Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт Страница 20

— С тех пор как я его распёк в своем мейле… Уже три дня, — сказал я. — Я имею в виду, что этот тип молчит уже три дня, но вообще-то он должен выходить на связь со мной раз в неделю…

Действительно, этот тип молчит три дня, а должен выходить на связь раз в неделю. В чём тут причина для паники?

— Если посмотреть реально… — начал я и задумался, как продолжить фразу.

Она немного подождала и сказала: — Погоди… А откуда он связывался в последний раз?

— Добрался до самого Багдада, — сказал я. — Прислал мейл из дворца Саддама.

Она вздохнула и посмотрела куда-то вверх: — И что теперь?

— Не знаю… Мне страшно… Если завтра от него ничего не будет, тогда… Что-то придется… Хотя, если посмотреть реально…

Тут я задумался.

Черт побери, эта фраза с «посмотреть реально» ни к чему не вела… Я от неё отказался: — Понимаешь, они платят человеку, которого я порекомендовал, и они не знают, что он мой родственник и… И что на самом деле из недели в неделю они публикуют мои тексты, написанные в Загребе.

— A-а, теперь дошло, — сказала она.

Может, и дошло, но я хотел, чтобы она наконец-то поняла.

Я продолжил: — Смотри, если я организую его поиски, придется показать эти мейлы. В противном случае они не поймут, почему я паникую. А если я это им покажу, значит, придется признаться во всем…

Я посмотрел на неё: — Только не говори «катастрофа»…

Она, видимо, собиралась. Но сдержалась.

Наконец-то, судя по её виду, она начала понимать моё положение.

— Хм… Сорри, до меня сначала не дошло.

Опустила голову и посмотрела на меня исподлобья.

— Сорри, я слишком углубилась в свой стресс…

Погладила меня по руке.

— О’кей, — вздохнул я.

Она думала, что бы еще сказать. Сказала: — Завтра он объявится, вот увидишь. Я буду с тобой, что бы ни случилось.

От нежности в её голосе мир делался более переносимым.

Она погладила меня по голове.

Было хорошо не быть одному.

Мы соприкоснулись губами.

— Во всяком случае, когда он вернется, тебе не придется нас знакомить, — сказала она. Видимо, хотела меня подбодрить.

Я вздохнул.

— Что? Ты имеешь что-то против моих родителей?! — я подхватил её шутку.

— Да ты что, — сказала Саня. — Без них жизнь была бы просто лимонадом.

Я растянулся на диване и уставился в потолок. Почувствовал, как мое тело начало расслабляться. Закрыл глаза и открыл их намного позже.

В 19:29 на экране появились громадные часы. Так происходило каждый день. Не знаю, начинается ли выпуск ТВ-новостей так везде или только в бывших социалистических странах.

Я протер глаза. Эти часы возвращали меня в реальность. Мы живем в реальности, а её следует содержать и обслуживать, как и любой другой производственный участок. Телевидение держало время под уздцы: оно обосновывало текущий момент, создавало славное сегодня.

То, что происходит сегодня, это абсолютный хит. То, что происходило вчера, полная ерунда.

Часы отсчитывали. 5, 4, 3, 2, и… Открывался целый мир: гипнотизирующая шапка и драматическая музыка.

Саня чуть отодвинулась от меня, но когда я на неё глянул, оказалось, что она спит.

Потом я увидел вход в Ри-банк из Риеки, камера ненадолго застыла на логотипе банка над главным входом: Ри-БАНК.

Что-то не так с банком, это было сразу ясно из того, как снято. Потом я услышал, что из банка, как по волшебству, исчезли деньги. Ох, завтра они бросят меня на эту тему. И еще упрекнут, что не первыми это узнали. Чем только занимаются мои источники?

И лишь после этого пришла очередь Багдада. Обстановка там нормализуется, сказал человек, который смотрел мне прямо в глаза.

Саня прижалась ко мне в полусне.

Я переключил на телевидение Боснии. Смотреть на боснийцев было легче. У них всё было в сущности так же, но только гораздо хуже, поэтому их взгляд на вещи в каком-то смысле меня успокаивал.

Они объявили, что сегодня в приложении будет сюжет о человеке, который, по словам ведущего, «получил лестный титул — полицейский года».

Тут зазвучала мелодия Satisfaction в электронной обработке моего мобильника. Я посмотрел на экран: МАРКАТОВИЧ.

— Кто это? — спросила Саня, приподняв голову.

— Неважно, — сказал я. — Одна из многих.

Она лишь иронически вздохнула.

— Маркатович, — сказал я. — Позвоню ему позже.

— Он, должно быть, родился с мобильником.

— Он по делу.

— Могу себе представить.

Тренд продвижения сейчас от 30 до 40 километров в день, сопротивление подавляется с воздуха, а я по-прежнему питаюсь галетами, которые тащу от самого Кувейта, они мне уже просто осточертели, рассыпаются во рту в сладкий песок, застревают в горле, клянчу у всех подряд воду, а вообще-то постоянно пью теплую кока-колу, её здесь хоть залейся, как будто они спонсоры этого ралли, я весь накокаколен, во мне пузырьки.

Она взяла пульт, переключает программы. Остановилась на каком-то сериале про полицейских.

Я касаюсь её шеи, как будто делаю легкий массаж. Наклонившись к её спине, целую в поясницу, она потягивается от удовольствия. Повернулась, поцеловала меня в губы и погладила по голове. Перевела взгляд на полицейский сериал и вздохнула, глубоко.

Потом прильнула ко мне и посмотрела просящим взглядом, как будто давая понять, что хочет отдохнуть. Я это всё понимаю. Когда с кем-нибудь проживешь вместе достаточно долго, то читаешь каждое движение, всё становится языком.

Я лежал там, у неё за спиной, как будто отдыхаю.

В это время какая-то женщина-следователь, она же попутно и психиатр, обрисовывала психический профиль сексуального маньяка, утверждая, что на самом деле он в глубине души хочет, чтобы его арестовали, и поэтому оставляет им свои следы, а при этом он невероятно умён, что открывает сценаристам возможность для умопомрачительных комбинаций. Таких сериалов теперь становилось всё больше. Целая цивилизация была в ужасе от сексуальных маньяков, потому что цивилизация сама сексуальный маньяк.

Я гладил её по спине, а потом стал спускаться ниже.

— М-м-м-м… знаешь, мне нужно приготовиться, генеральная в одиннадцать, — сказала она.

За это время следовательша, идя по микроследам, приблизилась к маньяку настолько, что он на неё напал. Она всё же спаслась, отделавшись небольшой царапиной на лбу, а он теперь будет осужден на многолетнюю каторгу, а то и на смерть.

Потом зазвонил телефон, обычный, стационарный.

Саня встала и сняла трубку. Послушала, потом подняла брови и сказала: — Тебя спрашивает какая-то женщина.

Я взял трубку.

— Алло?

— Алло… Ты меня узнаёшь?

И я тут же наложил полные штаны… Представил себе крепкую, полную женщину с замашками мамы большой итальянской семьи, которая раздает оплеухи младшим представителям мафии. На ней держался весь дом, по крайней мере она так считала. А вообще-то её главной обязанностью было сохранять прическу тех лет, когда человек ступил на Луну.

Стараясь не выдать свой страх, я спросил: — Милка?

— Э, видишь, а ты меня узнал.

— Как… Как бы я вас мог не узнать, — сказал я.

Я не был уверен, следует ли говорить ей ты или вы. Она была старшей сестрой моей матери и в качестве своеобразного семейного авторитета время от времени наносила ей визиты, но я не видел её с тех пор, как они с матерью поссорились из-за спора о каком-то наследстве кого-то из родственников, спора, в результате которого им лично не светило никакого наследства, а они просто болели за противоположные группировки, и в итоге им пришлось выступать друг против друга в суде…

Прошло уже немало лет, как я не видел Милку.

Лучше буду говорить вы, подумал я, так мне, возможно, будет легче сохранить дистанцию… — Как вы поживаете? — спросил я.