Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу Страница 21

Заметив это, Жофи, сынок, я возненавидел принцессу, обесчестившую меня, возненавидел, как никогда не ненавидел женщин и как вообще нельзя ненавидеть человека. Да простит меня всевышний, он ведь знает, как возникла такая ненависть».

Седой рыцарь замолчал.

Жофи:

«А потом ты ее оставил?»

«Да, то был самый отчаянный поступок в моей жизни. Сейчас у меня не хватило бы на это нервов. Однажды вечером я в обличье Ависаги покинул дворец и стал блуждать по улицам Триполи. На мне было женское платье, покрывало и так далее. Я уже разучился ходить как нормальный мужчина. Вот что она со мной сделала! Ко мне приставали. Надо мной, жертвой ее шутки, потешались. Но я и впрямь считал себя Ависагой. Можешь себе представить! Вот до чего я докатился. Можешь себе представить! Еще месяц — и я сошел бы с ума, как мои предшественники.

После меня у принцессы Триполи перебывало еще человек десять, все эти рыцари были из дальних стран. Один хитрый левантиец, делец, хорошо на ней зарабатывавший, обосновался во дворце и сообразил, чего она хочет, а она хотела жить вечно и притом за чужой счет. Левантиец подал ей мысль, жертвой которой ты стал: открыть рекламное агентство, создать себе рекламу с помощью песен трубадуров и так далее. Правда, именно благодаря этой идее я встретился с тобой и узнал — вот уж чего бы никогда не подумал, — что ты пошел по моим стопам».

«Отец, я ведь трубадур, я пел ей хвалу всего лишь как трубадур».

«В твоей хвале, Жофи, она не нуждается. Хвалу обеспечивает принцессе агентство. В его штате высококвалифицированные пожилые литераторы, которые сочиняют о ней поэмы, распространяемые по всему свету. А тут вдруг является молодой рыцарь собственной персоной и…»

«Отец, она меня никогда в жизни не увидит!»

Как мнимый Жофи ускользнул от принцессы

После разговора с отцом Жофи не оставалось ничего другого, как открыться Крошке Ле и всей своей свите. Откровенно рассказать им (под большим секретом), что его подло обманули и что его отец, рыцарь Пьер, принес ужасные вести.

Отряд трубадуров-франков расселся в комнате вокруг рыцаря и мрачно слушал: люди не могли поверить собственным ушам. Мрачен был и сам Жофи, который не понимал, как он возвратится домой после такого срама. Да и что ему там делать — опять воспевать благородную даму (как-никак он был трубадуром и без дамы обойтись не мог)?

Только Крошка Ле, заварившая всю эту кашу, не впала в уныние. Она радостно напевала: «Домой, домой!» — потом при всех обняла друга и поцеловала его. Этот поцелуй не походил на тот, каким собиралась одарить Жофи гарпия-принцесса, которой он так боялся.

Однако Готфрид, брат Ле и шпильман Жофи, возразил, что принцесса не даст им уехать. Для нее это просто невозможно. Ведь если Жофи покинет страну, не выразив своего восхищения принцессе, он перед всем миром нанесет ей смертельную обиду.

Крошка Ле:

«Чем нам может помешать эта ведьма?»

Готфрид:

«Догонит в море, притащит назад и отомстит».

Что им было делать? Жофи решил послать гонца к отцу и попросить у него рыцарей в помощь.

Готфрид:

«Они не согласятся вступить в бой с вооруженными стражниками принцессы. Кроме того, нельзя же в самом деле так оскорблять и компрометировать даму: долгое время рыцарь издали превозносил ее до небес, а теперь, оказавшись вблизи, сломя голову убегает».

«Что же делать?» — спросил Жофи. По его словам, он ни при каких обстоятельствах не пойдет во дворец. Когда Крошка Ле — разумеется, чтобы позлить Жофи, — предложила ему уступить, он разбушевался (был напуган). Но потом заявил, что, в сущности, не он обидел и обманул принцессу, а она обидела его и всех остальных, и тут в их настроении произошел перелом.

Готфрид сказал:

«Ты прав, Жофи! Эта баба нас подняла на смех. Пускай теперь поплатится. — Готфрид уже придумал, как отомстить принцессе. — Жофи не пойдет в замок. Решено. Насладиться победой мы ей не дадим. Жофи и ты, Ле, останетесь на постоялом дворе и будете сидеть тихо. Роль рыцаря Жофи исполню я. Не возражай, Жофи. Прошу тебя, предоставь все это мне. Сперва я несколько дней пролежу в постели больной, а потом встану и отправлюсь во дворец».

«А что с тобой будет?»

Готфрид:

«Ты согласен?»

Жофи:

«Что ты задумал? Мне не по себе».

«Я все устрою. Прежде всего, ты выпутаешься из этой истории. Ты — мой господин, я — твой слуга. И потом, я решил ей отомстить. Клянусь тебе, что разделаюсь с этой ведьмой». Последнюю фразу он выкрикнул. Несмотря на то что Готфрид был простым жонглером, он считал себя обиженным.

После этого Крошка Ле и ее брат долго беседовали. Решение было принято. Готфрид лег в постель под видом рыцаря Жофи. Принцесса сгорала от нетерпения — хотела увидеть своего трубадура, а он, в свою очередь, не мог дождаться, пока не накажет ее.

Собственно, Жофи и Крошка Ле решили собраться в путь и отплыть с первым же кораблем, чтобы дожидаться Готфрида и всех остальных в одном из итальянских портов. Но они опасались бросить своих спутников на произвол судьбы. Переодетые под именем Готфрида и его сестры, они сложа руки томились в дешевой гостинице поблизости от дворца.

Как-то раз, пробравшись через шумные, узкие и грязные улочки, они посетили седого рыцаря, который занимал роскошную резиденцию. Рыцарь встретил их во дворе, обнял сына. Он был рад, что отбил у тигрицы ее добычу. Правда, новый оборот дела встревожил его.

«Принцесса ужасна, — заметил он, — смотрите не забывайте молиться каждый день за бедного Готфрида». Рыцарь не отпускал гостей, зазвал их к себе в покои и заставил опять рассказывать об Арагоне, Блэ, Руссильоне.

«Мне очень приятно, — сказал он, — узнавать новости из первых рук. Теперь я вижу, как правильно поступил, распростившись с Западом. Став крестоносцем, я считал, что отмолю свои грехи. Мне это не удалось, так же как и многим другим. И все же мы вознаграждены за наши старания и ожесточенные бои с неверными. Мало того что нам удалось отобрать у них святые места и землю…» Рыцарь с видимым удовольствием засмеялся и подмигнул Крошке Ле, сидевшей напротив него.

Ле поняла: речь пойдет о женщинах — и спросила кокетливо и с явным интересом:

«Что еще? Можно узнать? Или это не предназначено для женских ушей?»

«Именно для женских ушей. Мне как раз приятно говорить об этом в присутствии молодой женщины с Запада. Рыцари, переселившиеся сюда, переменили свои обычаи. У нас нет ни трубадуров, ни куртуазных дворов. Здесь мы видим женщину такой, какой она была создана первоначально, женщину — из ребра мужчины. Она служит мужчине, а он имеет много женщин. Дитя мое, — сейчас он обращался к Крошке Ле, — ты не можешь себе представить, как это отрадно для измученного сердца европейца».

Жофи сохранял серьезность. Отношение его к отцу, то есть к нежданно-негаданно появившемуся рыцарю, который назвал себя его отцом и которого он лишь смутно помнил, да и то как опасного монстра, было неоднозначным. Седой рыцарь нравился ему все больше. Будучи ребенком, он, как видно, недооценил его. Жаль только, что рыцарь все время нападал на трубадуров и на куртуазные дворы, с которыми он, Жофи, связал свою судьбу.

«Не хочу обижать тебя, сынок. Но ты человек мягкий и жизнь знаешь плохо».

Тут возмутилась Крошка Ле; Жофи должен был взять лютню и исполнить одну из своих знаменитых песен. У отца это вызвало бурное веселье.

«Да нет же, — сказал он, видя, что Крошка Ле буквально кипит от злости, — у нас такого не существует. — Он провел горизонтальную черту в воздухе. — И мы это не станем вводить. Поживи здесь лет пять, и у тебя словно пелена с глаз спадет».

Рыцарь чувствовал себя отлично и не хотел обижать пришельцев из другого мира. Пригласил посетить его замок — если время позволит, — и за ужином представил гостям приятного молодого рыцаря — итальянца, который вызвался сопровождать их. Жофи и Ле обещали приехать еще раз (не собираясь выполнить это обещание). Под конец Жофи попрощался с отцом.

Он спросил Пьера, которому был обязан своим спасением, не хочет ли тот вернуться вместе с ними в Европу.

«Человеку дана только одна жизнь, сынок, и не стоит ее ломать».

Придворные и рыцари принцессы устроили Готфриду торжественную встречу; в сопровождении свиты он поскакал во дворец, где после приветственных речей (в отсутствие принцессы) начался пышный праздник и музыкальный вечер, а потом сразу званый ужин, продлившийся далеко за полночь. Все это чрезвычайно понравилось Готфриду. И он внезапно решил, что поездка за море была вполне оправдана. Ни один замок во всем Провансе не мог предложить ничего подобного. Готфрида вместе с товарищами, которые выступали сейчас как его жонглеры, поселили во дворце в качестве почетных гостей.