Сергей Бабаян - Свадьба Страница 20

– Уй-дите!!! – страшно закричал Тузов…

– Потом, потом, – торопливо зашептал я (хотелось не шептать, а грязно, криком ругаться), делая успокоительные, отстраняющие движения руками. – Потом, потом, потом…

Я закрыл дверь. Слышно было, как мать – отходя – сказала:

– Ничего, отойдет.

Невеста опять залилась слезами… Я собрался с силами и мыслями.

– Леша, – с чувством сказал я, – Леша, черт с ней… – Я сказал не черт, я сказал очень грубо. – Леша, ты должен прыгать от радости, что все так получилось. Все, что ни делается, все к лучшему, это для тебя… прямо-таки сумасшедшая жизненная удача. – Славик, похлопывая глазами, смотрел на меня. – Представь себе, что ты бы не узнал об этом аборте… даже представь, что его бы не было! – а что бы было? Ведь это же… ведь это же б…, Леха, за версту видно, что б…, ты бы стал с ней жить – конечно, долго бы не прожил, развелся бы, но и за это недолго эта стерва тебе бы такое устроила… не от тебя, так на стороне родила бы ребенка, и платил бы ты алименты, и мучился бы всю жизнь, что сын живет с такой матерью, и вообще – твой ли сын?… А так все прояснилось, Леша! Разведешься с этой тварью через неделю – и конец! Долго ли… И впредь будешь умней! – воскликнул я с неожиданно поднявшимся – заглушившим сочувствие – раздражением. – Тебе двадцать лет! Ты хоть смотрел, на ком женишься?!

– Ребята, – вдруг затрясся Тузов, блуждая глазами, – ребята, увезите меня отсюда!… Увезите, я видеть здесь ничего не могу! Я… я что-нибудь с собой сделаю! Помогите мне… Костя, Славик! Христом-Богом прошу! Уедем отсюда скорее… сейчас!!

Мы со Славиком вновь обменялись взглядами. Другого выхода я и не видел… но невольно подумал: «Вести его мимо гостей, еще эта тварь кинется, или ее мать… ехать с ним, всю дорогу смотреть на него – и еще Зоя, Зоя!., ничего себе повеселились… отпраздновали свадьбу!!!» Вслух я сказал:

– Конечно поедем. Сейчас и поедем. – Я посмотрел на Славика – Славик согласно кивнул и мягко похлопал Тузова по плечу. Тузов стоял, тяжело дыша. Вдруг лицо его задрожало:

– А мама… отец… сидели, мучились…

– Все!! – крикнул я. – Кончай. Сейчас поедем. Славик… надо ему немного допинга. – Не то что у Тузова, но и у меня рассеялся – как-то притупился, отяжелял только голову – хмель. – Я сейчас вернусь.

Я вышел – и прикрыл за собою дверь. Коридор был пуст, только у зеркала стояли Зоя и Лика. Я в нескольких словах рассказал обо всем (Зоя скривила губы, Лика – женщина-ребенок – всплеснула руками и округлила глаза) и пошел в гостиную. Дверь в танцевальную комнату была плотно закрыта, за нею кричали друг на друга какие-то женщины. В гостиной все опять сидели за разорищем стола и пили, ели и разговаривали как ни в чем не бывало. На меня, по-моему, не обратили никакого внимания – впрочем, и я избирательно ни на кого не смотрел. Единственно – с облечением я заметил, что ни матери, ни невесты в комнате не было: с облегчением потому, что решительно не представлял, каким голосом, с какими глазами и какие слова я буду им говорить… Я взял со стола почти полную бутылку «Старорусской», граненый стакан и пару малосольных огурцов покрупнее: тарелку с какойнибудь более прочной закуской мне брать не хотелось – неудобно нести, – да и вообще на столе уже было какоето неопрятное месиво… Лику и Зою я отправил за стол: «Пойдите посидите… Ждите нас там – здесь вам одним делать нечего!» – после всего случившегося я испытывал в этой квартире какое-то неуютное, тревожное чувство… чувство необъяснимой опасности.

Девочки скрылись за дверью гостиной. Я вошел в ванную, прикрыл дверь, взялся за шпингалет… В коридоре залился пошлый музыкальный звонок. Шпингалет я закрыл, но остался стоять, повернувшись к двери лицом – прислушиваясь. Вот кто-то прошел мимо ванной, точечно стуча каблуками… Щелкнул замок; дверь открылась.

– Ну, чего? – хмуро, враждебно спросил женский голос. Я узнал – мать невесты. – Повеселились?

– Где ваш… зять-то? – не отвечая, спросил мужской, незнакомый мне голос – глуховатый, спокойный, почти равнодушный.

– Это зачем тебе мой зять?! – истерично воскликнула мать невесты.

– Значит, нужен.

– Ты мне не знакай, значительный какой нашелся! Я спрашиваю – зачем?!

– Поучить его надо, – не меняя выражения – безо всякого выражения – сказал голос, и у меня тревожно забилось сердце. Я оглянулся: Тузов и Славик тоже, конечно, все слышали; Тузов стоял безучастно, Славик нахмурился… – Неученый он у вас.

– Ты… что?

– Ничего. Зуб у него козел, меня он толкает, как шестерку… и вообще ручонками много машет. Не научили мама с папой, как надо себя вести. Мы научим.

– Значит, так, – дрожащим от ярости голосом произнесла мать невесты – и я представил себе ее перекошенное смотрящими врозь глазами остроугольно худое лицо. – Чтоб духу тут вашего не было!

– Ну смотрите, – устало сказал голос. – Все равно отловим, тогда хуже будет. Пусть лучше выходит, мы подождем. Раньше сядешь, раньше выйдешь.

В ответ с грохотом захлопнулась дверь. Мать невесты пулеметно простучала в соседнюю комнату, и оттуда понеслись приглушенные – словами неразличимые – крики. Я вытащил из кармана бутылку. Теперь я чувствовал, что выпить надо и мне. Я налил полстакана Тузову – он выпил как воду и лишь чуть надкусил огурец – и Славику четверть стакана.

– Будешь?

Славик выпил. Я тоже выпил и поставил бутылку в ванную – в пустой эмалированный таз.

– Так. Сидите здесь, я пойду посмотрю… что там.

Я вышел из ванной, закурил, подошел к входной двери, открыл ее… Подъезд опустел; в нем было тихо, лишь снаружи доносился многоголосый нестройный шум. Я застопорил английский замок – чтобы не захлопнулась дверь – и спустился к окну лестничным маршем ниже. На улице была уже черно-синяя, бархатистая ночь; фонари не горели; лишь из окон домов струился неверный свет и быстро тонул в чуть сереющей глубине палисадников. Я опустил глаза на освещенную перед подъездом площадку – и похолодел. На ней густо стояло не меньше пятнадцати человек; душ пять из них были девицы; это значило, что самое меньшее половины из мужского десятка на свадьбе не было – пришли откуда-то со стороны. Расстояние от меня до толпы – с высоты между четвертым и третьим этажами – было невелико, и я сразу узнал свидетеля. Рядом с ним… я осторожно, до звона в ушах боясь зашуметь, приоткрыл оконную раму (в тишь подъезда грубо хлынул прибой голосов, половинчато освещенные фигуры, казалось, приблизились) – и рядом со свидетелем увидел щекастого.

– …халдея этого урою. Я ему еще в машине хлебальник хотел расколоть.

– Студентов надо учить, – сипло сказал щекастый. – Много выступают, суки. А что там еще за два фраера с телками? Один здоровый такой, второй пожиже. А телки у них ничего… особенно эта, в джинсах.

Здоровый – это Славик. Пожиже – это я. Затем в моем сознании всплыло лицо Зои («особенно эта, в джинсах») и рядом с ним – морда щекастого. Телка… Мои ногти впились в мякоть ладоней.

– Кореша его, – сказал свидетель, – тоже из Москвы. Один, кстати, дернулся, когда я этого недоноска работал. Ну, этих посмотрим… может так, надавить слегка.

– А если он не выйдет?

– Никуда он не денется. Балдох сказал матери – пусть лучше выходит сейчас. А нет – на выходные подловим. До конца жизни кровью с… будет.

Каждое слово перемежалось плевками мата.

– Сашо-ок, – протянул женский ленивый, певучий голос, – а может, ну его на…? Пойдем на кольцо…

– Ты стоишь – и стой. Твое дело десятое…

Я прикрыл раму и с минуту постоял у окна. В подъезде сгустился чернильный мрак – все лампочки были или украдены, или разбиты. Мне стало страшно. Бросить Тузова мы не могли… хотя нет, почему не могли: Тузов мог остаться здесь ночевать и завтра уехать. Никто его днем бить не будет, грозилась синица море поджечь. Посидеть захотелось? Но… с другой стороны, сейчас его собираются бить («бить, – промелькнуло в мозгу, – все пьяные… не настолько, чтобы промахнуться, но достаточно, чтобы не думать, куда и с какой силой бить… Обжигающие удары со всех сторон, рев потерявших разум – не оставляющих надежды – существ, гибельно ускользающая из-под ног земля, парализующий страх и жалость к себе…», – я содрогнулся), – сейчас его собираются бить (а может быть, и нас вместе с ним) – и никто не скрывается, все знают друг друга, все знают, кто будет бить, – и, однако, никто не боится сесть – значит, и днем не будут бояться?… Вдруг я увидел перед собою родной, бесконечно далекий Н* – с тенистым участком Славика, с аллеями золотисто цветущих лип, с ажурным мостом над влажной пастью оврага, с романским силуэтом напорной башни над зелеными волнами старых фруктовых садов… и одновременно с появлением этой картины, с вдруг проступившими на фоне ее лицами Зои, Славика, Лики, даже злосчастного Тузова, – быть может, как реакция на опасность, и им, и мне, и как будто всему Н* угрожающей, – в душе моей заполыхала лютая злоба. Сейчас поднимусь, выпью еще стакан, возьму топор… я посмотрю, как ты меня уроешь. Мозги вперемешку с зубами на землю посыплются. Посадят?… Не посадят. Необходимая оборона; как раз в «Литературке» недавно была статья, и человек защищался именно топором. Топором?… Топором – человека? даже щекастого?…