на быстрых нейтронах РУ СВБР-75/100.

Что надо? Нужны деньги, и работа по созданию реактора с СВТ на быстрых нейтронах будет завершена.

Каковы же основные преимущества предлагаемых АЭС на базе реакторов с СВТ на быстрых нейтронах перед водо-водяными реакторами, работающими сейчас во всем мире?

Они модульные. Их можно набирать из отдельных модулей, как это происходит с блоком питания от обычных батареек. Каждый модуль – это моноблок.

Внутри моноблока размещены: ядерное топливо, помещенное в тепловыделяющие сборки (ТВС) бескожуховой конструкции, что обеспечивает высокий поперечный тепло– и массообмен и исключает перегрев ТВЭЛ при аварийной остановке насоса; магнито-гидродинамический насос (МГД), парогенератор, буферная емкость и приводы стержней управления (СУЗ). Все это внутри, вместе с источником быстрых нейтронов, навсегда погружено свинцово-висмутовый теплоноситель (СВТ).

То есть тут нет трубопроводов первого контура, и аварии с выходом теплоносителя за пределы активной зоны в принципе исключены.

Что еще? А еще отсутствует высокое давление в контуре.

Оно есть, поскольку создается насосом, перекачивающим теплоноситель внутри реактора, но оно не выше шести атмосфер.

Далее – оперативный запас реактивности меньше доли запаздывающих нейтронов.

Если переводить на обычный язык, то это означает, что неуправляемая реакция деления невозможна. То есть повторение Чернобыльской аварии исключено технологически.

Что еще? На водо-водяных реакторах температура теплоносителя триста градусов, а тут – шестьсот и выше. То есть эти реакторы компактны и экономичны.

И еще: срок службы активной зоны в корабельных водо-водяных реакторах – 5–6 лет, с СВТ – 8–9 лет. Срок службы активных зон на стационарных атомных станциях с водо-водяны-ми реакторами – 1–2 года, с СВТ – 5–6 лет.

То есть с переходом на СВТ на быстрых нейтронах мы имеем меньше перегрузок активных зон, а значит, и меньше твердых радиоактивных отходов. Их меньше в 2–3 раза, а с учетом того, что активная зона с СВТ меньше по размерам активной зоны водо-водяных реакторов как минимум в 2 раза, этот показатель можно смело умножать на 2.

То есть с переходом на СВТ на быстрых нейтронах резко сокращается число операций по перезарядке и количество твердых радиоактивных отходов.

А ЖРО – жидких радиоактивных отходов – практически нет.

Реакторы с СВТ мобильны и унифицированы.

Их можно возить по всему миру и продавать в любые страны, не опасаясь того, что они создадут потом ядерное оружие.

Их можно ставить как на стационарные атомные станции, так и на корабельные – подводные лодки, надводные корабли, ледоколы и на специализированные суда.

Их можно ставить не только на суда. Их можно ставить на железнодорожные платформы, перевозить автомобилями и самолетами.

У этих реакторов цеховая сборка.

То есть собрали, привезли, поставили – дает электричество. Надо заменить активную зону – меняется моноблок полностью.

Такое судно может подойти к любому населенному пункту на побережье вдоль Северного морского пути, Чукотки, Камчатки, Сахалина, всего Дальнего Востока. Оно встанет к пирсу и даст электричество. И не надо тужиться изо всех сил, возя туда уголь.

Будет электричество – будет жизнь.

Вдоль всего Северного пути. Вот только поспешить надо.

У нас есть на все про все лет пять. И через пять лет или у нас будут покупать ядерные реакторы с СВТ на быстрых нейтронах, а только одному Китаю уже сейчас требуется шестьдесят атомных реакторов, или мы встанем в очередь и будем их сами покупать, например, во Франции.

После севера я оказался в Ленинграде, но средой обитания этот город для меня не стал. Этот город и не север, и не юг. То есть если на севере все было понятно: там все было против человека, то здесь – если солнце, то его очень мало, а все остальное – промежуточное – не тьма, а полутьма или белая ночь – ни день ни ночь. Тут все такое – не выявленное, поэтому здесь очень трудно жить человеку. Тут самое явное – это сам город. Этот город – он же для себя, не для людей. Он для своих улиц. У него должны быть прямые улицы. Он хочет прямых улиц, он жаждет их, он к ним стремится.

И это не ради человека. Это ради города. Он ритмически так выражен, что тебе в нем не находится места, как говорит Коля. Город на тебя не обращает внимания. И от твоего созерцания тут не поменяется ни-че-го. Оно ему не нужно.

Можно наполнить этот город служителями муз – композиторами, певцами, художниками, писателями. А можно убрать из него всех служителей, особенно всех писателей, и ничего это не изменит.

Мало того, убери из него вообще всех людей, и он будет только лучше.

Дмитрий Сергеевич Лихачев писал, что самое красивое созерцание Петербурга для него было во время блокады, когда была зима, и не было транспорта, и он был весь в снежном великолепии, просто сам по себе, прекрасное умирающее тело.

Чувствовал ли я его как отчуждение? Был ли он мне чужд? Нет, он не был мне чужд.

Может ли этот город тебя выстроить? Нет. Этот город не может тебя выстроить. Он для этого не делает ничего. Но он заставляет тебя подстраиваться под него.

Ты сам себя выстраиваешь. Ты пилишь что-то, или строгаешь, или изобретаешь, пишешь музыку или письма, стихи или прозу. Ты начинаешь писать – плохо ли, хорошо – только потому, что ты не умеешь строгать и пилить.

Все же от невыносимости. Ты начинаешь писать оттого, что тебе невыносимо становится здесь жить. Ты не можешь выдержать зиму или белые ночи. Хотя можно восхищаться белыми ночами по сто раз на дню, но выдержать их ты не можешь. Вот поэтому ты становишься писателем. Ты спасаешься. Один становится писателем, другой что-то делает руками или пьет. Это тоже спасение. Спасаться же можно по-разному.

Тут же огромное количество курящих. Эти тоже спасаются. Им нужно согреться. Оттого и сигарета – такой маленький костер внутри себя. Тепло.

Тут люди могут появляться на улице только днем или только ночью.

Тут совершенно разные люди появляются на одних и тех же улицах в разное время.

Тут есть такие, которым хорошо на улицах этого города только с двух до четырех ночи – а вот дневное время уже не для них. Оно для других. И они не могут появиться вместе. Исключено. Это параллельные миры. Они ходят на улицах, как призраки. Это город призраков. Коля говорит, что тут объединены красота и уродство.

У этого города свои параллели.

Тебе кажется, что он выстроен прямо, а он на самом деле кривой.

Есть город, который тебя принимает, а есть город, который к тебе равнодушен.