Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря Страница 20

— Осторожно, ишак, — проворчал боевик. — Вот видишь, я сам такой камень еле-еле поднять смогу. А этот спокойно поднял, — продолжал он, обращаясь уже к Султану. — Так что я тебя не обманываю. С такой силой его вообще в ВДВ должны были призывать. И тогда бы он в два раза дороже стоил.

— Да и так дорого.

— Слушай, Султан, полторы тысячи долларов — моё последнее слово, — раздражённо выпалил боевик в ответ.

Садаев поморщился, соображая.

— Что ты торгуешься со мной как на базаре за мешок картошки? — наседал бородатый. — Не хочешь — не бери. Но я отвечаю, раб хороший. Он как буйвол здоровый. И пахать будет с утра до ночи. Да если хочешь знать, мне за него в соседнем селении две тысячи долларов уже предлагали. Но я им не продал из уважения к тебе. Я твоего старшего сына Асланбека знал, воевали вместе. Да родственники твои говорили, что тебе срочно раб нужен.

Цену сбить не удалось. Вздохнув, Султан отсчитал деньги. И через день Станислав, закованный в кандалы, уже сидел в его зиндане. Там, в яме он и познакомился со стариком Богданом и осетином Сосланом. Те узнали от него о войне, о которой до сих пор им толком ничего не было известно, а он от них — о том, как здесь живут рабы.

Но поначалу все трое держались отчуждённо, недоверчиво, и разговоры их были краткими и сухими. Каждый подбирал слова осторожно, словно чего-то боясь. И эти слова были полны отчаяния, жути, безысходности. Но постепенно невольники привыкали друг к другу, оттаивали, оживали. По незримой стене отчуждения, которая пролегала между ними поначалу, побежали трещинки. Сначала маленькие, тоненькие, потом всё глубже. И, наконец, она истончилась, готовая рассыпаться совсем.

Станислав за месяцы чеченского плена повидал многое. Видел он русских рабов в горных аулах, забитых и полуживых, которые таскали кандалы и колодки на ногах уже помногу лет. Его поразили тогда их пустые, бессмысленные глаза, глаза уже не людей, а рабочих скотов, животных. Они, по сути, и были животными: ломовыми лошадями и ишаками, лишь по какой-то нелепой случайности ходившими на двух ногах. Человеческое было выжжено из их душ. Они жили одними лишь инстинктами, главным из которых был страх.

Рабов постоянно били. Особенно подростки, которые иногда придумывали для этих живых вещей самые свирепые и изуверские пытки. Побои и издевательства были неотъемлемой частью процесса ломки любого, кто попадал к чеченцам в лапы. Они наслаждались муками своих жертв, стремясь подавить в них всё живое и человеческое, кроме животного страха перед хозяевами. И в конечном итоге ломали почти всех.

Станислав мечтал о побеге. С тех пор, как он окончательно оклемался и встал на ноги, не проходило и дня, чтобы он не думал о нём, не строил планов. Однако из горного аула бежать было по сути некуда, и он, провоевав здесь год, это отлично понимал. До границы далеко, а вокруг одни чеченские аулы, где первый же встречный или пристрелит беглого раба, или вернёт хозяину. Горы, ущелья, горы, перевалы — нет, здесь не убежишь.

Поэтому он радовался, когда его продали на равнину — оттуда на успешный побег шансы были. А узнав от старика Богдана, что от Внезапной совсем близко дагестанская граница, обрадовался ещё сильней, поскольку понял, что убежать, спастись реально. Надо только всё тщательно обдумать и ждать подходящего случая.

Султан с братьями, тем временем, решили, что пора и самим заняться похищениями людей ради выкупа. На примере своих сородичей они видели, какие деньги приносит торговля рабами. Неуёмная алчность точила их червём. И братья начали подыскивать себе жертву. Понятно, что в Чечне об этом нечего было и думать. Их род был малочислен и слаб. Поэтому любая попытка захватить в плен какого-нибудь богатого чеченца была для них равносильна смерти.

Тогда взор Султана обратился на Город Ветров. Там через разных посредников ему удалось наметить одного армянина — сына хозяина кафе. Деньги у него были, и на выкуп в тридцать-сорок тысяч долларов он вполне мог раскошелиться. К тому же, влиятельной родни армяне там не имели, поэтому мести можно было не опасаться.

Местные бандиты-горцы, получив аванс от Садаева, полторы недели «пасли» Ашота. На всякий случай они через день меняли машины, попеременно ездя за ним по пятам то на «Джипе» с тонированными стёклами, то на «Мерседесе». Но парень оказался на редкость беспечным. Он в упор не замечал «хвоста». Осмелев, бандиты сделались наглее, почти перестав шифроваться.

Отследив все его городские маршруты, горцы решили схватить Ашота рано утром, прямо у дома, когда тот пойдёт на занятия. Один из них даже заглянул накануне на юридический факультет и старательно перекатал его расписание, чтобы точно прикинуть, когда тот выйдет на улицу. О том, что в этот день парень будет без машины, бандиты знали.

Двор Ашота ранним утром всегда бывал пуст. Выехав через переулок на широкую оживлённую улицу можно было быстро затеряться в шумном потоке машин. В то утро даже погода им благоволила: в жуткий ледяной ветер прохожих не было вообще.

Появление Николая оказалось для их неожиданным, и пару минут, что тот топтался посреди двора, дожидаясь забывшего тетрадь армянина, они оживлённо совещались в машине, как теперь поступить.

Поначалу бандиты хотели просто пристрелить Николая на месте как ненужного свидетеля. Но старший — командовавший всем рыжий Гамзат — рассудил иначе. Он подумал, что убивать просто так невыгодно, и решил всучить Николая Султану в довесок к первому пленнику.

— Отвечаю, возьмёт — куда он денется, — заявил он уверенно.

В Чечню их привезли закованными в наручники и с мешками на головах. Чтобы машины не проверяли на блокпостах, в них, вместе с ними ехали милицейские офицеры, которые тоже были в доле с работорговцами.

Поначалу Идрис Садаев, который встречал их на границе, брать второго невольника не соглашался. Он долго отнекивался и тряс головой, повторяя:

— Мы так не договаривались.

Но тогда Гамзат выхватил из-за пояса пистолет и решительно приставил его к голове обмершего Николая:

— Если не возьмёшь — пристрелю, отвечаю. Мне он на хрен не нужен.

— Брат этого русского не заказывал.

— Да возьми, да! За «штуку» баксов отдаю — даром, считай.

В итоге, поторговавшись, сошлись на восьмистах. Идрис вспомнил, что у брата шла стройка, и пленный солдат работал слишком медленно.

V

Станислав осторожно ссыпал в корыто сухой цемент, плеснул из грязного заляпанного ведра водой и тщательно перемешал лопаткой чавкающую жижу. Потом взял в руки мастерок и принялся класть кирпичи, неторопливо промазывая раствором щели между ними. Гаджимурад то и дело выглядывал из дома и, видя, что раб трудится усердно, радостно скалил зубы.

День тянулся долго. И когда на двор легли длинные вечерние тени, жутко уставший, мучимый голодом Станислав всё ещё работал, продолжая месить раствор своими изъеденными цементом руками. Но они, задубевшие, с растрескавшейся на ладонях кожей, слушались всё хуже. Его изодранная солдатская куртка, промокшая от пота, висела рядом, на сучке дерева.

Солдат усердствовал с умыслом. Этим он хотел усыпить бдительность Гаджимурада, который поначалу глаз с него не спускал. Сидел целый день на корточках у дома, плевал под ноги длинной противной слюной да покрикивал на раба, подгоняя палкой. Теперь же этот надсмотрщик, в котором Станислав сразу разглядел хоть и бдительного, но тупого цербера, подрасслабился. Убедившись, что рабы, надёжно скованные, работают хорошо и не отлынивают, он уходил в дом или надолго отправлялся к соседям. Это радовало солдата, и надежды на удачный побег вспыхивали в нём с новой силой.

В станице пахло весной. От влажных, разогретых солнцем комьев чёрной перекопанной земли тихими ясными вечерами валил пар. Где-то за домами нёс свои мутные воды Терек.

«Ну и благодать же здесь, — вздыхал невольник — И всё этим гадам досталось. У нас-то под Новгородом ещё зима небось, снег лежит повсюду. Ну, или на крайняк грязь под ногами хлюпает. А тут уж деревья не сегодня-завтра зацветут».

И он со щемящей тоской посмотрел на набухшие почки какого-то странного, невысокого, изящного и ветвистого дерева. Такие в его краях не росли.

Вспомнил, как позапрошлой весной, когда его дивизия только входила в Чечню, один солдат из кубанской станицы показал ему эти деревья в садах и сказал, что это персики.

— Видал, Стас? — хохотнул тот. — Гляди, пока жив. А то всё ж на юга попал. У вас там, небось, ничего, кроме картошки, и не растёт?

У кубанца был странный, забавлявший Станислава говор. Он «хэкал», то есть, произносил «г» мягко, протяжно. Так и говорил: «хляди» вместо «гляди». Позже ему объяснили, что на Кубани почти все так говорят.

— Крыжовник растёт, малина, яблоки, — отвечал он.

— Крыжовник? Тоже мне, фрукт! Не фрукт, а кислая сопля в кожуре.