Сергей Ермолов - Московские страсти Страница 21

Иногда мне грустно, и я думаю, что это смешно.

Я часто думаю, не отражается ли моя натура, моя покорная натура, и в чертах лица, как клеймо, от которого мне не избавиться. Клеймо вежливого раба. Вежливость – всего лишь оболочка страха.

Смотря на меня сразу видно – я сделаю все в точности, как указано. Не имей привычки думать о неприятностях. Не поднимай проблему, если у тебя нет готового решения. Не озвучивай проблему, если не хочешь, чтобы на тебя возложили ответственность за ее немедленное решение. Оригинальность для неудачников.  Эти утверждения верны, но из них не следует, что мы должны работать со скорбными выражениями на лицах. Этому я еще должен научиться.

Думать о том, что надо бы побольше работать и побольше зарабатывать не нравится никому. Но вытеснить эти мысли нечем, находятся лишь отговорки. А не думать об этом не получается.

Что такое жизнь: мы работаем, зарабатываем деньги, потом перестаем работать и умираем. Мы только совершенствуем реальное господство мертвых вещей над человеком. Жизнь в офисе устроена абсолютными занудами, которые угрюмы и депрессивны. И для них только такой жизнь и может быть – если не угрюмой и депрессивной, то занудной. Я стараюсь реже чувствовать грусть или разочарование. Каждый день, каждую секунду я вынужден снова и снова вести борьбу – борьбу за то, чтобы быть самим собой. Все, что вынуждает нас снизить темп в погоне за деньгами или другими символами успеха – становится нашим врагом. Все, что встречается на пути, превращается в препятствие, которое нужно преодолеть. Может, мне стоило заняться чем-нибудь другим? Может, я не честолюбив?

Бывают счастливые дни. Когда сделал что-то сложное, интересное и полезное. А бывают несчастливые. Работа затягивает. Она вокруг. Постоянно присутствующий, обволакивающий, засасывающий гель. Когда я на работе, то и на жизнь смотрю сквозь кривое стекло. Иногда у меня появляются крохотные зоны относительной свободы, где иное воспринимаешь, как возможное. И что я имею в итоге?

Стиль жизни вынуждает подменять потреблением все чувства. Мы пытаемся удовлетворить нематериальные нужды с помощью материальных товаров. Я просто плыву по течению, потребляя все быстрее и быстрее. Я стал частью пошлого базара потребителей, обменяв романтику и свободу на роль марионетки в социальном спектакле. Жизнь слишком коротка, чтобы быть незначительной.

Это тупик, а не работа. Я хороню свои умственные способности.

Я задумываюсь. Обычно я быстро действую, но с трудом вспоминаю. Не знаю, что будет дальше, но знаю, что хочу. Мне нужно любой ценой получить приглашение на праздник жизни. По утрам меня интересует только один вопрос: получится ли у меня сегодня? Я не знаю этого наверняка, и, в сущности, это не имеет значения. Вероятность, а не уверенность – вот что ведет меня по пути. Иногда я напоминаю себе азартного игрока. Я верю – в этом мире возможно все.

Раньше я старался казаться интересным. Потом это прошло. Теперь я стараюсь быть любезным и пунктуальным. Я не теряю самообладания и контроля и никому не показываю своего состояния. Я слишком много говорю. Давлю на собеседника.

Я никогда не осмелюсь бросить свою работу ради новой, полной неизвестности жизни. Для меня это невозможно. Из-за своего страха я обрек себя на жизнь, далекую от моих внутренних устремлений. Я отказался от своего предназначения. Я живу в мире, который раздавил меня своим гнетом. Но в жизни ко всему привыкаешь. К надоевшей работе, к собственной посредственности.

Рано или поздно я превращусь в дерьмо. Я заурядный средний человек. Я не собираюсь переделывать мир. Не рвусь к славе.

Глупые мысли позволяют коротать время. Я еще раз обвожу взглядом своих коллег и сотрудников, и не в первый раздумаю, что мне здесь не место. Я уже четыре года занимаю свое положение, но до сих пор иногда чувствую себя обманщиком. Есть ли у меня что-нибудь общее с этими людьми? Нет. Всегда под маской, постоянное притворство. Я сжился с ним. Ощущаю себя человеком, который прилаживает к себе реальность, когда это ему удается. И прилаживаюсь к реальности, когда не остается ничего другого.

Но это несущественные трудности. Не все так плохо. В основном все хорошо.

Мое положение – результат не зависящих от меня обстоятельств и моей собственной слабохарактерности.

15

Я уговаривал себя, все твердил себе «она говорила несерьезно». Стиснув зубы, я повторял себе: «все, что произошло, было неизбежно, раз оно произошло». У меня не должно было остаться вопросов. Почти знал, что мне делать. Все становилось по своим местам. Не следует обвинять женщину в том, в чем она никогда не признает себя виноватой. Эгоизм Наташи уже не удивлял меня. Прощал ей больше, чем простил бы себе. Я не хотел любить, сомневаясь.

Я начинал привыкать к своему унижению. Боялся узнать о Наташе больше того, что уже знал. У меня была причина для страха. Ненавидеть женщину всегда легче, чем любить.

Все, что я делал, отнимало у меня много времени. Нужно было постараться обойтись без оправданий. Я старался заставить Наташу думать так, как думал сам. Неудачи делали меня умнее. Ошибки полезны.

Мне действительно было сложно с ней. Постоянно доказывать свою любовь очень утомительно. Непредсказуемых желаний в Наташе всегда оказывалось больше, чем мне хотелось. Неопределенность в любви – это очень больно.

- Почему ты молчишь? – спросила Наташа.

- Думаю.

- Если я много думаю, мне становится грустно. Чувствую себя вдруг постаревшей.

- У тебя расстроены нервы.

- Не то слово, - подтвердила она. – Еще бы не расстроены.

Мне казалось, что я не удивлен. Но я притворился удивленным. Очень неубедительно. Ни одна женщина не стремится стать умнее.

Почему я так часто говорил себе, что эта женщина мне дороже всего в жизни? Этого вопроса я боюсь больше всего – я не знаю, как на него ответить.

- Мне нравится твоя новая стрижка. Я говорил тебе?

- Мы говорим не о моих волосах.

- Не понимаю, что ты имеешь в виду.

- Я думаю, понимаешь.

- Если я тебе мешаю, надо так и сказать.

- Никому не удается избежать ошибок.

- Нет, - соглашался я, не сомневаясь. Конечно, нет. – Почему у тебя такой голос?

- Какой?

- Злой, - иногда я говорил Наташе то, что было бы правильнее скрыть.

Она посмотрела на меня с каким-то сочувствием, словно я сказал какую-то глупость. Потом махнула рукой, что означало: «он сам не знает, что говорит».

- Подходящий момент для ссоры, - сказала она.

- Мы не должны ссориться.

- Моя уступчивость может быть только притворством.

Я застыл, чувствуя, что сейчас, возможно, пойму, какую же ошибку совершил. И не знаю, что больше – удивили меня ее слова или огорчили. Наташа словно торопилась оправдать все мои подозрения.

Я ощутил, как к глазам вдруг подступили слезы. Но – нет. Нет. Я не стал плакать. Уступить женщине было бы глупостью.

- Я отказываюсь тебя понимать, - сказал я.

- Не капризничай.

- Ты делаешь мне больно.

- Не будь занудой.

- Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, - мне очень хотелось унизить ее. Я перестал говорить то, что Наташа ожидала от меня. Любовь сделала ненужным любое притворство.

- Мне совсем не интересно твое мнение..

- Было бы честнее, если бы ты предупредила меня об этом заранее, - я сердито усмехнулся, как будто собираясь причинить ей боль, и ненавидел ее за это. Наши отношения нельзя было назвать простыми.

- Я-то тебя понимаю. А вот ты меня – нет. Тебе следует успокоиться.

Мне было так обидно, что я с трудом нашел слова для ответа:

- Какая ты злая.

- Я просто пытаюсь сказать тебе то, что важно для нас обоих.

Наташе нравилось чувствовать себя умнее меня. Я не мог понять то, что уже поняла она. Мы не понимали друг друга. Ее упрямство разочаровало меня. Было очень мучительно сознавать свою зависимость от Наташи. Мне казалось, что я никогда не привыкну к ней. Женщина умеет быть только эгоистичной.

- Я всегда чувствую, когда ты на меня сердишься, - для того, чтобы разочаровать любую женщину, мне достаточно оставаться естественным.

- Мне не нравится выслушивать от тебя упреки. Ты бы не говорил так, если бы любил меня, - то же самое ответила бы мне любая женщина.

- Я хочу, чтобы ты относилась ко мне серьезно.

Я не мог разобраться в себе. На самом деле не мог. Чувствовал себя совершенно беспомощным: у меня не было над Наташей власти. Я никогда не был оригинален в мыслях. Недоверчивость – мудрость дурака. Счастье возможно только в мечтах, иногда – в воспоминаниях.

- Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком? – спросил я.

- Не будь ко мне таким строгим.

- Почему?

- Ты знаешь почему. Ты – это ты,   а я – это я. Любой человек при желании может привыкнуть к моим недостаткам так же, как к ним привыкла я.