Юрий Трещев - Город грехов Страница 20

«Словно стайки юных, прекрасных дев…» — подумал артист и невольно улыбнулся.

Улыбка погасла на его губах, когда он увидел вдову.

Вдова была женщиной из его снов…

Писатель стоял у засохшей смоквы в окружении коз, уронив облысевшую голову на грудь, и размышлял. Вид у него был несчастный.

«Конечно вдова уже в годах… и полная, надо сказать, весьма полная, без всяких оговорок… но бедра… грудь… восхитительны…»

Вдова представилась писателю так реально. Он даже почувствовал запах ее подмышек и испытал такое острое удовольствие, какого давно не испытывал.

Мысли разбрелись, как козы.

«А это еще что за явление…» — Минуту или две писатель разглядывал фигуру артиста, размытую по краям, как на картине Беса.

— Я ослеп или это опять ты?..

Артист принужденно улыбнулся.

— Что ты здесь делаешь?..

— А ты?..

— Вот стою и думаю… вряд ли вдова обрадуется, когда узнает, что я страдаю припадками… и нога у меня ноет к перемене погоды… получается, что я нуждаюсь в ней больше, чем она во мне… — Писатель сделал в воздухе неопределенный жест, глянул на измятые и изношенные брюки, на рваные ботинки.

— Как она выглядит?..

— Полная, рыжеволосая, лицо бледное, тонко очерченное…

— Я не рассказывал тебе, что ночью мне являлась женщина, которой, как мне кажется, я не безразличен… — Артист потер лоб. — Это был сон, но разве вся наша жизнь что-либо иное?..

— Извини, я ничего не понял…

— Представь себе, из моего сна эта женщина переселилась в явь…

— Я думаю, есть естественное объяснение этой странной истории…

— Ну да, конечно…

— Что-то подобное и мне как-то привиделось… я тоже был уверен, что имею дело с живой женщиной из плоти, а не с призраком…

— Я почти начинаю верить, что сон — это та же явь, только вывернутая наизнанку, как рукавица…

— Если только это не бесовское наваждение…

— Ты думаешь?..

Вдруг осыпались камни. Из потемок послышался натужный кашель и на свет вышел прохожий.

— У меня ваш диалог вызывает недоумение, растерянность и даже чувство страха, хотя ваши истории всего лишь последовательность слов… не знаю, с какой целью вы рассказываете все это… это или намеренная ложь, мошенничество или ошибка восприятия, которую можно объяснить безумием… господа странники, вы сошли с ума, помешались, тронулись… — прохожий повернулся к артисту лицом. — Вам пришлось уйти со сцены… и не без причины… а вам… — прохожий повернулся лицом к писателю. — Вам пришлось бежать из города… и тоже не без причины… и не пытайтесь разглядеть что-то за моими словами…

— Кто вы?..

— Вы меня не узнали?.. я философ, ваш сосед… ваши видения связаны с безумием, а не с реальностью… иногда вы осознаете свое сумасшествие, но не совсем… и лишь в толпе, увидев себя среди сумасшедших, вы поймете, что весь мир — это иллюзия бога, подвергающего вас целому ряду испытаний в своих целях…

— Ну, все, с меня хватит… — Писатель повернулся спиной к артисту и философу, крикнул, обращаясь к козам: — Девки, пора домой…

Уже смеркалось. Дали приобрели мягкую волнистость, как истертый бархат, а небо стало похоже на переливающийся муар…

— Философ, что вы знаете о писателе?.. — спросил артист, жуя соломинку.

— В его истории много неясного… говорят, детство его проходило в горах… он пас коз и сочинял канцоны, потом перебрался в город, стал писателем, женился, но неудачно… ему было всего 27 лет и о женщинах он знал немного, как, впрочем, и о жизни…

— Продолжайте…

— Пока писатель приобретал известность, жена украсила его лоб рогами…

— Ну да… женщины лучше знают, что нужно мужчине…

— Похоронив очередную жену, немку, он исчез… его искали, но не нашли… он стал мифической личностью…

Ночь ушла.

Писатель собрал стадо коз и ушел в горы. Весь день, прячась за спиной ветра, он вспоминал детство и воображал.

— Боже, что это?.. — Он привстал, сморгнув слезу. — Откуда он взялся?.. — Перед писателем стоял пес с дьявольской мордой.

Писатель вскочил, точно его ужалила змея.

Пес оскалил клыки.

Козы с блеяньем разбежались, кто куда. Кто же сам себе враг. Бежала и Федра, побежденная страхом и паникой, унося на своей спине писателя…

Два дня жители поселка искали пропавшее стадо.

Сохранились следы и другие улики, которые дали следователю повод подумать о том, что все стадо погибло в Иудином болоте…

Писатель вернулся через три дня. Его все еще била дрожь, он заикался и не мог вымолвить ни слова, а если и говорил, то так путанно, что и сам себя не понимал.

Весь в тине, окруженный облаком мошкары, писатель шел мимо кладбища. На многих могилах уже невозможно было прочитать стершиеся имена.

У входа на кладбище было людно. Кого-то хоронили. Писатель увидел свежевырытую могилу и гроб, над которым несколько старух рыдали в голос, утопив в платках свои лица.

— Кто преставился-то?.. — спросил писатель каким-то потусторонним голосом и перевесился через ограду, чтобы заглянуть в лицо покойнику.

Увидев вместо лица покойника икону и испуг на лицах старух, он понял, что пришел на свои похороны…

Теряясь в блеклых сумерках, писатель шел по улице, мельком заглядывая в окна с тем нездоровым интересом, который всегда вызывали у него домашние сцены, в общем-то, заурядные, но полные какой-то странной для него значимости.

«Вот и мой дом…» — Ладонью писатель ощупал шершавые стены дома, обошел его кругом.

— Сарра… — позвал он ворону хриплым, нетвердым голосом и поднялся на крыльцо.

— Черти тебя принесли… — донеслось из окна дома напротив. — Жил бы себе в трясине и не морочил людям голову… — Соседка перекрестилась и задернула занавеску на окне.

— Кар-кар… — Где-то далеко придушенно закричала ворона.

В состоянии близком к помешательству писатель перечитал записку, подсунутую кем-то под щеколду, затянутую паутиной. Не было сил протянуть руку, достать ключ под ковриком и открыть дверь.

Писатель сел на ступеньки.

Над ним летали ангелы, которых Бог, посылает нам в наше одиночество. Они не вызывали у писателя удивления.

Справившись с волнением, писатель открыл дверь, вошел в дом и упал ничком на кровать…

День погас. На небе появились звезды, колючие глаза бога…

Среди ночи писатель проснулся. Еще скованный сном, он откликнулся на ласку и увидел вдову в лунной зыби среди виноградных лоз, посаженных на небе и свисающих до земли.

Облик вдовы менялся, как на блеклом клеенчатом коврике, расписанном Бесом.

— Иди ко мне… — позвала вдова движение губ, глаз, плеч, шеи.

Писатель неловко прижался живот к животу женщины и бедрами к бедрам. Он весь дрожал.

— Что с тобой?.. ты весь дрожишь… — прошептала вдова.

— Я девственник… — заикаясь, пробормотал писатель.

— Если хочешь знать, я тоже девственница… — вдова рассмеялась, и писатель очнулся. Привстав, он ощупал постель. Место у стены была смято и еще теплое. Он закутался в одеяло. Он все еще дрожал, как будто сидел по пояс в воде. Вода была мутная, заросшая водорослями, которые напоминали змей с вздутыми шеями…

Выпив вина, писатель впал в какое-то странное состояние и снова очутился у дома Беса, в котором провел прошлую ночь. Говорили, что если кто проводил в этом доме ночь, того утром находили мертвым, или сумасшедшим. Он с опаской поглядел на темную дверь. Наводящие ужас завывания ночных духов, живущих в Иудином болоте, подтолкнули его к двери.

Дверь была не заперта.

Писатель вошел, пугливо озираясь.

В комнате царил полумрак. Ставни были закрыты. В дальнем углу обрисовалась кровать с балдахином, похожая на катафалк без колес. У окна покачивался шезлонг с примятой подушкой. Рядом с шезлонгом тускло поблескивал столик, на котором лежали очки с круглыми стеклами, китайский веер, подгнившее яблоко и раскрытая книга с пожелтевшими страницами.

Стены были увешаны картинами, как в музее.

Послышалось бормотание, и из боковой комнаты вышел Бес.

— Ты кто?..

— Вы меня не узнаете?..

— Выглядишь ты жалко… пришел объясняться в любви с моей бывшей женой, но миссия твоя, по всей видимости, не увенчалась успехом… — Бес порылся в ящиках комода и ушел.

Писатель подошел к окну.

В отражении стекол появилась вдова. На ней было льняное платье без рукавов, затянутое в поясе, лицо бледное, окаймленное рыжими локонами.

Писатель обернулся. Он был восхищен и в то же время смущен.

— По всему видно, что дела твои отнюдь не совсем благополучны… — сказала вдова.

— Не стану скрывать… — пробормотал писатель, опустив голову, испытывая некоторую неловкость.

— Выпей, ты очень устал… — Вдова протянула ему стакан холодного чаю, настоянного на травах.