Иэн Макьюэн - Закон о детях Страница 20

Она поднялась по последним ступенькам на площадку, молча достала из сумки ключи и прошла мимо него к двери. Пусть первым заговорит.

Заговорил ворчливым тоном:

– Я весь вечер тебе звонил.

Она отперла дверь и вошла, не оглянувшись на него, прошла в кухню, поставила пакет на стол и остановилась. Сердце у нее сильно билось. Она слышала раздраженное пыхтение мужа, втаскивавшего свой багаж. Если начнутся объяснения, которых она не хотела, то кухня для этого слишком тесна. Она взяла портфель, быстро ушла в гостиную, села, как обычно, в шезлонг и разложила вокруг несколько документов. Они были чем-то вроде защиты, без них она не знала бы, что с собой делать.

Звук колесиков чемодана, буксируемого по передней в спальню, казался Фионе вступительной репликой. И оскорблением. По привычке она стащила туфли и наугад взяла какой-то документ. У гитариста была приятно обставленная вилла в Марбелье. Певица хотела ее себе. Но он приобрел ее до брака – у первой жены по бракоразводному соглашению, в обмен на лондонскую недвижимость. А той, предыдущей, она досталась при разводе с первым мужем. К делу не относится, машинально отметила Фиона.

Скрипнула половица, и она подняла глаза. Джек, задержавшись на миг в дверях, направился к бутылке. На нем были джинсы и белая рубашка, расстегнутая на груди. Вообразил себя желанным? Она заметила, что он небрит. Даже через всю комнату было видно, что щетина у него белая и серая. Жалкий вид, оба они жалкие. Он налил себе виски и поднял бутылку, предлагая ей. Она покачала головой. Он пожал плечами и перешел к своему креслу. Она вела себя не по-компанейски, не чувствовала момента. Он сел с уютным вздохом. Его кресло, ее кресло, снова семейная жизнь. Она посмотрела на лист у себя в руке, повествование жены о том мире, к которому стремился гитарист, – совершенно непонятное. Пока Джек пил, она смотрела в другой конец комнаты, ни на что конкретно. Оба молчали.

Потом он сказал:

– Слушай, Фиона, я люблю тебя.

Через несколько секунд она отозвалась.

– Желательно, чтобы ты спал в гостевой комнате.

Он опустил голову в знак согласия.

Но не встал. Оба знали о живучести несказанного, чьи невидимые духи плясали вокруг. Она не велела ему уйти из квартиры, молча согласилась, чтобы он спал здесь. Он еще не сказал, выгнала ли его дама-статистик, или он сам передумал, или все-таки пережил тот экстаз, которого ему хватит до могилы. Смены замков не касались. Возможно, ему показалось подозрительным ее позднее возвращение. Его вид был ей почти невыносим. Что сейчас требовалось – это ссора с несколькими главами из прошлого. Возможно, со злопамятными отступлениями; возможно, его раскаяние будет облечено в форму жалоб; возможно, месяцы пройдут, прежде чем она пустит его в свою постель; возможно, призрак другой женщины будет маячить между ними всю жизнь. Но, наверное, они найдут способ вернуться – более или менее – к тому, что у них было.

Подумав об усилиях, которые для этого потребуются, о предсказуемости всего процесса, она ощутила еще большую усталость. Тем не менее это было неизбежно. Как выполнить договор на написание скучной юридической справки. Она подумала, что все-таки не отказалась бы выпить – но тогда получится что-то вроде празднования. А до примирения ей было очень далеко. Главное, ей было бы нестерпимо еще раз услышать, что он ее любит. Она хотела лежать в постели одна, навзничь, в темноте, грызть фрукт, а потом бросить огрызок на пол и уснуть. Что может ей помешать? Она встала, принялась собирать бумаги, и тут он заговорил.

Это был поток – частично извинений, частично самооправданий, и кое-что она уже слышала раньше. Он смертен, столько лет было беззаветной верности, его непреодолимое любопытство – как там будет, и почти сразу, когда он ушел тем вечером и вошел в квартиру Мелани, он понял свою ошибку. Она была чужая, он не понимал ее. И когда они вошли в ее спальню…

Фиона предостерегающе подняла руку. Она не желала слышать о спальне. Он остановился, подумал и продолжал. Он понял, что был дураком, поддавшись сексуальной прихоти, и в тот вечер, когда она открыла ему дверь, ему бы повернуться кругом, но он был смущен и чувствовал себя обязанным продолжать.

Прижав портфель к животу, Фиона стояла посреди комнаты, смотрела на него и не знала, как его остановить. Ее удивляло, что даже сейчас, в первой сцене высокой семейной драмы, ирландская песня продолжает крутиться в голове, ускоряясь вслед за ритмом его речи, и звучит празднично и вместе с тем механически, словно уличная шарманка. Чувства ее были в беспорядке, замутнены усталостью, и невозможно было вычленить какое-то одно под сыплющимися на нее жалобными словами мужа. То, что она испытывала сейчас, было слабее ярости и негодования, но не было в этом и равнодушной покорности судьбе.

Да, сказал Джек, он вошел в квартиру Мелани с глупым чувством, что обязан продолжать начатое.

– И чем больше я ощущал себя в ловушке, тем яснее понимал, какой я идиот – рискнуть всем, что у нас было, всем, чего мы вместе достигли, любовью…

– У меня был долгий день, – сказала она, направившись к двери. – Я перевезу твой чемодан в переднюю.

Она зашла в кухню и взяла из пакета на столе яблоко и банан. В спальню, с яблоком и бананом в руке, она шла в таком же, более или менее хорошем настроении, как по дороге с работы домой. От души отлегло немного. Но трудно вернуться к прежней легкости. Она толкнула дверь и увидела его чемодан на колесиках, стоймя у кровати. И тут ей стало понятно, какое чувство она испытывает от возвращения мужа. Очень просто. Разочарование от того, что он не остался там. Хотя бы чуть дольше. И ничего кроме. Разочарование.

4

У нее было такое впечатление, хотя факты этого не подтверждали, что под конец лета 2012 года разрывы и потрясения среди супружеских и любовных пар прокатились по Англии как аномальное наводнение, сметая домохозяйства, рассеивая имущество и надежды, топя тех, у кого ослаб инстинкт самосохранения. Прочувствованные обещания отрицались или переписывались, нежные партнеры становились искусными комбатантами и выставляли вперед адвокатов, невзирая на расходы. За лежащий втуне домашний скарб велись ожесточенные сражения, на место спокойного доверия приходили тщательно сформулированные «соглашения». В сознании тяжущихся история брака переписывалась так, что он был изначально обречен, любовь представала помрачением ума. А дети? Шашки на доске для матерей, козырные карты, а у отцов – в небрежении, эмоциональном и финансовом, повод для обвинений в насилии, обоснованных или рожденных фантазией, цинично выдуманных ошалелые дети, еженедельно мотающиеся между двумя домами в соответствии с судебным решением; пронзительные препирательства адвокатов из-за потерянного пенала или пальто; дети, обреченные видеть отца только раз или два в месяц, а то и вообще не видеть – если самые целеустремленные из отцов исчезли в горячем цеху нового брака, чтобы ковать новое потомство.

А деньги? Чеканка новых полуправд или предмет особых ходатайств. Жадные мужья против жадных жен – маневрируют как страны в конце войны, чтобы ухватить из руин побольше трофеев перед окончательным выводом войск. Мужчины скрывают свои средства на зарубежных счетах, женщины требуют обеспеченной жизни до конца дней. Матери, вопреки судебному приказу, не позволяют детям видеться с отцами, отцы, вопреки судебному приказу, не желают содержать детей. Мужья бьют детей и жен, жены – лживые и зловредные, супруг или оба супруга пьют или сидят на наркотика, и дети вынуждены опекать негодных родитнлнй; дети подвергаются насилию, сексуальному, или психическому, или тому и другому, и доказательства этого демонстрируются на экране в суде. И неподсудные Фионе дела для уголовного суда, а не семейного – детей мучают, морят голодом или избивают до смерти, из них выколачивают злых духов в анимистских ритуалах, молодые отчимы-изуверы ломают кости малышам на глазах у тупых покорных матерей, и наркотики, алкоголь, грязь в домах, равнодушные соседи, глухие к крикам, невмешательство перегруженных или нерадивых социальных работников.

Суд по делам семьи продолжал работу. Так случилось, что в список дел для Фионы попало на редкость много брачных споров. По чистому совпадению у нее самой был конфликт в семье. Как правило, не в ее компетенции было отправлять людей в тюрьму, и тем не менее иногда посещала праздная мысль, что могла бы отправить, пока не поздно, всех этих персонажей, пожелавших в ущерб детям более молодую жену, более богатого или менее скучного мужа, более комфортабельного района, свежего секса, свежей любви, нового мировоззрения, новой красивой жизни. Всего лишь погоня за удовольствиями. Моральный китч. Мечтания эти формировала ее бездетность и ситуация с Джеком, и, конечно, они были не серьезными. Но в глубоко частном участке ума, никогда не сказываясь на ее решениях, жило пуританское презрение к мужчинам и женщинам, которые разрушают семью и убеждают себя, что действуют не эгоистично, а из лучших побуждений. В этом мысленном эксперименте она не миловала и бездетных, во всяком случае, Джека. Очистительный срок в тюрьме мягкого содержания для осквернившего их брак ради чего-то новенького. Почему бы и нет?