Салман Рушди - Флорентийская чародейка Страница 21

Они вошли в императорские покои через особую дверь для женщин. Она была скрыта за резной, украшенной инкрустацией панелью из ореха, и Гюльбадан, как и следовало ожидать, повела себя совершенно непредсказуемо. Ей не подобало непосредственно обращаться к чужеземцу, но, услышав, что тот говорит на их родном языке, она решила перейти прямо к делу.

— Эй ты, чужак! — крикнула она пронзительным, тонким голосом. — Ну-ка повтори, что за сказку ты нам привез с другого конца света!

История, которую, по уверениям чужеземца, он передавал слово в слово, состояла в следующем.

Его мать была принцессой чистой чагатайской крови, наследницей Чингисхана по прямой линии и приходилась родной сестрой первому Великому Моголу, императору Индии, которого называла Бобёр. (При упоминании этого прозвища Гюльбадан-бегум вся встрепенулась.) По словам незнакомца, о датах и местах событий ему ничего не известно, он лишь повторяет то, что ему рассказали. Его мать носила имя Анджелика, она была принцессой из рода Тимура, была наделена несравненной красотой и владела даром колдовства. Ей были ведомы такие зелья и заговоры, о которых не знал никто, кроме нее, и потому ее все боялись. Она была совсем юной, когда Самарканд, где находились ее царственный брат Бобёр и все его семейство, подвергся осаде предводителя узбеков, известного как Древоточец. За то, что государя отпустят из осажденной столицы целым и невредимым, Древоточец потребовал от Бобра отдать ему в рабство младшую сестру. Чтобы унизить девушку, он тут же подарил ее молодому водоносу, Баче Сакаву. Спустя два дня все тело Бачи покрылось страшными нарывами, особенно подмышки и промежность, и когда они лопнули, мужчина умер. С той поры ее никто не смел и пальцем тронуть. Вскоре она все же уступила домогательствам Древоточца. Прошло десять лет, и в битве при Мерве, у берегов Каспия, сам Древоточец был разбит царем Персии Исмаилом, а Анджелика снова стала добычей победителя. (Теперь пришла в волнение и Хамида-бану. Гюльбадан что-то шепнула ей на ухо, та кивнула, и из глаз ее брызнули слезы. Тут же из солидарности залилась слезами и Фатима-биби.)

Царь Персии, в свой черед, потерпел поражение от султана Османа, или Оттомана…

Тут обе почтенные матроны, не в силах более сдерживать свои эмоции, решились вмешаться. Царица-мать, взволнованная ничуть не менее своей легко возбудимой старшей невестки, громко повелела:

— Подойдите к нам, сын мой! — Владыка мира подчинился немедля.

Гюльбадан заговорила с ним шепотом, и Акбар замер. Лицо его выражало крайнюю степень изумления.

— Женщины подтверждают, что какая-то часть этой истории правдива, — проговорил он, обращаясь к Бирбалу. — «Бабур» по-чагатайски действительно значит «Бобёр», а Древоточец, на том же наречии Шибан, он же Шейбани-хан, действительно руководил осадой Самарканда. Он и вправду потребовал от моего деда Бабура отдать ему в качестве выкупа за свободу младшую сестру. Правда и то, что спустя десять лет Шейбани был разбит персидским шахом Исмаилом возле Мерва и сестра Бабура оказалась в руках персов.

— Простите, что прерываю, о владыка мира, — ответил Бирбал, — но, если мне не изменяет память, ту принцессу звали Ханзада. Ее судьба известна достаточно хорошо. По моим сведениям, шах Исмаил в знак своего дружеского расположения вернул принцессу Ханзаду в лоно семьи, и до самой своей кончины она прожила во дворце, окруженная почетом и уважением. Разумеется, тот факт, что чужеземец обладает столь подробными сведениями, сам по себе поразителен, однако он никак не может быть ее сыном. У Ханзады действительно был ребенок от Шейбани, но младенец погиб вместе со своим отцом от руки самого Исмаила. Таким образом, история этого человека — ложь.

Тут Бирбала неожиданно прервали.

— Но была еще вторая принцесса! — вскричали хором обе матроны.

— …Цесса! — вслед за ними эхом откликнулась Фатима.

— В истории нашего семейства эта глава хранилась в секрете, о пресветлый владыка, — пояснила уже более спокойно Гюльбадан.

Все время, пока взволнованные дамы освежали в памяти присутствующих генеалогию Великих Моголов, человек, назвавший себя Могор дель Аморе, стоя, можно сказать, в самом сердце их империи, сохранял невозмутимое спокойствие.

— Позволь напомнить тебе, о всевидящий и всеведущий государь, — продолжала Гюльбадан, — что принцесс, рожденных от жен и наложниц, всегда было много.

Акбар досадливо вздохнул: когда Гюльбадан начинала, словно вспугнутый попугай, порхать по ветвям генеалогического древа, то невозможно было предсказать, сколько веток она перепробует, прежде чем усядется передохнуть на какой-то одной. Однако на этот раз его тетка изложила всё на удивление четко:

— Там были Михр-бану, Шахр-бану и Ядгар-Салтан.

— Только мать Ядгар не была царицей, — высокомерно молвила Хамида. — Она была всего лишь наложницей.

— …Ицей, — прошептала Фатима.

— Правда, нужно признать, что хотя Ханзада и была старше других и официально считалась первой красавицей, на самом деле таковой отнюдь не являлась. Многие дочери наложниц были гораздо красивее, чем она.

— К тому же, дозволь заметить, владыка, Ханзада, увы, не терпела соперниц, — вмешалась снова Гюльбадан и рассказала то, что так тщательно держали в секрете.

Ханзаду признали первой красавицей потому, что она считалась старшей, самой главной и не собиралась никому уступать. На самом же деле краше всех была самая младшая из девочек-принцесс, и у нее была подружка-рабыня, тоже удивительно красивая и так похожая на свою госпожу, что ее стали называть Принцессино Зеркальце. Когда Ханзада попала в плен к Шейбани, там же оказались и маленькая принцесса вместе со своей подружкой-рабыней. Когда же Исмаил-шах освободил Ханзаду и вернул ее семье, младшая принцесса и ее Зеркальце остались в Персии. Именно потому, что она предпочла жизнь на чужбине возвращению домой, ее имя было изъято из семейных хроник.

— Ла спеккъя, — раздался вдруг голос незнакомца, — на нашем языке это значит «зеркало», у нас это слово мужского рода, но для нее сделали исключение. Да, так ее и прозвали — Спеккья, девочка-зеркальце.

Повествование о прошлом обрастало новыми, поразительными деталями, все забыли про этикет, никто не обратил внимания на вмешательство в разговор постороннего, и Гюльбадан тонким, пронзительным голосом — как положено, чуть-чуть нараспев, — продолжала свой рассказ о принцессе и ее Зеркальце.

Хамида-бану не слышала ее. Она вся ушла в воспоминания. Вот она, совсем юная, с младенцем на руках и с супругом, Хумаюном, после его поражения спасается бегством от злейших врагов — от его родных братьев. В пустынных землях Кандагара так холодно, что разогретый на костре суп замерзал, пока его наливали в миску. Однажды, чтобы не умереть с голоду, им пришлось забить коня, и, отрезая куски, они варили их в шлеме, потому что у них не было котла. А потом их все же настигли, и ей пришлось бежать, бросив сына, своего маленького мальчика, — оставить его на произвол судьбы на месте боя, и чужая женщина, жена Аскари, брата Хумаюна и его врага, спасла и вырастила ее малыша. Салтанам-бегум сделала для ее сына, императора, все то, что не смогла и не сумела сделать для него она, его родная мать.

«Прости меня», — шепнули ее губы, но Акбар ее не услышал, рассказ Гюльбадан уносил его к неизвестным берегам прошлого.

— Исчезнувшая из родословной принцесса не вернулась на родину вместе с Ханзадой, потому что — увы и ах! — влюбилась без памяти. Да, она полюбила чужеземца так сильно, что решилась ослушаться своего брата и государя, забыть про долг и честь семьи, что превыше всего на свете. И Бобёр, то есть Бабур, в гневе велел вычеркнуть ее имя из истории семейства и запретил упоминать о ней когда-либо.

— Царь персов, в свою очередь, был повержен Османом, иначе Оттоманом, а принцесса с одним из своих воинов оказалась в Италии, — снова встрял в разговор Могор. — Его звали Аргалья, а ее Анджелика. Аргалья владел заговоренным оружием, и было у него четверо слуг-великанов, могучих и страшных, и всегда подле него скакала на коне Анджелика, принцесса Катая и Индии, — красавица и самая искусная в мире колдунья.

— Так как же все-таки ее звали на родине, эту самую принцессу? — спросил император, не обращая на Могора ни малейшего внимания.

Царица-мать покачала головой.

— Я не знала этого никогда, — проронила она.

А Гюльбадан сказала:

— Ее домашнее имя я, может, еще и вспомню, а вот настоящее забыла начисто.

— Анджеликой ее звали, — подал голос Могор, но тут из-за резной решетки до него донеслись слова Гюльбадан:

— Чужестранец поведал нам интересную историю, и надо бы узнать, откуда он ее добыл, но тут есть одна проблема, и я очень сомневаюсь, что ему удастся ее для нас разрешить.