Антун Шолян - Гавань Страница 21

Грашо наблюдал за ним. Спешить было некуда.

— Но этого никак нельзя допустить, — неожиданно заговорил Слободан, — во-первых, часовня какой-то исторический памятник, какая-то там архитектура, я точно не знаю, может быть, она даже под защитой государства. Кажется, я что-то слышал. И во-вторых, Грашо, подумайте, что скажут люди. Это ведь часть их городка. К тому же практически часовня окружена могилами.

— Мы же не собираемся разорять все кладбище, тускло улыбнулся Грашо, — всего с десяток рядов. Ста могилами больше или меньше, какое это имеет значение? Половина из них и вообще ничейные. Думаю, из родни уже давно никого не осталось в живых. А тем, что живы, выплатим издержки по переносу могил в другое место. Надо поговорить с народом.

— Поговорить? — воскликнул Слободан. — Что за чушь! Они и слушать не захотят.

— Тем хуже, — сказал Грашо. — Это уж зависит от вас. Найдите с ними общий язык — послушают. Народ всегда готов на жертвы ради общего дела, если ему все как следует объяснить. А кроме того, не больно-то это кладбище их и волнует, тут больше болтовни — вы все преувеличиваете! За хорошие деньги они продадут брата родного, живехонького, не то что старые могилы!

Ошеломленный его словами, инженер поднялся. Он хотел сказать Грашо — поищите, мол, кого-нибудь другого. Да минует меня чаша сия. Пускай это делает другой — и я не буду возражать. Главное, чтобы мне не смотреть им в глаза. Он вспомнил тетю Бонину и тетю Нилу — как они мечтали перенести сюда прах отца. И отец якобы этого хотел: покоиться в тихой Мурвице, в идиллии сельского кладбища. Перевези он в свое время его сюда — сейчас отцу пришлось бы снова переселяться, старый усердный чиновник, скиталец даже после смерти. Он вспомнил мрачные лица стариков мурвичан: отбираешь у нас дома, занес руку и на последнее человеческое пристанище. Кости наши тревожишь. Вон отсюда, каннибал, скатертью дорога.

Во взгляде, который он устремил на Грашо, были мольба и гнев, и тот все понял раньше, чем инженер открыл рот. Как обычно скривившись, Грашо покачал головой, пожал плечами — тут уж, дружок, ничего не поделаешь?

— Я посмотрю, — проговорил инженер уже в дверях.

— Вы понимаете, — остановил его Грашо, — это надо сделать как можно деликатнее. Прощупайте все сначала, успокойте людей, чтоб избежать излишнего шума. Сами знаете, начнут болтать, мол, мы нехристи, рушим церкви. Пустое. В гробу я видел эти их церкви, они и сами собой рушатся. Наше дело строить шоссе, вы согласны?

Вечером Слободан помчался к Викице и нализался вдрызг. Он решил не отступать, но напился, потому что не верил в успех. Инженер понимал: откажись он — найдется другой. Викице он ничего не объяснил, потому что не знал, как это сделать. И не то чтобы не хотел ее расстроить, а попросту боялся, что она отмахнется от этого кладбища и часовни да еще начнет издеваться над ним за его излишнюю чувствительность. Ей-то, уж конечно, наплевать на могилы — может, Грашо и прав: никому здесь до кладбища нет особого дела, больше болтают.

Согнувшись в три погибели, Слободан с трудом разбирал еле заметные имена и даты, но вдруг выпрямился. Он почувствовал, что за спиной кто-то стоит. В первое мгновение сверкнула мысль — не кладбищенское ли это привидение, но, обернувшись, увидел старого Дуяма, который переминался с ноги на ногу, делая вид, что читает надписи на ближайшем ряду могил. Инженер поискал глазами ружье, однако в руках у Дуяма ничего не было.

— Многие фамилии мне знакомы, — растерянно улыбнулся инженер, — в основном по рассказам отца.

Старый Дуям ухватился за ниточку разговора.

— Я знал их всех, — сказал он.

Он ждал, что инженер поддержит беседу, но Слободан не знал, что он должен сказать, что может сказать пожилому человеку, с дочерью которого живет. Следовало бы начать как-то по-народному, то есть просто и сердечно, а в то же время соблюдая форму, согласно установленным правилам, которые он давно позабыл.

— С тех пор как здесь все пошло вверх дном, — сказал Дуям, — мне некуда деться. Нигде не встретишь знакомых. Ни на берегу, ни в церкви, ни на рынке, ни у Катины. Я долго не выходил из дома, все переменилось.

Некоторое время они молчали.

— А на кладбище я будто среди своих, как в корчме, — закончил Дуям.

Инженер в смущении делал вид, что внимательно изучает могилу. На деревянном кресте была прибита маленькая медная пластинка. Дуяму не потребовалось сделать ни шагу, чтобы прочитать надпись.

— Это покойный капитан Албанеже, — сказал он. — Всю жизнь мыкался по морю, сюда вернулся доживать на пенсии, А когда позапрошлый год умер, некому было даже могилку ему устроить. Община дала крест, а пластинку сняли с входных дверей и тут прибили: Сильвестар Албанеже. Как мы с ним, бывало, в карты резались!

На пластинке было написано одно имя, без дат. Дуям нервно сжимал и разжимал пальцы, словно ему не терпелось что-то сказать и он очень спешил. Только сказать и присоединиться здесь к своим, в их последней корчме, перекинуться еще разок в картишки.

Инженер сделал вид, что и сам спешит.

— Собственно, я-то пришел сюда посмотреть часовенки сказал он. — Случайно оказался среди могил. Деспотов тут не счесть. Не знаю, с кем из них я в родстве, а кто так, однофамилец. Сейчас об этом уж и спросить не у кого. Опоздал. Тетки все перепутали: помнят миллион каких-то прозвищ, а какое к кому относится — забыли.

Он уже было легко вздохнул и направился вдоль аллеи вверх, к часовне. Но, сделав с десяток шагов, почувствовал на себе выжидающий взгляд старого Дуяма и понял, что не может просто так взять и уйти. Сообразил, что старику чего-то от него надо, и остановился полуобернувшись.

— А где ваш пес? — спросил он. — Не вижу.

Дуям неподвижно стоял на старом месте, напряженно и пристально глядя на инженера.

— Какой-то висельник вчера пнул его в живот и доконал. — Голос старика сорвался, послышалось сухое рыдание. — Пришлось пристрелить, чтобы не мучился бедняга. Тут я его нынче и похоронил.

— На кладбище?

— А ты не проболтаешься? Пес был как человек. Никому здесь не помешает.

— Я вам сочувствую, шьор Дуям. И мне его очень жаль.

Вдруг в горле у Дуяма всхлипывания перешли в истерический крик, неестественно громкий для старика и слишком резкий среди кладбищенского покоя:

— Тебе жаль? Черта лысого тебе жаль! Фига с два! Сам ты дьявол, а не человек! Твои бандиты его убили, а тебе, видишь ли, жаль! Дом у меня надумал отобрать, дочь уже отобрал, шлюхой хочешь ее сделать на глазах у людей, пса моего убил! Чего тебе еще надо, за душой моей, что ли, пожаловал? И здесь за мной гоняешься, на кладбище, будто вампир! Вампир! Для этого ты сюда и пришел, потому и фамилии читаешь, прикидываешь, кого еще угробить! На меня нацелился, меня хочешь сожрать?

— Успокойтесь, господин Дуям. — Инженер хотел остановить его, но безуспешно. Старик сплевывал с губ пену и вопил еще громче. — Успокойтесь! Что подумают люди!

Не найдя ничего, кроме этого «что подумают люди», инженер вдруг побежал прочь, как собака, поджав хвост, позабыв о собственном достоинстве и радуясь лишь тому, что никто не присутствовал при этой сцене. Издали до него долетали вопли старика:

— Всех я вас перебью, нехристи! Из ружья перестреляю! И тебя, и Викицу, за то, что продала душу дьяволу, бедная моя девочка. Сатана ты? Всех нас надул, всех предал! Не наш ты человек, ты — наше наказание!

Отправляясь взглянуть на часовню новыми глазами, инженер надеялся, что она не вызовет в нем никаких иных чувств, кроме сентиментальных воспоминаний. Он уже усвоил, что все, как говорится, перемелется, что «народ всегда готов на жертвы, если ему как следует объяснить». В данном случае перетерпеть было не так уж трудно, если б не всякое другое, что тоже надо перетерпеть.

Он несколько дней оттягивал посещение кладбища, с тех пор как сбежал оттуда после сцены, устроенной Дуямом, словно вурдалак, которого застали in flagranti[18]. Викице о встрече с ее отцом даже не заикнулся. Но долго, сидя где-нибудь с ней, опасливо озирался по сторонам, не появится ли с ружьем старый Дуям, чтобы их пристрелить.

Тем временем он постарался кое-что разузнать о часовенке. Дело это оказалось не таким простым, как он предполагал. В энциклопедии о ней не упоминалось, других справочников в Мурвице найти он не смог. Инженер несколько раз звонил в районную инспекцию по охране памятников культуры с мурвицкой почты, благоговейно следуя правилам игры в «испорченный телефон». Каждый раз на другом конце провода оказывалась новая особа. Кто-то что-то слышал об этой часовне, другие вообще не имели о ней никакого понятия. Одна женщина ответила, что, насколько ей известно, Большая Капелла находится не в Далмации. Кто-то сообщил, что часовня не взята на бюджет, так как возникли разногласия между двумя региональными отделами по охране памятников, и поэтому в настоящее время она не охраняется. Если вообще существует. Чей-то голос так и сказал: если вообще существует.