Максим Кантор - Учебник рисования Страница 21

— Иван Михайлович, — сказала Алина, — ну пусть мальчики поиграют, они ведь еще ищут себя. Помнишь Диму Кротова, который был у нас на weekend на даче? Такой робкий, стеснительный мальчик, — и она засмеялась, вспоминая, как Дима краснел от ее шуток, а потом неловко прыгал по участку, играя в бадминтон. — Его теперь позвали заместителем главного в «Европейском вестнике». Правда, мило?

Однако Алина Борисовна ошибалась — журналисты были вовсе не робкие и никак не застенчивые. Наиболее бойкие и языкатые из общей массы интеллигентов, они ходили, высоко подняв голову: чувствовали ответственность, упавшую на плечи, чувствовали власть, свалившуюся в руки. Они язвили пороки и свойства, мешающие двигаться к прогрессу; они высмеивали отсталую отечественную культуру, что никак не хотела стать наравне с американской и европейской; они изо всех сил прививали обществу принципы нового мира, в котором хочешь не хочешь, а предстояло жить.

Сначала вернули некогда существовавшую газету «Бизнесмен». Напечатали на первой странице, что возобновляют прерванное большевиками издание. Набрали лучших, самых бойких, самых оперативных корреспондентов. И пошло дело! Слово «бизнесмен» определяло, кем общество желает видеть своего гражданина. Времена изданий «Пионер», «Большевик», «Работница» миновали. Чтобы быть гражданином, надобно торговать, крутиться, наживаться. Не спать, действовать! Весело, задорно взялись за работу энтузиасты: выделили наиболее важных для современной России людей — это были владельцы сырьевых ресурсов — они, именно эти баловни фортуны, составили центр нового общества. Вокруг них располагался пояс коммерсантов поменьше — владельцы заводов и политики. Последний круг — плотва большого бизнеса — это спортсмены и деятели культуры, успешно продающие талант в первые два круга. С этой твердой концепцией мироустройства газета немедленно стала лидером в мире информации. Появились интервью с теми, кто мог считаться эталоном постмодернистского государства, — и герои излагали публике свои убеждения. В рубрике «Успех» помещали фотографии лучших бизнесменов страны. Так, Тофик Левкоев, эксклюзивный дистрибьютор автомобилей «крайслер», был сфотографирован на ступенях своей новой виллы в Сардинии. «Я буду бороться с рудиментами большевизма», — гласила подпись под фотографией; Тофик улыбался в объектив, и средиземноморская волна, набегая на мраморные ступени, ласкала босые ступни Тофика Мухаммедовича. Поговаривали, будто Тофик содержит банду наемных убийц. А что толку слушать сплетни! О ком только не говорят! Вы сами, что ли, видели? А вы видели? Тогда зачем говорите? Ну допустим, приходится человеку преступать так называемый закон, и что с того? Кто осудит? — Ведь наверняка же ворюга, — заметил осторожный Эдик Пинкисевич, разглядывая газету. На это культуролог Борис Кузин (Пинкисевич зашел к нему в редакцию) немедленно ответил: «Повторю вслед за поэтом Бродским — ворюга мне милей, чем кровопийца! Побольше, побольше таких Тофиков нашей многострадальной Родине!» И газета, словно услышав его призыв, печатала еще и еще. И это было лишь начало.

Снова стал выходить в России журнал «Европейский вестник», некогда основанный историком Карамзиным, но только толще, краше, интеллектуально насыщеннее, чем прежний. И то сказать — задачи, поставленные перед теперешними талантами, были пограндиознее прежних. Лучшие перья отечественной словесности, ярчайшие умы российской демократии были брошены на прорыв в цивилизацию. Авторы со страстью доказывали неизбежность возвращения России в европейское культурное пространство, а уж то, что она там была, не вызывало ни у кого никаких сомнений. Прорвать стену отчуждения, воздвигнутую десятилетиями социализма, — вот была задача. Прорваться из соцлагеря в свободный мир и устроиться там по праву и на равных — сегодня же! И на меньшее не согласны! У зашедшего с улицы на заседание редакционной коллегии могло возникнуть ощущение, что он и впрямь находится среди фронтовых корреспондентов, на передовой.

— Карту Португалии мне! — кричал главный. — Крупномасштабную, с морями, с проливами!

— Там океан.

— Так давайте с океанами, черт побери! Специалистов по Португалии найдите! Быстро, бегом! Мне рассказывали на днях, что Португалия и Россия похожи. Климат дождливый, песни заунывные. Арабское иго там, татарское — тут, и оба ига аккурат по двести лет. Все сходится. Редкое совпадение — и никто, ну совершенно никто про это ни слова. Заговор молчания! Дать заголовок крупно: «Два полюса Европы». Мельче: «Москва идет путем Лиссабона: от ига к демократии».

— Кажется, это Испания — с маврами.

— Стоп, стоп, стоп. Вот здесь нельзя ошибиться. Тут чтобы никакой самодеятельности. Срочно, Дима, звонок в Институт истории. Все верно, я отдыхал в Испании, арабских названий многовато. Звони!

— А что я спрошу, у кого?

— Почему я окружен идиотами? У кого хочешь спрашивай. Предельно ясная задача — узнать за десять минут, какая страна переживала арабское иго. Точка.

— «Москва идет путем Мадрида».

— Вот Мадрида нам — не надо. Коммунары, кожанки, Интернационал — кому нужна пионерская романтика? Не надо Мадрида — образ себя изжил. Работать, работать. Мозговой штурм. Заголовок, заголовок!

— «Два крыла Европы».

— «Арабы слева, татары справа — цивилизация в осаде».

— «Европа в тисках Азии».

— «Держали щит меж двух враждебных рас — арабов и татар».

— Арабы татарам не враги.

— Дурень, это они нам враги.

— Кому это нам?

— Европейцам.

— Мы что, европейцы?

— А чем мы хуже португальцев? Те тоже с краю.

— Верно, и испанцы — те, прямо скажем, не по центру.

— А — нос дерут. Европа!

— Заголовок: «Блестящие маргиналы Европы». И петитом: «Россия и Испания».

— Сверить жестко сроки ига. По датам, буквально по дням. Сверить сроки диктатур: должно совпасть. Франко — тридцать лет правления. Сталин — тридцать лет правления. Тут чтоб без ошибок

— А Салазар?

— Это кто? Ах, так. Что ж, и Салазар пригодится.

— По-моему, Португалии тогда еще не было. Когда арабы пришли, еще португальцы не образовались.

— Вот это уже похоже на дело. Тут есть здоровое зерно. Не было — значит, не было, так, так, так. Развивайте тему. А что было?

— Испания одна была, потом из нее Португалия выделилась.

— Когда?

— А я почем знаю когда?

— Отставить. Приблизительности быть не должно. Только факты. Железные знания. Или идите работать в журнал «Коммунист».

— Проще нужно: взять Иберийский полуостров в целом, и нечего путаться с Португалией. Обобщим.

— Отлично. Это конструктивно. Крупно заголовок: «Иберийский полуостров — Среднерусская возвышенность». Под ним мельче: «Два полюса Европы — одна судьба». Фото крупно: Сталин. Мельче: Франко. Совсем мелко: Салазар. Заказать рисунки: араба на коне и татарина с луком. Карту Европы — от Атлантики до Владивостока, то есть что это я? До Урала. Даже не надо до Урала — до Ленинграда дайте, и хватит. Вот так

«Теперь уже никуда не деться, — сказал главред „Европейского вестника“ Витя Чириков своему заму, когда они отмечали первый номер в кабинете ресторана „Ностальжи“ и уже выпили по ледяной рюмке, и официант уже принес и поставил перед каждым так называемый комплимент от повара — маленький бутербродик с паюсной икрой, — теперь мое имя рядом с Карамзиным, и его не вычеркнешь из русской истории». — «Это бесспорно, Виктор Сергеевич, — подтвердил его зам, молодой Дима Кротов, и проглотил бутербродик, это теперь — на века».

А в Лондоне тем временем затевали новое издание некогда прогремевшего «Колокола» — и главный редактор Петр Плещеев, известный спекулянт, специалист по красному дереву, мастер крупных сделок по антиквариату, готовился принять эстафету из рук покойного Александра Ивановича Герцена. «Не выходил „Колокол“ сто лет по независящим от редакции обстоятельствам, как было отмечено в редакционной колонке, — но зато теперь будет выходить не в ежемесячном, а в еженедельном режиме. Нам есть что сказать. Пусть гудит набат над свободной Россией. Пусть колотится колокол в наши сердца».

— Нам есть что сказать, — говорил Плещеев на пресс-конференции в отеле «Дорчестер», — все недоговоренное Герценом, все недописанное им, мы обязаны дописать и договорить. И договорим — не сомневайтесь! Не станем, однако, забывать, что говорим мы в новых исторических условиях, после страшных испытаний, выпавших на долю многострадальной Руси. Как мог бы мысленно воскликнуть Герцен, эксперимент над русским человеком завершен — не хочу я более никого будить, я сам не прочь отдохнуть! Но отдохнуть достойно! Так давайте вернемся к основам бытия — к нуждам среднего класса, хранителя демократических традиций! В этом мы видим свою задачу. Конечно, журнал не может в полной степени сохраниться таким, какой он был. Время диктует новые формы. Например, будет больше рекламы. Скажем, на первые полосы мы поставим рекламы отличных антикварных салонов. Думаю, не случайно читатель столкнется с рекламой хороших интерьеров, красивых домов, дорогой мебели — это приобщение к иному, свободному образу жизни. Сегодня мне звонил владелец нового бутика из Москвы — парижанин, потомок великого русского философа, Жиль Бердяефф. Не умирают традиции, цветут! Великолепная изысканная мебель из карельской березы времен Екатерины: вполне вероятно, что на этих креслах сидел Дидро или Вольтер. Что ж, я думаю, нам по дороге с такими людьми. После серого казарменного быта социалистического лагеря мы должны вновь приучать гражданина свободного общества к красоте мира.