Поль Констан - Несчастье на поводке Страница 20

Защитник остановил этот поток инсинуаций и спросил у полицейского с целью подорвать доверие к его словам, была ли Кэти, на его взгляд, в курсе смерти мужа на момент их встречи в ее кабинете. Полицейский развернулся к нему и к обвиняемой. И ответил, что из поведения Кэти он никаких выводов сделать не смог — она держала оборону — подчеркнул он, и следствие, наверняка, показало, что Джефф ей уже сообщил новость час назад по телефону: «Готово».

Адвокат протестовал, если уже и доказано, что Джефф действительно позвонил Кэти тем утром, то, что он ей сказал, было неизвестно. Он повернулся к судье, чтобы особо отметить, что полицейский выходит за рамки беспристрастного изложения хода расследования и предвзято высказывается в адрес его подзащитной. Полицейский лишь недовольно вздохнул, дав понять, что нервничает сейчас не он, а адвокат.

— Продолжайте, — попросила судья, явно на стороне полицейского.

После приведения в исполнение наказания, весь дом бросился на балкон, в том числе несчастная Малу с Анжело на руках, Джефф запрыгнул в машину, вести пришлось одной рукой, потому что второй он пытался утихомирить пса, доведенного до припадка звуком выстрелов.

Джефф утверждает, что вернулся домой. Он припарковал машину среди обглоданных колымаг, предназначенных для свалки. Он привязал пса к колесу на входе в фургон. Лили спала. Он включил кофеварку. Пока кофе готовился, он звонил Кэти. Сказал: «Готово». Вздох, стон. Когда его, наконец, убедили в совершении убийства, которое поначалу он отрицал, его версия событий была именно такой. «Готово», он так действительно сказал, он знает, что говорит!

— Конечно, — вмешалась судья, — только все, что вы обычно говорите, не правда, что позволяет мне сомневаться в истинности ваших слов вдвойне, в том, что вы тогда говорили и в том, что утверждаете сейчас.

Правда в том, что Джефф убил Тони у дома Малу в 7.45 утра. Из фургона Лили он сделал только один звонок — Кэти — в 8.10, продолжительность разговора — 6 секунд. Присутствующие могут сами подсчитать, сколько времени нужно, чтобы произнести: «Готово».

— Вы никогда не упоминали о звонке, почему? — спросила судья Кэти.

— Боялась, — пробормотала Кэти.

Нужно понимать, что за последние недели она пережила, ослабленная после ухода мужа, сложной беременностью, охваченная отчаянием при мысли, что придется одной воспитывать ребенка без помощи матери, которая самоустранилась по собственной воле, наедине с этим животным, который пришел в ее дом, разобрал его на части, поселился в нем, стал решать, что сделать с гаражом в саду, занимался старшим сыном после уроков, вызвался присматривать за младшим — справедливость восторжествовала — с рук еще не смыта кровь собственных детей. Каждый день Кэти боялась. Боялась, что он еще придумает, боялась, что еще сделает. Боялась тем утром, как обычно. Важно не то, что Джефф сказал, а то, что она услышала.

Услышала ли она: «Готово»? Она не знает. Поначалу она вообще отрицала этот звонок. Долгое время в разговорах с полицейским, комиссаром, судьей звонка не было. Может, и был, но она его не слышала, такое случается, когда она в ванной или меняет подгузник ребенку. Когда, вы говорите, он мне звонил? В 8.10? Если даже она ответила, то не помнит, поднесла ли телефон к уху. Она ничего не поняла, потому что ребенок плакал, и она повесила трубку, подумав, что абонент перезвонит. Она занялась своими делами, продолжила собираться, на работе нужно было быть в 8.30.

— Лили спала, — сказал адвокат, — Джефф говорил тихо, шепотом, не разборчиво, не хотел ее разбудить.

Кэти будет на работе в 8.30.

В ходе следствия консьержка, жаба и практикантка показали, что с ней все было «как обычно».

— Даже не была взволнована?

— Нет, как обычно.

— А как это?

— Скорее замкнута.

— Что она делала?

Как обычно доверила ребенка консьержке и закрылась в кабинете. Секретарь заседания уточнила — кабинет 234. Она сделала два звонка. Первый — в мэрию заведующему отделом снабжения, продолжительность разговора — 2 минуты, второй — матери, которая не ответила.

— Конечно, она же еще была в круизе!

Потом в юротдел пришли полицейские.

— В 9.30, - уточнила судья, заглянув в свои записи. — Что вы делали между 8.30 и 9.30?

— Она работала, — ответил адвокат.

— Нет, — сказала судья, — она включила компьютер и просидела почти час, глядя на пустой экран.

29

Телефон прозвонил в 8.10. Кэти сняла трубку левой рукой, правой — держала ребенка, прижав его к ноге, чтобы не выскользнул. Еще неудобнее стало, когда она попыталась поднести трубку к правому уху, запутывая ребенка в проводе. Ребенок вырвался, она удержала его левым локтем, трубка выпала. Она слышала Джеффа издалека, очень далеко, в шепоте. «Готово». Он еще что-то добавил, возможно: «Я сам с тобой свяжусь» или «Сам свяжусь». Она точно уверена только в «свяжусь». Он повесил трубку, не дав ей времени ответить. Она его плохо слышала. Сама не говорила. Положить трубку, взять ребенка на руки, найти ключи, закрыть дверь.

«Готово», она клянется, это ей ни о чем не говорит. «Готово», как закончить работу, припарковать машину, заменить сифон, забить гвоздь… «Готово», как решить проблему, но не убить человека. Однако тревога нарастает. Она овладевает ее сознанием, приводит в напряжение тело. Ребенок ударился макушкой о потолок машины, пока Кэти усаживает его в кресло. Тот плачет. Его рев на мгновение отвлекает ее от смутных мыслей. Она успокаивается, успокоив ребенка, дает ему соску, уже 8.20. За десять минут пути тревога возвращается.

— Каким голосом говорил Джефф — торжествующим, блаженным, испуганным?

Она не может сказать, она его не расслышала.

В юротделе все спокойно. Кэти отдает ребенка консьержке. Она хочет ее предупредить, что ударила ему макушку, и нужно приложить льда на шишку. Но не успевает ничего толком сказать, смотрит на часы. У нее осталось две минуты, чтобы подняться по лестнице и зайти в кабинет. Только когда она закроет за собой дверь, почувствует себя в безопасности. Нужно бы позвонить Джеффу, но она не торопится потому, что не поняла, что он сказал ей насчет «связаться».

— Конечно, вы же не хотели себя скомпрометировать?

Ей необходимо снять трубку. Она набирает номер мэрии. Ей нечего сказать заведующему отдела снабжения, но хочется продлить разговор. Он обрывает ее на полуслове. Она вешает трубку, чтобы позвонить матери. Телефон звонит в пустоту. «Пожалуйста, мама, пожалуйста!». Без паники, все хорошо. Все на своих местах: зав. отдела снабжения — в мэрии, мать — в круизе, бледно-коричневая жаба — с посетителем, которого уже вовсю облобызал, практикантка — за компьютером в ожидании карьерного роста. В городе все спокойно, обычный четверг.

Кэти включает монитор, погружается в его свечение. Вода из реки Дюранс течет красным цветом по каналу Прованса зеленого цвета, центрально-западный участок канализации зажигается желтым.

— Вам не пришла в голову мысль позвонить Тони? — спросила судья.

Нет, она думала позвонить всем на свете, даже соседям, особенно она хотела перезвонить Джеффу, но ни на секунду не подумала позвонить Тони.

— Поскольку знали, что он мертв?

— Или, наоборот, вы просто больше о нем не вспоминали? — спросил адвокат.

Правда была где-то посередине. Она не подумала ему позвонить, но почему-то вспомнила о нем.

— К тому моменту она уже за всех переживала, — отрезал адвокат.

Именно тогда в кабинет вошла практикантка, сильно возбужденная, к Кэти пришли полицейские. Она успела только встать, они уже были в кабинете. Они спросили, является ли она Катрин Сорбье — женой Антуана Сорбье. Она сказала да. Они сказали, что ее муж только что умер. Вода канала Прованса позеленела, южно-восточный участок канализации стал фиолетовым, телефон звонит, звонит, звонит.

— Вы не ответите?

Это — зав. отдела снабжения, хочет извиниться, что так холодно с ней поговорил. Когда она звонила, у него был посетитель.

— Я вам перезвоню, — говорит Кэти.

— Но… — не успевает договорить зав. отдела снабжения.

Она вешает трубку. Северный участок канализации становится голубым, южный синеет, а канал Прованса окончательно позеленел. Задвижки мигают красным цветом.

Полицейский заметил, что она положила правую руку на край стола, три пальца. Легкое напряжение, хрупкая женщина едва касается стола. На самом же деле, фаланги ее пальцев напряглись добела, ее водило в стороны, а пальцами она пыталась держаться. Они сказали ей, что она должна следовать за ними, что они отвезут ее в комиссариат. «Зачем?», — спросила она. Кажется, она не помнит, что Тони — ее муж. Кажется, смерть Тони касается ее ровно на столько, на сколько любая другая смерть.

Выходя из кабинета, она выпалила, что Тони убили. Она не сказала «Умер», — заметил полицейский, просто умер, например, в автокатастрофе, из-за инфаркта, а в комиссариате разговорилась, хотя ее вовсе не просили. Тони ушел из дома уже довольно давно. Они ожидали решения о разводе со дня на день. Он проживал с Малу, и у них был ребенок. Такой поворот событий расстроил мужа Малу Франка, который неоднократно угрожал обоим смертью. Не исключено, что Франк решил вершить правосудие самостоятельно.