Дора Карельштейн - Дурочка Страница 20

Замужество меня интересовало в принципе, как что-то далёкое и недоступное, но любовь мерещилась в каждом взгляде.

К хорошему привыкаешь быстро.

В 17 лет я какое-то время была такой, какой положено быть в !7 лет.

Ни о чём не заботилась, училась не отказывалась по утрам повозиться с сёстрами Эни и Сарой, визжа и кидаясь подушками.

Пинчик участия в играх не принимал, ничего не говорил, ничем не интересовался, жил своей жизнью, встречался с приятелями, был серьёзным и недоступным.

Ему было 17 лет, он имел порок сердца, широкий лоб мыслителя, очки и умные зелёные глаза за ними.

Он оканчивал школу и считался талантливым человеком, который был главной фигурой в доме, хотя ничего никогда не требовал и ничем не интересовался.

Меня он не замечал и казался мне чем-то вроде секретной шкатулки или существом, о котором говорят: «тише, дети, не шумите, папа спит!»

Жизнь была прекрасна и удивительна!

Я, не напрягаясь, получала в училище приличные оценки и забывала о его существовании, как только захлопывались двери.

Свободное время распределялось между пляжем, Кобылянской и танцами в «ДК».

В этот период я не «брала до головы» принцев, а тем более, потенциального мужа.

Мне и так было хорошо!

Мечты о «прекрасном будущем» одолевают, когда настоящее слишком далеко от совершенства!

Я, наконец, была свободной и раскованной, счастливой и независимой!

Не вспоминала о прошлом и не беспокоилась о будущем.

Жила и наслаждалась настоящим.

Вот она нехитрая формула счастья – жить и наслаждаться настоящим.

Дал бы нам всем БОГ такую маленькую возможность и умение.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.

В гости к тёте и дяде часто приходили и х друзья, тётя Муся и дядя Муля.

Прекрасная семейная пара, где она считалась красивой, а он хорошим.

Поэтому их жизнь протекала исключительно гармонично.

Вечера, когда они приходили к нам, всегда были приятными.

Но позже – особенно! Примерно один раз в неделю они вчетвером с тётей и дядей собирались за овальным столом, пили чай, рассказывали анекдоты и играли в покер.

Всё напоминало вечера в доме моих родителей в той первой счастливой жизни.

Эни и Сара занимались своими делами. Учили уроки или следили за игрой родителей и готовили всем чай.

Пинчик огорчал родителей тем, что был застенчивым молчуном и казался тихим и равнодушным.

У него имелся друг, которого я, за очень красивую внешность, окрестила Жоржиком.

Брюнет, с чёрными усиками, румяными щеками, идеальным ростом и стройной фигурой.

Настоящий красавец-мужчина, Мопасановский герой.

Не дай БОГ влюбиться в такую картинку!!

К счастью не все женщины думают так, иначе изнывать бы бедным жоржикам без женской ласки, а умные добрые, но некрасивые мужчины купались бы в женском обожании.

Но в этом мире всё правильно, всё стоит на своих местах, и у меня нет причин беспокоиться за бедных красавчиков – жоржиков.

Мужчин и женщин любят, прежде всего, за внешность, иногда за деньги и очень редко за ДУШУ.

Не всем досуг разобраться в собственной, когда уж тут искать чужую, которую к тому же не видно в этом мире тайн и загадок.

Так вот, друзья иногда вдвоём гуляли по Кобылянской, я встречала их в театре, Жоржик частенько приходил к нам. Но их жизнь была загадочно-таинственной.

Родители беспокоились, что Пинчик никогда не выйдёт из своей заторможенности.

Поэтому кому-то пришла в голову неожиданная мысль, что когда приходят гости и все чем-то заняты, а сыночек скучает, то неплохо бы мне поучить его танцевать.

В доме было много пластинок, имелись записи Клавдии Шульженко и другая хорошая эстрадная музыка.

Так начались уроки танцев.

Представьте себе две большие смежные комнаты с раздвижными стеклянными дверями.

В центре одной, под абажуром стоит большой овальный стол, где играют в карты. В комнате не смолкает лёгкий гул голосов.

Во второй комнате полумрак, очень тихо играет музыка (не железный рок), туда-сюда бегают девочки.

Мы с Пинчиком танцуем и молчим.

Иногда за целый вечер ни одного слова, или несколько, нечего не значащих слов.

Танцуем и молчим.

Дистанция соответствует его застенчивости и моим родственным чувствам.

Он мой кузен. Он должен учиться.

Я должна выйти замуж.

У меня – подруги.

У него – Жоржик.

У каждого свои дела и заботы.

Всем ясно, что ничего, кроме цели растормошить Пинчика и научить его танцевать, у нас нет и быть не может.

Больше всех остальных в этом убеждены мы – я и он.

Но почему-то раньше он обедал один, а теперь обедает вместе со всеми.

Почему-то нет-нет да мелькнёт улыбка за очками, хотя при этом морщится лоб.

Мы ни о чём не говорим и не сговариваемся.

Но когда тётя Муся и дядя Муля приходят играть в карты, мы оба всегда оказываемся, дома и молчаливые уроки танцев продолжаются.

Мы почти не касаемся друг друга и не смотрим друг на друга.

Мы медленно движемся в такт музыке и хотим только одного, чтобы это никогда не кончалось.

Но вечер кончается и всё снова по-прежнему.

Ничего не сказано, ни о чём не подумано, жизнь течёт как обычно.

Но есть ощущение, что не ходишь, а летаешь, что вся жизнь-праздник.

Сейчас мне кажется, что всё это время было лето, как будто не было осени и не было зимы, одно сплошное лето длиною в два года.

Ах! Какое это чувство – зарождающаяся любовь!

Что надо было сделать с Землянами, чтобы они признали любовь старомодной и ненужной, чтобы в любой продуктовой лавке спокойно продавалась порнография, чтобы дети насиловали, убивали и за деньги на пропитание предлагали свое тело, как предмет для отправления половой нужды.

Какое великое чудо секс! Что ещё может дать такое наслаждение! Что ещё так раскрепощает и освобождает? Но секс длится только несколько блаженных минут после, которых порой наступает пустота.

Наверное, только любовь, может дарить счастливых и блаженных двадцать четыре часа в сутки.

Пусть мне, дурочке, доказывают, что власть и войны важней и лучше.

Пусть я лучше останусь до старости дурочкой, чем поверю.

Постепенно зелёные глаза за стёклами становились теплее и теплее, дистанция при танце заметно сокращалась.

И, однажды днём, мы оказались рядом, совсем близко-близко и соприкоснулись губами.

Я заглянула в огромные зрачки с зелёными берегами…

У меня закружилась голова, и я чуть не потеряла сознание.

Это прикосновение к губам и было тем самым первым поцелуем.

И было в этом прикосновении больше любви, чем поцелуя.

Потом вся жизнь стала любовью, самой чистой, светлой таинственной и, как жаль, что платонической.

Никто ничего не должен был знать.

Это принадлежало только нам, и не должно было иметь продолжения.

Как легко было ходить, дышать, жить, учиться.

Какие кругом были прекрасные люди и какой прекрасный мир нас окружал!

Какая радость каждый день встречаться с глазами, переполненными ласки и тепла.

Пинчик перестал быть худым, хмурым очкариком с сутулой походкой.

Он стал изящным, стройным интеллигентом с зелёными, смеющимися искрами за очками, с быстрой и лёгкой походкой.

Он иногда ронял несколько слов и даже шутил.

Но со мной наедине, он оказался нежным, добрым, умным человеком, который много читал, думал и знал.

Каждый вечер мы по отдельности ускользали из дома, встречались в парке, занимали нашу скамеечку и оказывались одни в целом мире.

Мы сидели, прижавшись, и говорили о будущем.

Поцелуи со временем становились смелей и содержательней.

Но дальше этого мы не шли.

Мы знали, что любим, друг друга и всегда будем любить, но считали, что не имеем права соединить наши жизни.

И это была ошибка. Мы так хорошо понимали и дополняли друг друга, нам было так тепло и спокойно вместе, наверное, нам было бы намного лучше, если бы мы вопреки всему и всем не разлучились тогда.

По отдельности мы не были счастливы в семейной жизни, ни я, ни он.

Мы держали в тайне нашу любовь, возвращаясь, домой по одному, вначале я, потом он.

Но любовь скрыть нельзя, она делает людей счастливыми и это видно на расстоянии.

Прежде всех заметили девочки Эни и Сара, потом остальные и началась всеобщая паника, совершенно, кстати, напрасная.

Однако тут подоспело моё окончание училища, а Пинчик окончил школу и возникли заботы по дальнейшему жизнеустройству, которые предоставили естественные возможности поскорее разлучить нас.

Когда я пришла в городской отдел здравоохранения для получения направления на работу, то городские власти решили, «бросить» молодого специалиста укреплять здоровье советских граждан на ниве профилактики, и направили меня работать медицинской сестрой в дом отдыха, который находился в селе «Виженка» недалеко от Черновиц.

Пинчик же стал усиленно готовиться для поступления в институт.

У него были хорошие математические способности, но в Советском Союзе, а особенно на Украине, еврею никакие способности не помогали.