Эрскин Чайлдерс - Загадка песков Страница 21

Мой приятель замолчал, не зная, как выразить мысль и не ранить мои чувства.

– Разумеется, я сразу заметил, что это не то, чего ты ожидал, – выпалил наконец он. – Но мне никак не удавалось собраться с силами и рассказать о своем плане. С твоей стороны и так была большая любезность приехать, а тут еще всякие безумные затеи. Честно сказать, я и сам не до конца верил. Тут все так запутано. Имелись и до сих пор имеются причины… – Тут он нервно взглянул на меня. – Делающие эту историю невероятно деликатной.

Я подумал было, что наступил момент истины, но ошибся.

– Я пребывал в состоянии идиотской неуверенности, – торопливо произнес Дэвис. – Но стоило мне заметить, как ты приспосабливаешься к новым условиям и начинаешь наслаждаться жизнью, план мой стал расти и крепнуть. Весь этот разговор про уток на фризском побережье – полный вздор, часть замысла обманом заманить тебя туда. Ты, естественно, сопротивлялся, и вчера ночью я решил махнуть на все рукой и дать тебе возможность хорошо провести время тут. А потом появился Бартельс…

– Постой! – прервал его я. – Ты ведь знал, когда шел сюда, что мы можем с ним встретиться?

– Да, – виновато вздохнул Дэвис. – Предполагал. Но теперь все выяснилось и ты идешь! Каким же болваном я был!

Задолго до его признания я ухватил всю подоплеку событий последних дней и прояснил десятки мелких инцидентов, ставивших меня в тупик.

– Бога ради, не стоит извиняться, – заявил я. – Мне тоже есть в чем исповедаться, если хочешь знать. И сомневаюсь, что ты был таким уж болваном, как склонен считать. Я из тех пациентов, что требуют бережного ухода, и лишь по счастливой случайности я не взбунтовался и не сбежал. В немалой степени нам следует поблагодарить погоду и другие маленькие препараты. Кроме того, ты даже не знаешь причин, по которым я согласился пройти у тебя курс лечения.

– Курс лечения? – удивился Дэвис. – Ты о чем? С твоей стороны было так здорово…

– Не забивай головы! Был в моем поведении и иной аспект, но теперь это не важно. Давай вернемся к делу. Каков твой план действий?

– Таков, – последовал незамедлительный ответ. – Мы идем через Кильский канал в Северное море. Там нас ждут две задачи. Первая: вернуться на Нордерней и продолжить исследование проливов, островов и эстуариев с того места, где я остановился. Вторая: найти Долльмана, выяснить, кто он такой, и уладить с ним дела. Обе задачи могут наложиться друг на друга, а может, и нет, пока неизвестно. Мы не знаем даже где искать его и «Медузу». Но я готов побиться об заклад, что они где-нибудь там, в тех самых водах, быть может, даже на Нордерней.

– Деликатное дельце, – задумчиво протянул я. – Если твоя теория верна, конечно. Шпионить за шпионом это…

– Ничего подобного! – возмутился Дэвис. – Любой желающий имеет право исследовать побережье. Ведь ты же не считаешь, что мы занимаемся шпионажем?

– Мне не кажется, что ты предлагаешь нечто постыдное, – поспешил заверить друга я. – Согласен, что море – достояние общее. Хочу только сказать, что возможны неожиданные повороты, о которых ты не подозреваешь. Там, в этих каналах, мы почти наверняка можем узнать нечто большее, чем секреты навигации по ним, и разве тогда не превратимся в настоящих шпионов?

– А ну и пусть, – взъерепенился Дэвис. – Раз так, то почему бы и нет. Давай посмотрим с такой стороны: Долльман – англичанин, и если он работает на немцев, то становится предателем для нас. И, как англичане, мы имеем право призвать его к ответу. И если нельзя сделать этого, не прибегая к шпионажу, то давай станем шпионами на свой собственный страх и риск.

– У нас есть еще более веский аргумент. Он покушался на твою жизнь.

– Для меня это не имеет значения. Я не из тех ослов, кто бредит о мести и всем таком прочем, как герои из грошовых книжек. Но меня сводит с ума мысль про того типа, который рядится немцем и который способен за пустяк лишить любого человека жизни. Я знаю море и думаю, наши парни дома несколько расслабились, – перескочил вдруг Дэвис на другую тему. – Ребят из Адмиралтейства пора разбудить. Да и, кстати, с моей стороны было бы вполне уместным желание свидеться с Долльманом.

– Логично, – кивнул я. – Вы расстались друзьями, и они могут быть рады видеть тебя. И поговорить вам есть о чем.

– Я… Мне… – замялся Дэвис, явно смущенный местоимением «они». – Эге! А ты хоть знаешь, что сейчас уже три часа? Как летит время! Клянусь Юпитером, туман, надо полагать, давно уже рассеялся.

Одним рывком я вернулся к реальности: к плачущим переборкам, выцветшему столу, не мытой после завтрака посуде – тем внешним символам жизни, на которую я себя обрек. Иллюзии продолжали стремительно рассеиваться, когда вернулся с палубы Дэвис.

– Что скажешь, если мы двинем в Киль немедленно?! – энергично воскликнул он. – Туман уходит, и ветер с зюйд-веста.

– Прямо сейчас? – растерялся я. – Но ведь это значит, что придется плыть всю ночь!

– О, вовсе нет. Если повезет.

– Но ведь в семь уже темнеет!

– Да, но нам нужно пройти всего двадцать пять миль. Согласен, ветер не совсем попутный, но в бейдевинд идти можно. Барометр падает, так что надо пользоваться шансом.

Спорить с Дэвисом о ветрах было бесполезно, и в результате мы отплыли, даже не пообедав. Бледное солнце проглядывало за белой пеленой, и в разрывах этой стены удивительные ландшафты Шлезвига то показывали, то вновь прятали милое личико, словно прелестница, шепчущая шутливое adieux[40] ветреным ухажерам.

Звон выбираемой цепи заставил Бартельса подняться на палубу «Йоханнеса». Немец тер глаза и кутал шею в серую шальку, придававшую ему комичное сходство с пожилой хозяйкой меблированных комнат, вышедшей в утреннем déshabillé[41] принимать товар у молочника.

– Бартельс, мы уходим, – объявил Дэвис, не отрывая глаз от работы. – Увидимся в Киле, я надеюсь.

– Вы, капитан, вечно спешите, – покачал головой старый шкипер. – Стоило подождать до завтра. Небо не слишком доброе, да и темнота опустится раньше, чем вы успеете выйти из Эккенферде.

Дэвис только рассмеялся, и вскоре его наставник превратился в маленькую фигурку, постепенно тающую в тумане.

Любопытный то был вечер. Вскоре начало смеркаться, и дьявол повел решительное наступление на мое мужество, для начала предложив жалкий чай вместо полноценного обеда, затем отправив заправлять бортовые огни. Для этого приходилось сидеть, скорчившись в три погибели, на баке и нюхать керосин, заливаемый в емкость лампы. Но самая серьезная атака на мои расстроенные нервы началась, когда на наше хрупкое суденышко опустилась ночь, предоставив ему вслепую прокладывать путь в непроглядной тьме. Я склонен полагать, что пережил тогда душевный кризис сродни тому, что охватил меня в тот вечер, когда я сидел на своем чемодане под Фленсбургом. Главной нашей цели я, связав, к добру или худу, свою судьбу с «Дульчибеллой», не ставил под сомнение ни на минуту. Но, предпринимая такой шаг, я несколько опередил себя и нуждался в уверенности, в настрое, подходящем для столь отчаянного предприятия, с помощью которого можно отбросить мелкие колебания.

Не в первый раз на выручку пришло чувство самоиронии. Я вспоминал самого себя в Лондоне, сгибающегося под тяжестью добровольно принятого обета и тщательно взвешивающего плюсы и минусы неожиданного приглашения. Вот наконец я решаюсь и отправляюсь прямиком в капкан, вышагивая с достоинством и сознанием собственной значимости. И, можно сказать, предстаю в роли клерка, похищенного шайкой беззаконных вербовщиков и силой доставленного на судно. Но в результате главный злодей оказывается безобидным старым приятелем, который расточает мне дифирамбы, запирает под замок и намерен воспользоваться моим знанием немецкого, затевая небольшую секретную операцию на морских просторах.

Следом за Юмором пожаловала Романтика. Она прятала лицо под вуалью, но я понимал, что это шорох ее одежд слышится мне в журчании пены за бортом, что это ее руки протягивают мне кубок с искрящимся вином, ее голос предлагает мне выпить и ободриться. Странно, но, едва пригубив, я сразу узнал этот вкус. Он не был похож на убогое пойло, которое подают в псевдобогемных заведениях в Сохо, не дорогой, но безвкусный напиток, что я поглощал в Морвен-Лодж. Нет, то был чистейший винтаж, вобравший все вдохновение древних времен, способный являться во множестве разных обличий и пробуждать к жизни тысячи умов, куда достойнее моего, но в основе которого всегда один и тот же рецепт: будоражащая кровь погоня за опасной тайной. Раз за разом пытался я ухватить этот настрой и удержать его. И под конец решил, что преуспел, хоть и с существенными оговорками.

Но до поры вино бурлило в моих жилах. Ветер пел, наполняя грот, призрачные гребни волн возникали из бездны, низким, завораживающим голосом распевая гимн приключениям. Как сильно, надо думать, оказалось снадобье, ибо та первая ночь под парусом грозила мне неисчислимыми ужасами. Спору нет, началось все хорошо: туман, как и предсказывал Дэвис, рассеялся, и свет маяка мыса Бульк указал нам безопасный путь ко входу в Киль-фиорд. Именно на этом отрезке пути мы, устроившись на корме и попыхивая трубками, вернулись к насущным проблемам, ведь мы ринулись в путь сломя голову, не успев все толком обсудить. Я выудил несколько новых фактов, хотя сомнения развеять не смог. Дэвис видел Долльманов только на их яхте, где отец с дочерью временно поселились. Про виллу на Нордерней он ничего не знал, хотя и высаживался однажды в гавани. Кроме того, у юной фройляйн имелась мачеха, оставшаяся на материке. Именно к ней и возвращались Долльманы в Гамбург, который, как пояснил мой друг, расположен достаточно далеко от моря, милях в сорока с лишним вверх по течению Эльбы от Куксхафена, который лежит у самого устья.