Елена Сазанович - Всё хоккей Страница 21

– Неделя – это так много, – сказала Смирнова, приподнявшись с дивана. – Вы за это время сумеете внимательно изучить все записи мужа и что-нибудь мне посоветовать. В общем… Спасибо вам огромное. Так что приглашаю вас на ужин. Я сделала голубцы, которые обожает… простите, обожал мой муж. Я ведь его ждала… Но не пропадать же, их ведь и мне одной не осилить. Вы не откажетесь?

– Нет, я не откажусь, – вслед за ней я поднялся с места. В животе бурчало. Я действительно был чертовски голоден.

Мы кушали на кухне. Это была довольно просторная кухня, в центре которой стоял круглый стол. Смирнова зажгла свечи. Не потому, что это был интимный вечер, а в память о своем муже. Она все делала во имя мужа. И я этому не сопротивлялся. Я вновь сумел абстрагироваться от его личности. И уже не думал кто он мне и кто я ему. Я думал, что впервые за это короткое время, прошедшее с убийства (о том, что убитый Смирнов, я не хотел думать), мне было не то, чтобы хорошо, но, наверное, спокойно.

Смирнова придвинула тарелку с горячими голубцами, и я, попробовав их, удивился. Искренне удивился. Я ел во многих ресторанах, я бывал во многих странах и отлично знал их кухню. Но я никогда в жизни не ел подобные голубцы. Не знаю, как по женскому вопросу, но относительно еды у Смирнова вкус был отличный.

Видимо, на моем лице было такое глупое выражение, что Смирнова растерялась.

– Знаете, я всегда гордилась этим блюдом. Но теперь… Мне кажется, я переоценила свои таланты. Вы ведь с Дальнего Востока. Там, я уверена, кормят вкуснее.

Вот как кормят на Дальнем Востоке я как раз знал плохо. Хотя и бывал там, недаром я вспомнил об этом крае. Хорошо помню свои ощущения от этой поездки. Помню как мы, разбалованные столичные звезды обедали в столовой на сборах. Помню, как демонстративно корчили рожи и недовольно косили глаза на поваров. Помню, что нам все не нравилось. Хотя угощали они от чистого сердца. И даже в честь нашего приезда приготовили собственноручно вылепленные пельмени с семгой. Это было настолько вкусно, что мы так и не признались друг другу. Мы недоуменно пожимали плечами и с восхищением, громогласно, непонятно назло кому, вспоминали Японию. Вот там настоящие гастрономические изыски! Вот там истинно изысканный вкус! И при чем тут Дальний Восток? Помню, работники столовой робко стояли, как провинившиеся школьники, скрестив руки за спинами, растерянные, краснощекие. Они никогда не бывали в Японии, хотя и жили не так уж далеко от нее. Они лишь сокрушенно вздыхали, что так и не сумели нам угодить. Но, несмотря на все их воздыхания, сожаления, растерянность, мне тогда показалось, что японскую кухню они ни во что не ставят, хотя и ни разу не были в стране Восходящего Солнца.

Не знаю почему, они меня раздражали. Своей неприкрытой простотой, необоснованной правдой, уверенностью, что их земля все равно самая лучшая. И я выпалил на одном дыхании.

– И вообще! Во всем цивилизованном мире не принято убивать животных. Все цивилизованные люди давно перешли на другую пищу! Это же какое-то варварство!

– И на какую, если не секрет? – вперед выступила маленькая официанточка, с раскосыми глазами и смуглой кожей, судя по всему, корейка. Я прекрасно помнил ее пламенный взгляд, обращенный в мою сторону, когда я поглощал пищу. – Ну же, на какую пищу перешли эти чужеземцы?

Я невозмутимо пожал плечами.

– На растительную.

Она громко, вызывающе расхохоталась на всю столовую.

– Вот варвары! Они даже, наверное, не изучают в школе ботанику. Они понятия не имеют, что растения дышат и слышат. Они – живые!

Помню, Лешка Ветряков попытался нас примирить.

– Всё верно. Всё – живое. Но не умирать же и нам, живым, с голодухи!

– Вам вообще не следует умирать, – сказала, примирительно раскосоглазая. – У вас впереди матч. И нужны силы, много сил. Для этого нужно кушать.

– И нужна добавка! – Лешка предательски, с нарочитой жадностью, протянул руку с чистой тарелкой.

За ним последовали остальные.

Я же, протестуя, уселся в углу с надутой рожей. Мне ужасно хотелось добавки. Тем более, впереди был матч. И нужны были силы. Но от гордости я сдержал себя.

– Может быть, это хоть скушаете? – с издевкой спросила узкоглазая официантка, судя по всему, по уши влюбившаяся в меня. И протянула огромную тарелку салата, в котором перемешались все растения, ростки и корешки.

– Это скушаю, – поступился я своей совестью.

Но едва я набрал полную ложку, как она ехидно заметила:

– А ведь и они были живые.

Я гордо бросил полную ложку на стол. По столу расползлись красно-зелено-сметанные струи.

– Все живые, – крикнула в мою прямую спину девчонка, словно ударила. – Все живые. Только не вы…

Поэтому, сегодня, сидя на уютной кухне за круглым столом, покрытым клетчатой льняной скатертью, я имел права сравнить, как кормят на Дальнем Востоке и здесь. И голубцы Смирновой не уступали дальневосточным пельменям.

– Это воистину вкусно! – я разрезал очередной голубец, аккуратно опустил кусочек себе в рот и закрыл глаза от наслаждения, демонстрируя насколько действительно вкусно.

– Просто я в фарш добавляю виноград. И тушу голубцы в виноградном соке. Получается, что они будто бы пропитаны вином. Я сама придумала этот рецепт, но никогда его тайну не открывала мужу.

– И это правильно. Между мужем и женой должны быть тайны. Маленькие тайны. Это украшает семейную жизнь и не делает ее пресной, – глубокомысленно заметил я, словно был раз десять женат.

– Вы правильно заметили – маленькие тайны. Большие же ведут к подозрению или отчуждению.

Смирнова встала со стола и принялась мыть посуду. Чайник уже кипел на плите, и я взялся за приготовление чая.

– У вашего мужа, как я понимаю, была большая тайна.

Смирнова пожала плечами.

– Даже не знаю, можно ли называть тайной то, что связано с работой. Возможно, он просто проводил какое-то очередное исследование и пока не хотел меня в него посвящать. Поэтому… Поэтому я на него никогда не обижалась. Я считаю его великим человеком. А на великих грех обижаться.

Я вспомнил фотографию Смирнова и подумал, что он может быть похожим на кого угодно. И на прораба, и на ученого. Но только не на великого прораба и не на великого ученого. Я отлично понял, что Смирнова хочет мне поведать о какой-то тайне мужа или с моей помощью ее раскрыть. Но торопить ее я не хотел. Не потому, что боялся спугнуть, а просто не хотел, чтобы на меня взвалили еще одну тайну. И вообще я дал себе слово помочь Смирновой. У меня были деньги, чтобы помогать. Но тайна… Это уже слишком. И я, поспешно, допив чашку чая, встал со стола.

– Мне действительно пора, а завтра, как и договаривались, я обязательно разберусь со строителями. Вы только дайте адрес.

– Конечно же, я поеду с вами, – Смирнова поднялась вслед за мной.

Еще чего! Я хотел поехать туда на машине. Но вид желтенького феррари мог бы шокировать вдову. Откуда у простого журналиста из Дальнего Востока такая машина?

– Не стоит себя утруждать, – попытался я отговорить Смирнову. Но она была непреклонна.

Я обреченно вздохнул, когда она назвала место встречи на вокзале, откуда отправляются пригородные электрички. Когда я в последний раз трясся в грязном вагоне? Может быть и никогда. И никогда бы не подумал, что начну это делать в тридцати с лишним лет. По логике вещей, человек с возрастом движется по восходящей. А не наоборот. Впрочем, я был уверен, что все эти неудобства искусственны и кратковременны.

Я быстрым шагом направился к двери, но сбежать мне так и не удалось.

– Погодите, Виталий Николаевич! Вы же забыли…

– Что? – не понял я.

– Ой, вернее, я забыла, дать вам рукописи мужа. Вы же обещали…

Я уже не помню, обещал или нет. Но отказать у меня не было ни слов, ни возможности. Смирнова быстро распахнула дверь кабинета и, присев на корточках возле ящиков стола, стала лихорадочно доставать оттуда бумаги. Аккуратно сложила их в одну папку, которую перевязала ленточкой, и торжественно вручила мне.

– Вы не беспокойтесь, работы все отпечатаны на машинке. Я сама печатала его труды! – гордо добавила она. Не иначе, вспомнив о жене Льва Толстого. – Но вы понимаете. У меня есть еще одна просьба, – она умоляюще заглянула в мои глаза. – Я понимаю, вы мне ничего не должны. И вообще, я так вас беспокою…

Я резко перебил ее путаную речь. Вспомнив, что еще как ей должен! Что это я, именно я разрушил их семейную идиллию! Причем навсегда. И навсегда остался должником этой семьи.

– Просите что угодно, ради Бога.

Ради Бога, только скорее!

– Дело в том… Есть еще и другие труды. Помните, что я говорила по тайну… Ну, что муж писал какую-то работу, проводил какое-то исследование. Но мне не давал печатать этот труд. Я знала, что он что-то скрывает. И что пока мне это знать не обязательно…

– Вы хотите, чтобы я прочитал эту работу?

– Понимаете, у нас в семье было всё настолько тактично, настолько честно, что даже после его смерти… – при этих словах она вздрогнула и на ее глазах выступили слезы. – Что даже после его смерти я не хочу нарушать заведенный годами порядок нашей жизни. Поэтому мне неудобно без его ведома копаться в его мыслях. А вы… Вы совсем другое. Вы совершенно чужой человек для меня. И для него особенно. Поэтому…