Дзюнъитиро Танидзаки - Дневник безумного старика Страница 21

— После ужина можно мне выкурить сигарету, госпожа Сасаки? Здесь дым не застаивается.

Сацуко вытащила из сумочки свои любимые Kool и закурила. Сегодня она курила с мундштуком, которым обычно не пользуется, — длинный мундштук красного цвета. Ногти она тоже выкрасила в ярко-красный цвет, как будто в тон мундштуку, такой же была и губная помада. Пальцы её казались особенно белыми. Не хотела ли она поразить Ицуко контрастом красного и белого?

13 ноября.

В 10 часов утра вместе с Сацуко и Сасаки отправились на Нандзэн-дзи Симокавара-мати к Сирояма. Это моё второе посещение этого дома, но первого я почти не помню. Раньше они жили на Ёсидаяма, и я часто бывал там, но после того как муж Ицуко, Кувадзо, умер, семья переехала, и я от них отдалился. Сегодня воскресенье, Кикутаро ушёл в универмаг на работу, а Кёдзиро, который учится в Киотос-ком университете на инженера, был дома.

Сацуко заявила, что ей совсем не улыбается заниматься поисками могилы, она просит её от этого освободить, она предпочитает сейчас отправиться на Четвёртый проспект, чтобы сделать кое-какие покупки в магазинах Кирихата и Такасимая, а после полудня на Такао любоваться клёнами. Но одной ходить скучно. Никто не пойдёт вместе с ней?

— Это, конечно, интереснее, чем ездить по кладбищам, — сказал Кёдзиро. — Я бы с удовольствием сопровождал вас.

Они ушли, а мы — я, Ицуко и Сасаки- решили съесть по «полумесяцу»[74] в ресторане Хётэй, сначала поехать в храм Хонэнъин на Сисигатани, а потом посетить Синнёдо на Куродани и Мандзюин на Итидзёдзи. Вечером мы должны были встретиться в ресторане Киттё, на Сада, с Сацуко, Кёдзиро и Кикутаро и вместе поужинать.

Мои предки были торговцами из Госю[75], но уже четыре-пять поколений семья жила в Эдо, и сам я родился на Хондзё Варигэсуй, поэтому я настоящий житель Эдо, но несмотря на это теперешний Токио мне не нравится. А вот в Киото, напротив, есть какая-то прелесть, напоминающая мой старый родной город. По чьей вине Токио стал таким беспорядочным и вульгарным, если не по вине мужичья, бывших крестьян, едва покинувших свои деревни, так называемых политических деятелей, которые понятия не имеют об очаровании старого города? Не эти ли молодчики превратили чистую реку с мостами Нихонбаси, Ёроибаси, Цукидзибаси, Янагибаси в чёрную, как краска для зубов, канаву? Они даже не подозревают о том времени, когда в реке Сумидагава водилась рыба-лапша. Мёртвому всё равно, где лежать, но я не хочу, чтобы меня хоронили в безрадостном Токио, с которым меня ничего не связывает. Я бы перенёс куда-нибудь из Токио и могилы родителей, а также деда и бабки. К тому же никто из них не лежит там, где их поначалу похоронили. Мои дед и бабка были погребены в храме Хоккэдзи на Фукагава, неподалёку от Онагигава; но вскоре этот район превратился в индустриальную зону, и храм перенесли в Асакуса, в квартал Рюсэн-дзи. Во время землетрясения в 1923 году храм сгорел, и могилу перенесли на кладбище Тама. Вот так в Токио и таскают кости своих усопших то туда, то сюда. С этой точки зрения, самое безопасное — быть похороненным в Киото. Но где жили предки тех пяти-шести поколений моей семьи, которые родились в Токио? Наверное, в окрестностях Киото. Если меня похоронят где-нибудь в Киото, токиосцы, постоянно приезжая сюда на гулянье, скажут: «А-а, здесь могила дедушки», — и поставят ароматическую свечку. Это гораздо лучше, чем быть погребённым на кладбище в северной части пригорода Тама, где ничего не напоминает старый Токио.

— С этой точки зрения мне кажется, что самое подходящее место — это храм Хонэнъин, — сказала Ицуко, когда мы спускались по лестнице храма Мандзюин. — Мандзюин расположен слишком далеко, чтобы можно было сюда ходить прогуливаться, а в Куродани — надо специально подниматься на вершину холма.

— Я тоже такого мнения.

— Хонэнъин находится в самом городе, до него можно доехать на трамвае, а когда вдоль канала цветут вишни, там очень оживлённо. Но на территории храма всегда очень тихо, там обретаешь душевный покой. Думаю, лучшего места не найти.

— Мне секта Нитирэн не нравится, я с удовольствием перешёл бы в секту Дзёдо. Как ты думаешь, дадут мне место в храме[76]?

— Я время от времени, гуляя, захожу туда и хорошо знаю настоятеля. Он сказал мне, что место нам предоставят, если мы захотим. Не только последователи секты Дзёдо могут быть похоронены там, но и последователи Нитирэн.

На этом мы решили на сегодня закончить. Мимо храма Дайтоку-дзи поехали через Китано, затем через Омуро, мимо храмов Сякадо, Тэнрю-дзи, и прибыли в Киттё. Мы приехали рано, ни Сацуко с Кёдзиро, но Кикутаро ещё не было. Я попросил проводить меня в комнату, где бы я мог лечь и немного отдохнуть.

Тем временем приехал Кикутаро, а за ним, около половины седьмого, Сацуко и Кёдзиро. Прежде чем приехать сюда, они заехали в гостиницу «Киото».

— Заждались нас?

— Давно уже ждём. Зачем вам понадобилось заезжать в гостиницу?

— Мне показалось, что становится прохладно, и я поехала переодеться. И вам тоже надо быть осторожным, а не то простудитесь.

Ей не терпелось надеть купленные на Четвёртом проспекте обновки. На ней была белая блузка и синий вязаный жакет, вышитый серебром. Не знаю почему, она надела кольцо с кошачьим глазом.

— Выбрали кладбище?

— В общем, остановились на Хонэнъин. Думаю, они не будут возражать.

— Прекрасно! Когда же мы возвратимся в Токио?

— Что за глупости! Нужно пригласить из храма каменщика и обсудить с ним, в каком стиле делать памятник. Нельзя же решать так просто!

— Разве вы внимательно не изучали книгу господина Кавакацу о памятниках[77] и не сказали, что на могиле лучше всего поставить пятиярусную пагоду?

— Сейчас я думаю иначе. Мне кажется, что лучше не делать пятиярусной пагоды.

— Я ничего в этом не понимаю, да меня это и не касается.

— Нельзя сказать, что к тебе… к вам это не имеет отношения.

— Какое же?

— Вы скоро поймёте.

— Во всяком случае, я бы хотела, чтобы вы выбрали поскорее, и мы вернулись в Токио.

— Почему вам так не терпится вернуться? Опять матч по боксу?

— Что-то в этом роде.

Вдруг я заметил, что глаза четверых: Ицуко, Кокутаро, Кёдзиро и Сасаки — устремились на четвёртый палец левой руки Сацуко. Она совершенно не смутилась и так и осталась сидеть боком на подушке, положив на колено руку, на которой сверкал кошачий глаз.

— Тётушка, этот камень называется кошачий глаз? — спросил Кикутаро, желая прервать неловкое молчание.

— Да.

— Сколько же миллионов стоят такие камни?

— Такие камни… именно этот стоит три миллиона иен.

— И вы выпросили у дедушки три миллиона иен? Сногсшибательно!

— Кикутаро-сан, прощу вас не называть меня тётушкой. Вы сами уже не ребёнок, которого можно называть Кикутян, и не надо называть меня тётушкой. Между нами всего два или три года разницы.

— Как же мне называть вас? Пусть и три года, тётушка всё равно тётушка.

— Оставьте свою тётушку, называйте меня Саттян. И Кётян тоже. Иначе я не буду с вами разговаривать.

— Тётушка… извините, опять сказал «тётушка»… Я бы не прочь, но не рассердится ли дядюшка Дзёкити?

— Дзёкити рассердится? Тогда и я на него рассержусь.

— Папа может говорить вам «Саттян», но я не хочу, чтобы это делали мои дети, — сказала Ицуко, нахмурившись. — Возьмём среднее, пусть они обращаются к вам Сацуко-сан.

За ужином ни я, ни Ицуко, ни Сасаки не пили: мне категорически запрещено, Ицуко вообще не пьёт, Сасаки стеснялась, хотя она, должно быть, любит выпить, а Сацуко и оба внука от вина не отказались и чувствовали себя непринуждённо. Из-за стола встали около девяти. Сацуко отвезла Ицуко с детьми на Нандзэн-дзи и потом вернулась в гостиницу, а я и Сасаки, так как было уже поздно, остались спать в Киттё.

14 ноября.

Встали часов в восемь. На завтрак я попросил привезти соевого творога Сага, который продаётся рядом с храмом Сякадо. Поев и взяв творога в полиэтиленовыймешочек для Ицуко, я около десяти часов вместе с ней прибыл в храм Хонэнъин. Сацуко сегодня решила позвонить в чайный домик на улице Ханами, чтобы пригласить на обед гейш из Гион, с которыми подружилась, когда этим летом вместе с Харухиса была здесь; после обеда они пойдут в кинотеатр «Кёэй S.Y.» на Кёгоку, а вечером на танцы в кабаре. Ицуко познакомила меня с настоятелем, и мне сразу же показали свободные места для захоронения. Как Ицуко и говорила, это совершенно уединённый уголок. Я раньше заходил сюда раза два или три. Не верится, что такое спокойное место находится в самом центре большого города. На обратном пути мы с Ицуко поели в баре ресторана Танкума, и часа в два я вернулся в гостиницу. В три часа явился каменщик, которого прислал настоятель храма. Разговаривал с ним в вестибюле. При этом присутствовали Ицуко и Сасаки.