Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ) Страница 20

Со временем я перестал воспринимать себя, как отдельную личность. Желторотым птенцом, не ведающим жизни за пределом гнезда, я следовал за крылом своего родителя, как привязанный. Микеллу это забавляло, однако я ни капли не обольщался: мы с ним не были ровней — ни по росту, ни по силе, ловкости или разуму. Он был из другого мира, в котором лошадь летала не быстрее дворовой собаки, а свет звезд без огня зажигал свечи, которые не таяли, сколько бы не длилась ночь.

Повязанный невидимыми путами, Микелла страдал, несмотря на все мои усилия наполнить его жизнь смыслом. Повсюду, куда бы мы не шли, вокруг собиралась толпа: праздные зеваки, куртизанки, и просто веселые парни, не против перекинуться чаркой в душевной компании. Я с радостью познавал красоток, Микелла держался в стороне. Не думаю, что дело было в его росте, скорее, он опасался, как бы его семя не проросло в ненавистной ему почве. Но вино он любил, и однажды, в хмельном тумане, я выведал еще одну его тайну.

— Откуда ты, друг мой, — осторожно спросил я. Микелла, покосившись одурманенным взором, хлопнул меня по плечу.

— Из недр планеты, Орнео. Там, глубоко под землей, мой дом.

— Это ад? — с ужасом воскликнул я.

— Нет, дурачок! Ад здесь, на поверхности. А там, где соприкасаются миры, куда лишь два пути — через глубины морского дна или просторы космоса — там самое прекрасное место. И если бы не Десмонд…

С этими словами он уснул. Я ничего не понимал и больше не рискнул расспрашивать.

Так прошло пару лет, а может, и больше — я не особо следил за временем. Однажды мы вышли к берегу моря и завели лошадей в воду напиться, как вдруг Микелла подпрыгнул на месте, и воздух в округе разорвался возгласом радости.

— Она здесь, Орнео: она прилетела за мной!

Он крутил перед моим носом запястьем, полыхавшим изумрудным огнем, и я почувствовал, что вот-вот сойду с ума.

Небо над головой приобрело свинцовый оттенок. Облака отделились от солнца, словно белок от желтка, и стремительно полетели на нас. Я в ужасе прикрыл голову руками, но Микелла лишь рассмеялся:

— Не бойся, дурачок! Пойдем, клянусь: ты больше никогда такого не увидишь.

Облако встало перед нами, и от него, словно по невидимому мосту, протянулся золотистый ковер. Я падал на колени от страха, но Микелла упрямо волок меня в самое жерло облака.

Я чувствовал, как пот ручьями стекает по спине, меня шатало во все стороны, будто в хлипкой лодчонке. А Микелла, отпустив наконец мою руку, лобызался с необычайной красоты женщиной, такой же как и он, исполинского роста. В тот момент я, дурак, молил о смерти, как об избавлении.

Микелла вновь обратил на меня внимание, схватил за шиворот и потащил к невиданному зеркалу — огромному, на целую стену. Мир, отражавшийся в зеркале, потряс меня до глубины души.

— Знаешь где мы, Орнео?

Я беспомощно мотал шеей, как подстреленный рябчик, а Микелла водил по зеркалу рукой, и каждое его движение открывало картину непередаваемой красоты.

— Тот красивый пестро-голубой шарик — это Земля, Орнео. А это звезды, луна. Да, та самая луна, которая не дает тебе спать ночами. Это все космос, Орнео. Вселенная, где мы с тобой, и этот корабль — всего лишь песчинки. Здесь сотни, тысячи миров…

Микелла все говорил и говорил. Красавица подошла поближе и бесстыдно прильнула всем телом к его торсу, и тоже слушала. Голова моя готова была разорваться на части, и я искренне жалел, что не родился в том, другом мире, близком моему другу. Ибо мой мир с той поры казался мне никчемным и жалким.

Я не помнил, как мы простились, как улетел его чудо-корабль — воспоминания увязли в тумане моих волнений и страха.

Боль и тоска пришли потом.

Я пришел в себя на том же берегу реки, где паслись наши лошади. Карманы мои оказались набиты золотом, а в дорожной сумке я обнаружил письмо, где было всего лишь три слова «Береги себя, друг». Только тогда я осознал, что больше не увижу Микеллу.

С той поры уж много воды утекло. Я много странствовал, но жизнь потеряла для меня прежние краски. Все казалось тусклым и унылым. В глубине сердца я надеялся, что в один прекрасный день Микелла вернется, чтобы найти ключ, однако он так и не появился.

Эта надежда до сих пор гложет меня, как наказание за то, что все время, проведенное вместе, я подло обманывал его, скрывая правду. Я слишком боялся, что Микелла покинет меня, наедине с убогими знаниями серых будней. Но он все равно улетел…

Читавший замолчал, опустив последнюю страницу на стол, и с недоумением уставился на дремлющего Майлза. Тот почувствовал взгляд, зашевелился, разминая затекшие ноги.

— Не смотрите на меня, Лафер, я все слышал — до самого последнего слова, — раздраженно буркнул Майлз, — Только, не обессудьте, ни черта не понял. Что вы ЭТИМ хотели сказать?

— Я прочитал вам историю. Правдивую, заметьте.

— Вздор! — фыркнул Майлз, — Вы хотите доказать, что инопланетяне существуют, и средневековый горе-фантаст знал о них больше, чем все наше ведомство разом взятое?

— Речь шла о расе — человеческой расе, друг мой Майлз. Расе, живущей в ином мире — под землей.

— Это еще больший вздор, чем инопланетный разум. Вы пугаете меня, Лафер.

— Но у меня есть ключ, — улыбнулся ученый.

— Какой ключ?

— Тот самый, о котором умолчал Орнео. Полагаю, этот зоркий малый всегда знал, где искать его. В том же тайнике он оставил свой манускрипт.

— Что толку с какой-то…

Майлз не договорил: слова застряли в горле, а шея вытянулась вперед навстречу зеленоватому продолговатому предмету, возникшему на ладони Лафера. Он никогда в жизни не видел ничего подобного.

— Это не малахит, — растерянно пробормотал он, не зная, что сказать.

— Взгляните на ваши часы, Майлз.

Доктор опустил взгляд на циферблат: часовая стрелка пошла в противоположную сторону. Мобильный пискнул, разряжаясь.

— О, она опять забрала энергию, — сообщил Лафер, чрезвычайно довольный этим событием. Майлз заметно побледнел и взволнованно запустил пятерню в курчавую шевелюру.

— Ключ… Ключ предполагает дверь, — рассуждал Майлз, — Где она?

— Ну, если в космос они смогли улететь, значит, остается один путь — глубоко-глубоко под водой.

Майлз смотрел на него и гадал, сошел ли тот с ума, или говорит всерьез. Внешне Лафер выглядел вполне здравым, чего нельзя было сказать о самой обстановке. Майлзу вдруг стало страшно.

— Вы уверены, что хотите открыть эту дверь?

— Иначе бы я вас не позвал.

— Думаете, нам будут рады?

Лафер не ответил. Да он и не слушал уже. Глаза его горели тем самым фанатичным огнем, который беспощадно сжигает на своем пути любые предрассудки, открывая дорогу истине, которую, может статься, пришла пора постичь.

Майлз же думал о том, что ни дай Бог, если это окажется правдой, как бы им не пришлось изобретать другой ключ, чтобы замкнуть этот ящик Пандоры с другой стороны.

И каждый был по-своему прав.

Оглавление

Что не дала тебе при жизни…

Наступил день, а точнее вечер, когда в переполненную чашу воды упала та самая последняя капля. Нозоми разбудила дочь, закинула за плечо наспех собранный рюкзак и покинула дом.

Улица встретила темнотой и ночной свежестью. Луна и звезды утонули в перине чернильных облаков и изредка показывали свой бледный лик сквозь прорехи в небесном полотне.

Саши хлюпала носом и вздрагивала от холода, однако не смела жаловаться. Нозоми захлестнуло чувство вины, и она наклонилась, чтобы поцеловать свою стойкую крошку.

— Ну, пойдем.

Маленькая ладошка скользнула в большую материнскую, и две женщины бодро зашагали к обочине дороги. Нозоми подняла руку, и уже через полминуты перед ними остановилось такси.

Саши первая нырнула на мягкие сидения салона и улыбнулась шоферу в снежно-белой рубашке. Тот приветливо кивнул девочке и вопросительно посмотрел на мать.

Нозоми открыла рюкзак, но спохватилась, вспомнив, что все документы остались в сумочке, которую она, конечно же, не взяла.

— Простите, у меня нет карты-схемы, — сказала она водителю.

Таксист нахмурил густые черные брови под козырьком и тяжело вздохнул.

— Однако если вы дадите мне карту города, я покажу, — Нозоми умоляюще сложила ладони на груди и улыбнулась самой лучезарной улыбкой. Водитель покачал головой, но смилостивился и протянул ей карту.

Нозоми долго не могла найти родительский дом. Город на карте казался ей знакомым и чужим одновременно. Но, в конце концов, она остановилась на одной точке и решительно ткнула в нее пальцем.