Ян-Филипп Зендкер - Искусство слышать стук сердца Страница 20

Су Кьи оказалась права. Она почти всегда была права, когда дело касалось погоды. Безошибочно определяла приближение грозы и предсказывала продолжительность тропических ливней. Су Кьи утверждала, что чует их нутром, но особенно — ушами. Перед самым началом дождя они теплели, потом начинали слегка чесаться. Когда зуд становился нестерпимым, на землю падали первые капли. Тин Вин уже давно убедился в ее способности предсказывать погоду. И в самом деле, ливень прекратился. Теперь вода стекала лишь с крыши и капала с листьев. Напротив хижины шумела переполненная сточная канава.

Су Кьи взяла мальчика за руку. Земля была скользкой. Пахло прелью, грязью и навозом. Тин Вин представил, какие у него сейчас грязные ноги. Потом он прикинул время. Наверное, часов семь, не больше. Его кожа ощутила солнечные лучи, пока еще теплые и приятные. Скоро станет жарко, солнце начнет нещадно палить, а из земли будут густо подниматься испарения. Земля тоже умеет потеть, как человек.

Су Кьи повела его мимо просыпающихся хижин, где плакали дети, лаяли собаки и гремели жестяные миски. Она сказала Тину, что ведет его в городской монастырь к монаху по имени У Май. Су Кьи много лет с ним знакома и верила, что он поможет мальчику. По правде говоря, У Май был единственным человеком, которому Су Кьи доверяла, чувствуя в нем родственную душу. Если бы не его слова ободрения, она бы, пожалуй, не пережила смерть дочери и мужа. Монах выглядел очень старым, — наверное, ему перевалило за восемьдесят. Точного возраста Су Кьи не знала. В монастыре он был самым главным. Зрение потерял несколько лет назад и с тех пор занимался обучением местных мальчишек, принимая их в послушники. Су Кьи очень надеялась, что У Май возьмет Тина Вина под крыло и мудрыми словами разгонит тьму, окутавшую душу ее подопечного. Старик отыщет для него нужные фразы, как давным-давно нашел для нее. Тин Вин узнает, что в каждую жизнь, даже самую счастливую, вплетены нити страданий. Болезни, старость, смерть — этого всего не избежать ни бедняку, ни богачу. Так говорил ей У Май. Еще он утверждал, что эти законы одинаковы для всех уголков мира и всех времен. Нет силы, способной избавить человека от боли или грусти, сопровождающих его судьбу. Это может сделать только сам человек. Но какой бы тяжелой ни была жизнь, сама по себе она — редкий дар. Эти слова Су Кьи слышала от У Мая постоянно. Редкий дар, полный тайн и загадок, где счастье и страдания переплетаются самым причудливым образом. Любые попытки выдернуть нити страданий из канвы своей жизни обречены на провал.

Монастырь находился чуть в стороне от главной улицы. Его окружала невысокая каменная ограда. За ней расположились шесть небольших белых пагод, украшенные разноцветными лентами и золотыми колокольчиками. Словно часовые, оберегающие здание от наводнений, стояли десятифутовые сваи. Монастырь был возведен давно и за годы оброс множеством прилегающих строений. В самом центре его территории высилась четырехугольная семиэтажная башенка, сужавшаяся кверху, ее золотая верхушка виднелась издалека. От нещадного солнца сосновые стены монастыря давно уже сделались темно-коричневыми, а крыша, крытая дранкой, и вовсе почернела. Но строилось здание не только из сосны; его полы и опорные балки были из тикового дерева. Две широкие лестницы вели к просторной веранде. За ней начинался громадный зал длиною более сотни футов. Путь в него открывали три двери, и, через какую ни войди, обязательно увидишь массивную деревянную статую Будды, покрытую листовым золотом. На солнце она бы ослепительно сияла, а здесь, в сумраке, лишь таинственно мерцала. Статуя была высокой, почти под потолок. У ног Будды, на низеньких столиках, прихожане оставляли свои дары: чай, цветы, бананы, манго и апельсины. За статуей, возле стены, на подвесных полках стояли десятки маленьких будд, тускло поблескивая золотом. Некоторые из них были наряжены в желтые одежды, иные держали в руках красные, белые и золотистые бумажные зонтики.

Су Кьи провела Тина Вина по широкому двору, где двое монахов подметали влажную землю. Рядом на веревке сушились темно-красные монашеские одежды. В воздухе пахло дымом. До ушей Тина донеслось потрескивание дров в горящем очаге.

Помост, на котором сидел У Май, находился в самом конце зала, у стены с окнами без стекол. Старый монах сидел неподвижно, скрестив ноги и положив на колени жилистые руки. Перед ним на столике стояли чашка, чайник и тарелка с жареными семечками.

У Май сидел, прикрыв невидящие глаза. Встречаясь с монахом, Су Кьи всегда испытывала легкое замешательство. В отличие от прочих людей он казался ей прозрачным и очень понятным. Худощав, но не до изможденности; голова гладко выбрита, лицо морщинистое, но не сморщенное и в полной мере отражает его душу. Ничего лишнего.

Су Кьи вспомнилась ее первая встреча с У Маем. Было это более четверти века назад. Он прибыл из Рангуна и стоял на маленьком местном вокзале, не зная, куда податься. Первой, у кого он спросил дорогу к монастырю, оказалась Су Кьи, шедшая на рынок. Ее удивило, что человек приехал из столицы босым. А еще Су Кьи поразило его лицо. Просто из любопытства она взялась проводить У Мая до монастыря. По дороге они разговорились — так и началась их дружба. Постепенно, без каких-либо расспросов со стороны Су Кьи, У Май рассказал ей о своем детстве, юности и жизни, какую вел, пока не стал монахом. А первая половина его жизни отнюдь не отличалась праведностью. Поначалу Су Кьи даже считала, что друг специально на себя наговаривает. Но нет, он говорил только правду, ничуть не боясь испортить впечатление о себе.

У Май родился в богатой рангунской семье, владевшей несколькими рисовыми мельницами. Его предки принадлежали к индийскому меньшинству, переселившемуся в Бирму в тысяча восемьсот пятьдесят втором году, когда англичане захватили эти земли. Вместе с индийцами пришла торговля рисом, обеспечившая процветание быстро растущему Рангуну. Отец У Мая был человеком крутого нрава, считал, что его слово в семье — закон. Любой пустяк мог вывести его из себя и обрушить на голову домашних лавину яростного гнева. Дети старались не попадаться отцу на глаза, а жена заболела странной болезнью, определить которую не могли даже английские врачи. После рождения третьего ребенка отец У Мая, устав от вечно больной супруги, отправил ее вместе с младшими детьми к родственникам в Калькутту. Он утверждал, что тамошние врачи способны творить чудеса. У Май, будучи старшим, остался с отцом, тот видел в нем преемника, которому со временем намеревался передать все дела. О жене и младших детях он бы и не вспоминал, если бы не редкие письма из Калькутты. Мать сообщала, что тамошние врачи и впрямь кудесники. Ее состояние значительно улучшилось, и она подумывает о возвращении в Рангун. У Май скучал по матери, брату и сестре и радовался, что вскоре вновь их увидит. Но затем письма стали приходить все реже, и повзрослевший У Май понял, что семья не воссоединится. На робкие просьбы позволить ему съездить в Калькутту отец отвечал категорическим отказом.

Уехавшую мать мальчику отчасти заменили няньки. Но сильнее всего он привязался к садовнику и поварихе, дружбу с которыми водил с тех самых пор, как научился ходить. У Май рос тихим, замкнутым ребенком и всегда старался выполнять просьбы других.

Больше всего У Май любил проводить время в саду. Там он играл. Выделил себе в дальнем уголке сада клочок земли и возделывал его с усердием и любовью. Все кончилось, когда отец случайно узнал об увлечении сына. Разгневавшись, он приказал вырвать каждое растение с корнем, а землю — тщательно перекопать. Отпрыску заявил, что возня с садом — занятие для слуг. Или для девчонок, но никак не для старшего сына, готовящегося унаследовать отцовское дело.

У Май молча выслушал распоряжение отца, не возразив ни единым словом. Он был образцом послушания, и продолжалось так до тех пор, пока папа не объявил, что намерен женить У Мая на дочери богатого судовладельца. Этот брак обещал большие выгоды обеим семьям. У Маю шел двадцатый год.

Через пару дней отец узнал о близких отношениях сына с Ма Му — дочерью поварихи. Нельзя сказать, что это его сильно расстроило. Подумаешь, природа взяла свое. И с шестнадцатилетней беременной девчонкой можно было что-нибудь придумать. Но заверения сына, что он любит эту девчонку и хочет на ней жениться, не лезли ни в какие ворота. Выслушав У Мая, отец громко расхохотался и несколько минут не мог остановиться. От его смеха сотрясался весь дом. Садовник и через несколько лет вздрагивал, вспоминая приступ хозяйского веселья. По его словам, тогда в саду засохли сотни цветов.

У Маю стоило немалых сил выдержать и этот смех, и отцовский взгляд. Потом юноша сказал, что совершенно не готов жениться на дочери судовладельца. В тот же день отец велел поварихе и ее дочке отправляться в Бомбей, заявив, что отныне они будут работать в доме его бомбейского компаньона. Естественно, сыну о своем решении не сказал ни слова и на все расспросы о том, куда исчезли повариха и Ма Му, лишь пожимал плечами… Ночью У Май покинул отчий дом и отправился на поиски возлюбленной. Несколько лет он без устали странствовал по английским колониям Юго-Восточной Азии. Однажды ему показалось, что он услышал Ма Му. Это было в Бомбейской гавани, незадолго до посадки на пароход, идущий в Рангун. Знакомый голос позвал его по имени. Обернувшись, У Май увидел лишь незнакомые лица. Поодаль собралась небольшая толпа. Люди о чем-то возбужденно переговаривались, размахивая руками. У Май спросил у матроса, чем взбудоражены люди. Оказалось, в воду упал ребенок.