Су Тун - Рис Страница 21

Во время последнего, краткого, словно закат, просветления духа хозяин спешил завершить все земные дела. Младшей дочери он передал связку медных ключей от лабаза, поведав о тайных местах, где упрятаны золото и серебро. Очень долго, тревожно-отчаянным взглядом осматривал грузное тело Чжи Юнь:

– О тебе беспокоюсь я: на мужиков больно падка. Они-то тебя и погубят.

Последним к постели был призван У Лун. Печать подступающей смерти на тощем лице старика показалась У Лун’у знакомой. Как будто бы с дня первой встречи он чувствовал мертвенный дух. Подцепив на крючок синий полог кровати, У Лун хладнокровно рассматривал лик умиравшего.

– Ближе. Приблизься, У Лун. Я скажу пару слов.

Наклонившись, У Лун вдруг увидел – хозяин немыслимым образом приподнимает давно неподвижную руку.

– Скотина паршивая! Злая звезда!! – грязный ноготь проткнул роговицу У Лун’а.

Казалось, что левое око разбилось на тысячу мелких частей. Капли брызнувшей крови окрасили щеку. Но мог ли он знать, что лежащий на смертном одре замышляет паскудное дело? Как мог он предвидеть, что тот еще может поднять омертвевшую длань?

– Продолжай! – заревев низким басом от боли, У Лун стал трясти широченное, красного дерева ложе. – Еще один глаз у меня. И елда. Ты их тоже проткни!

Сотрясаясь всем телом, хозяин сомкнул свои очи. В пылу исступленного гнева У Лун разобрал звук забулькавшей в горле слюны. Гнев мгновенно прошел. У Лун вышел из спальни, прикрыв пятерней левый глаз. На дворе две сестры раздирали на ленточки белую ткань. Подобрав с земли пару обрывков, он вытер одним кровь с лица, опоясал другой вокруг стана:

– Издох старый хрыч. Выбил глаз мне и умер счастливым.

Ринувшись в спальню, Ци Юнь, не разжав кулачка, увлекла за собою отрез белой ткани. За ней поспешила Чжи Юнь, и среди гробовой тишины вдруг раздался то низкий, то вновь высоченный скулеж погребального плача. Работники, выбежав из переполненной залы на крик, натолкнулись у вороха белых клочков на зажавшего око У Лун’а:

– Отныне лабаз мне подавно прокорм обеспечить обязан: старик меня глаза лишил.

Два отреза закупленной загодя хлопковой ткани лежали на пыльном дворе беспорядочной кучей коротких и длинных полосок. Различные сущности: хлопок и рис источают на солнце легко различимое благоуханье. Весь вечер под скорбные вопли сестер У Лун жадно вдыхал запах свежего хлопка. Душистый и теплый. Он столько скучал по нему вдалеке от родной стороны. Примостившись у кучи обрывков, У Лун теребил в руках белую ткань, осязая, как то появляются, то исчезают под пальцами мелкие складки.

Глава VII

В осенний, холодный и ветреный день лабаз огласил детский плач. Повивальная бабка, держа на весу обагренные кровью ладони, вбежала во двор:

 – Пухлый мальчик. Мои поздравленья, У Лун!

Тот раскладывал карты. Кривые ряды то и дело разбрасывал ветер; У Лун подбирал голыши и придавливал карты к земле, но игра, как и прежде, не шла. Собирая колоду, У Лун покосил правый глаз – левый больше не мог ничего различить – на ладони старухи. Вид окровавленных рук вдруг напомнил ему о забое скотины в селении Кленов и Ив. Он открыл было рот, собираясь ответить... Но так ничего и не вымолвил.

Приоткрывая дверь спальни, У Лун разобрал, как Ци Юнь обсуждает обличье младенца:

– Странный какой-то. Незнамо в кого уродился.

Чжи Юнь с изможденным лицом под копною всклокоченных грязных волос растянулась в постели. Ее бледный лик острием овощного ножа рассекал лучик солнца, проникший меж сомкнутых ставен. Усевшись на ложе, Ци Юнь пеленала ребенка:

– У Лун, ты на чадо свое посмотри. Он немного похож на тебя.

С бледно-розовым личиком, с тельцем обтянутым полупрозрачною кожей дитя неуемно пищало. Тасуя колоду, У Лун наклонился к младенцу:

– И вправду незнамо в кого. На щенка он похож. Народятся кутята, такие же видом. Чай, видел я сук...

– Чуть не сдохла от боли, – Чжи Юнь сорвала полотенце со лба. – Если знала бы раньше, хоть бей мужикам не дала.

– Ты забудешь, – У Лун безучастно взглянул на Чжи Юнь. – Только снимешь штаны, обо всем позабудешь.

Ночью У Лун не успел сомкнуть глаз, как услышал «дон-дон»: кто-то лупит в ворота лабаза. Напялив на ноги холщевые туфли, У Лун поспешил открывать. У лабаза толпились какие-то люди. У Лун приподнял выше тусклый фонарь – так и есть: досточтимый с прислугой. Овчарка, вертевшаяся возле ног господина, вдруг звонко залаяла. В кузне напротив, в ближайшей лавчонке открылись ворота и ставни. Незваные гости под взорами сонных зевак наводнили лабаз.

– Я за сыном пришел, – заявил досточтимый У Лун’у. – Тут мне доложили, сынишка Чжи Юнь просто вылитый я. Мои жены, что с ними ни делай, рожать сыновей не хотят. Твоя баба наследника мне народила. Его я возьму. Попытаешься мне помешать?

– А с какой еще стати? – У Лун помотал головой и повел господина на внутренний двор, еле слышно бурча: – Есть хоть что-то мое в этом драном лабазе?

– Прекрасно! Ты, вижу, разумен в делах, – досточтимый легонько пихнул его в спину. – Были бы все так разумны, давно бы Братву распустил: сам бы сделался Буддой – все ружья с кинжалами в реку, и этих обратно на пристань – поклажу на спинах таскать.

Внимая словам господина, У Лун удивлялся – зачем досточтимый всё это ему говорит? Я, конечно, не пробовал прежде змеиного яда, но мне ли не знать – ты и есть налитая губительным ядом змея. У Лун, выдвинув выше фитиль фонаря, отворил дверь в покои. Кормившая грудью Чжи Юнь ошалело раскрыла глаза на ворвавшихся в спальню подручных. Теплая краска стыда разлилась у нее по лицу.

– Сына мне родила, – потрепав покрасневшую щеку Чжи Юнь, господин отобрал у нее пестрый ворох пеленок. – И вправду похож на меня. Я его забираю.

– Не дам! – завизжала Чжи Юнь, застучав кулачками по спинке кровати. – Сначала пинком мне под зад, а промучилась ночи и дни, так отдай ему даром?

– Ты мне не перечь, – передав заревевшего в голос младенца слуге, господин взял Чжи Юнь за немытые космы. – Ты знаешь, перечить мне бестолку.

 Перемежая стенанья портовою бранью, Чжи Юнь разрыдалась, подняв к господину набухшие влагой глаза:

 – Как же я? Мне что делать прикажешь? Ведь сам говорил, если чадо твое, то возьмешь меня в дом. Ну и где же носилки? Ты ртом говоришь или ветры пускаешь? Ребенка взять хочешь, а я не нужна?

– Мои слова всегда имели вес, – отмахнувшись, достойнейший Лю хохотнул, ослепив окружающих блеском набитого золотом рта. – В моем доме пять жен. Ты боишься, еще одной места не хватит? А вот от носилок уволь. Ты хоть в зеркало глянь, подобает ли с этакой рожей залезть в паланкин дома Лю?

– Ты всё хочешь меня уязвить, – Чжи Юнь вытерла слезы. – Плевать на приличия: ты мне всю жизнь исковеркал, и я от тебя не отстану. Вернешься за мною когда?!

– Никогда. Если надо, сама приходи, – господин рассмеялся, направился к двери, задумался, вновь обернулся к Чжи Юнь. – Месяцок всё же здесь посиди, чтобы взад от ворот не отправил. Уж больно вы, бабы, страшны после родов. Смотреть на вас тошно.

За дверью – одна за спиной у другого – У Лун и Ци Юнь наблюдали, как вслед за достойнейшим Лю из покоев Чжи Юнь изливается сонмище слуг и подручных. Пунцовое личико что было сил надрывавшегося на руках у слуги малыша к удивленью У Лун’а – ведь дня не прожил, уже выросли слезные железы – было покрыто слезами.

– Скотина, – чуть слышно ругалась Ци Юнь. – Не под небом наглее скотины.

Вдруг вспомнив о чем-то, Ци Юнь побежала вослед покидавшим лабаз посетителям:

– Вы хоть кормилицу чаду нашли? Непременно...

Никто не ответил. Прислуга почтенного Лю погрузилась в стоявшие у перекрестка повозки. Младенческий плач с каждым шагом возниц становился все тише и вскоре исчез вдалеке. С отвращением плюнув им вслед, Ци Юнь хлопнула дверью.

У Лун, потоптавшись на темном дворе, возвратился к Чжи Юнь. Та, уставив на мужа два красных раздувшихся глаза, сидела средь сбитой постели.

– Таращишься что на меня? – У Лун стал было стаскивать куртку и вдруг передумал. – Я здесь спать не буду: смердит от тебя. Да и после щенка твоего молочищем воняет.

Болтая пустым рукавом, У Лун дунул на лампу и двинулся к двери:

– В амбар пойду спать: там почище.

– Со мною останься, – во тьме заскулила Чжи Юнь. – Ты чего, «волчье сердце, собачья душонка», не можешь со мной посидеть?