Стиг Клаэсон - Мы Любим Ингве Фрея Страница 20

— Он привык, — сказал сапожник. — Раньше крестьяне поднимались спозаранку. А теперь не выходят ил дому, пока не сойдет роса. Они теперь засиживаются по вечерам, с тех пор, как появилось телевидение. Эриксон и Эман тоже встают теперь не так рано, как прежде.

— Эман работает сегодня у Виклунда. Работать он сможет?

— Сможет. Его только не нужно подгонять, и не нужно вмешиваться в его работу. Но, понятно, тягаться с молодым он не может. Хорошо, что у Виклунда нет молодого работника. Он сам всё делает. А его мальчишка — не в счет, он — прилежный, но ему всего десять лет, так что Эман с ним справится… Вообще-то сила у него была, у нашего Эмана. Он до сих пор крепкий… А теперь, поплыли! Я сяду на весла. А ты оттолкнись… Да, силенка в свое время у Эмана была. Из-за этого он такой разбитый. У Эриксона такой силы не было, и ему с Эманом повезло.

Сапожник не спеша выводил лодку из камышей.

— Сегодня мы не поплывем прямиком через озеро, — сказал он. — Пойдем вдоль берега. Болтаться посередке при северном ветре — удовольствие маленькое… У Эриксона есть сын в Стокгольме. Кроме как на рождество, он отцу не пишет. И сюда тоже ни разу не заглядывал. У него жена из Лидинге. Наверное, он стесняется показать ей Выселки. Но у него есть машина, и мог бы он заехать поговорить с папашей часок-другой. Он — какая-то большая шишка в Стокгольме, не помню, как называется его должность… Твоя тоже постеснялась сказать, откуда она родом.

— Ты говоришь об Аните? — спросил Петтерсон. — Не думаю, что она постеснялась. Просто она, по-моему, не хочет много вспоминать. Отец отравился во время войны выхлопными газами в машине, а мать тоже умерла… Я ее не спрашивал, но она, кажется, не тоскует по дому… И потом, Анита мне не жена.

— Понятно. Вы, значит, не расписаны. Лучше не говорить об этом Эльне.

— Почему?

— Я думаю, Эльна этого не поймет. Вы, значит, не расписаны…

— Да. И до Аниты я тоже не был женат. Сейчас, как я понимаю, жениться рискованно. Вот тебе пример — Виклунд. Жена уехала от него в самый сенокос.

— Мы не скажем Эльне, что вы не расписаны?

— Лучше не говорить.

— Раньше бы вам это так просто не сошло. Хотя и в мое время всякое случалось. И тогда делали девкам детей… Раньше какой только народ здесь не шастал. Мужики, которые работали на лесопилке, и рабочие, что строили шоссе. Лихие люди! И потом еще бродяги, цыгане, говорят, что и шпионы были. У них на баб был наметанный глаз. Но всех их больше нет… Отец воспитывал нас в строгости. Эльна вряд ли поймет вас с Анитой… Бродяг в наших местах не осталось. Им пришлось прописаться во время войны, чтобы получать свои продовольственные карточки. Ну а потом навалилась на них наша бюрократия и съела.

— Никогда об этом не думал, — сказал Петтерсон. — Но, наверное, все так и было, как ты говоришь.

— Так и было, — подтвердил сапожник. — Продовольственные карточки помогли задержать весь шалый народ, и после этого общество их из своих лап не выпускало. Многие не хотели знать над собой никакой власти, но им пришлось прописаться. Это безработица в тридцатые годы выгнала народ из дому. Хотя многие бродяжили просто потому, что хотели быть вольными птицами… Я тоже хотел открыть передвижную мастерскую, но дела дома не отпустили. И на военную службу меня тоже не взяли. Тогда бы я, может, повидал свет. Один Эман у нас кое-что видел. Он служил в Лапландии во время первой мировой. Он не любит об этом вспоминать. Видно, набрался там страху. Он боялся других призывников… А я бы с удовольствием посмотрел Лапландию.

— Еще не поздно съездить.

— Может быть, не поздно, — сказал сапожник. — А может быть, и поздно.

— Ты приезжай посмотреть Стокгольм! Приедешь, остановишься у меня. Я покажу тебе город.

— Я, конечно, не поеду, — сказал сапожник, — но всё равно, спасибо за приглашение! Я знаю, что был бы в тягость. Ты бы все время спрашивал самого себя, кто это к тебе приехал? Ты бы не узнал меня в городе, да и я бы тебя там не узнал… Но все равно, за приглашение спасибо!

Сапожник подвел лодку к кольям, и они молча вытащили сети.

Рыбалку можно было считать удачной. Они поймала шесть больших окуней, с десяток плотвичек, маленькую щучку и еще одну щуку граммов на восемьсот-девятьсот.

Сапожник обрадовался. Он наслаждался рыбалкой. У него был настоящий отпуск.

— Если пройдет хороший дождь, я нарою червей, — сказал он. — У меня есть перемет крючков на сто, мы могли бы закинуть его. В озере водятся угри, и, разразись гроза, они будут клевать. Но ты, наверное, уедешь?

Петтерсон не ответил.

— Куда ты денешь плотву? — спросил он. — На еду она вряд ли годится.

— Да, она костистая. Но Эман варит ее с укропом и с солью и ест остуженную. Говорит, что вкусно… Остальное отдам кошкам.

— Разве у вас есть кошки? Я не видел.

— У нас живут две. Они не любят, когда на хуторе посторонние, и приходят только, когда мы одни. Кошки провожали меня сюда до полдороги и уже, наверное, дожидаются там. Они всегда так делают. И им всегда что-нибудь перепадает… Пошли потихоньку домой?

— Тебе надо бы назвать лодку «Ингве Фрей». Был один такой знаменитый корабль. Ты никогда про него не слышал?

— Нет, — сказал сапожник. — Не слыхал. Но, наверное, нашего Фрея назвали в честь того корабля. У Ингве Фрея скорее всего были другие имя и фамилия, но солдатам специально давали короткие клички, чтобы ими удобнее было командовать. Возьмем, к примеру, нашего Хуртига — того самого, что чесался кошкой. Настоящее его имя было Андерсон. Он хватал кошку за хвост и протаскивал ее по спине. «А не потянуть ли мне кота за хвост?» — так он говаривал… Мы в самый раз с тобой наловили рыбы. Сегодня среда, и как раз по средам два раза в месяц к нам приезжает рыбная автолавка. Они должны приехать и сегодня… Придется купить у них селедку. Нужно хотя бы для виду делать у них покупки, а то они совсем перестанут приезжать… Забери ты, Петтерсон, весь улов!

— Я возьму только щуку, что поменьше, — сказал Петтерсон. — Мы с Анитой с удовольствием попробуем рыбу из вашего озера. Озеро красивое. Оно чертовски красивое.

Сапожник медленно вел лодку вдоль берега к шоссе. Он осторожно окунал лопасти весел в воду и при каждом гребке поворачивал голову через плечо, словно к чему-то прислушивался.

— Ты что-то услышал? — спросил Петтерсон.

— Ничего, — ответил сапожник, — я ничего не услышал… В такую пасмурную погоду ты, наверное, не сможешь фотографировать?

— Освещение хорошее. Оно лучше, чем прямой солнечный свет. Ты хочешь, чтобы я сфотографировал только дома? Вы сами не хотите сняться на их фоне?

— Это было бы несправедливо по отношению к Эма-ну, — сказал сапожник. — Он же сегодня работает у Виклунда. Мы не можем фотографироваться без Эмана. Нас теперь в лесу осталось слишком мало, и мы не можем позволить себе ничего такого, что могло бы нас поссорить… А Эман — человек чувствительный. Хотя мы здесь все такие. Раньше, случалось, мы схватывались, да еще как, но теперь мы себе этого не позволяем. Нехорошо, если от тебя придет на Выселки фотография, а на ней не будет Эмана… Ты лучше сфотографируй как следует наши дома… И потом, Эриксона сейчас тоже нет дома. Он в лесу. Он хотел пройти вдоль телефонной линии, посмотреть, не зацепились ли где ветки за провода. Они с Эманом уже проделали такой обход на прошлой неделе, но Эриксон, видно, забыл об этом. А может быть, ему просто хочется сходить в лес. Теперь он ходит в лес без дробовика, а раньше всегда брал его с собой. Но, после того, как он продал скотину, Эриксон и охотиться не желает. Хотя, по правде говоря, здесь и охотиться не на что.

— Разве охота в этот сезон разрешена? — спросил Петтерсон.

— Сейчас не разрешена. Но мы никогда не обращали внимания на все эти запреты. Мы же местные, и всегда охотились совсем немного… Рыбалка да охота — дело случая… Но сегодня нам с тобой повезло. Все, как я говорил. Если и осталась рыба в озере, то только на этом северном конце. В других местах я больше одной-двух плотвичек не вылавливал… В озере осталось мало рыбы. Здесь слишком много рыбачат. Поселковые ребятишки, если они не на каникулах, как сейчас, целыми днями стоят на берегу со спиннингами. Поэтому мы и прячем весла. Они иной раз возьмут лодку, а вытянуть ее как следует на берег забудут, а потом ищи ее свищи, куда прибьет ветром. Хорошо еще, если она не застрянет в камышах. Тогда, чтобы ее вынесло на берег, нужна настоящая буря.

— И часто такое случается? — спросил Петтерсон.

— Пару раз случалось. Была у меня на озере верша, но пропала весной в прошлом году. Наверное, кто-нибудь зацепил ее спиннингом и стащил на глубину. Озеро местами очень глубокое — шесть-семь метров, да еще такой же слой ила… Тому, кто здесь утонет, не позавидуешь.

Сапожник направил лодку в заслонявшие берег камыши.

— Давай говорить потише, чтобы не разбудить твою жену! Ей, наверное, непривычно вставать в восемь утра, — вполголоса сказал сапожник. — А мы с тобой на берегу еще попьем кофе.