Евгений Мин - Ценный подарок (сборник) Страница 21

— Реальный факт, — сказал Витя.

— Чет, — неожиданно выговорил я, с тревогой посмотрев на Катю. К счастью, она ничего не услышала.

Восемьдесят тысяч и один

Не снимая пальто, Катя вошла в столовую и тяжело положила на журнальный столик увесистый пакет, перевязанный бумажной бечевкой.

— Что это еще? — воскликнул я, ожидая от моей жены, любительницы оригинальных покупок, самого невероятного.

— Не будь любопытен, — сказала Катя, — подожди немного, и ты увидишь эту вещь.

Она ушла в переднюю, а я смотрел на тяжелый пакет и думал: «Если она называет его вещью, может быть, там походная газовая плита, или мини-холодильник для летних поездок, который избавит нас от посещения продуктовых магазинов в районных центрах». Размышлять долго не пришлось. Катя скоро вернулась и, стоя рядом со мной, не отрывала глаз от тяжелого пакета.

— Катя, что это? — повторил я.

— Узнаешь завтра, — торжественно произнесла она.

— Почему же завтра? — ныл я, забыв о достоинстве мужчины.

— Почему? Надеюсь, ты помнишь, какой завтра день?

— Конечно, среда, шестнадцатого октября, — сказал я, не глядя на календарь.

— Ну, и что же будет завтра, — таинственно посмотрела на меня Катя.

— Завтра у нас заказчики из Бердска. Конечно, я волнуюсь за свои конструкции.

— И с этими конструкциями ты забыл, что завтра день твоего рождения?

— Неужели? — искренне удивился я.

— Как ты мог забыть?

— Понимаешь, это так давно было, трудно помнить.

— Может быть, ты забыл и мой день?

— Ни в коем случае. Ты родилась десятого марта тысяча девятьсот…

— Не нужно, это лишняя подробность, — обняла меня Катя, — я подарю тебе эту вещь завтра, в день твоего рождения.

Тайна увесистого пакета продолжала мучить меня.

— Катя! — взмолился я. — Прошу тебя!.. Я не буду спать всю ночь, завтра я провалюсь перед товарищами из Сибири. Это отодвинет пуск объекта.

Слово «Сибирь» произвело на нее магическое действие. У себя в библиотеке она каждый день читала все газеты и была экономически подкована.

— Сибирь, — задумчиво повторила Катя, — хорошо, я пойду подогрею обед, а ты принеси из спальни ножницы.

Я вернулся раньше нее и принес самые большие ножницы. Стоя над пакетом, я не решался прикоснуться к нему.

Когда Катя вернулась, я спросил жаждущим голосом:

— Можно?

— Нет, здесь нужна женская рука.

Она взяла у меня ножницы и осторожно, будто делала хирургическую операцию, разрезала бумажную бечевку. Предо мной предстала толстая зеленая книга с надписью золочеными буквами «Энциклопедический словарь».

— Видишь?! — воскликнула Катя и, не заметив на моем лице ликования, тревожно спросила:

— Тебе не нравится?

— Нет, отчего же, — сказал я, — солидный том, изданный на высоком полиграфическом уровне. Но, видишь ли, у нас есть справочная литература: словарь Даля, трехтомный Энциклопедический, три тома Литературной и два тома Театральной энциклопедии, «Книга о вкусной и здоровой пище».

— Я знаю, что у нас есть, а этот словарь — сокровище. Здесь изложены всевозможные понятия, и всего восемьдесят тысяч слов.

— Восемьдесят тысяч! В нашем отделе мы легко обходимся примерно двумястами, а в конфликтных ситуациях даже тремя словами.

Катя, казалось, не обратила внимания на убожество нашего лексикона.

— Здесь понятия, о которых ты не имеешь понятия, — невольно скаламбурила она. — Посмотри, — открыла она наугад словарь и прочла: — Маржинализм, что это, по-твоему?

— Может быть, какое-нибудь экзотическое блюдо?

— Маржинализм, — так уверенно прочла Катя, будто знала это слово с самого детства, — маржинализм — один из принципов буржуазной политэкономии. Понял?

— Отчасти, но при чем тут я?

— Как ты недогадлив! Я знаю, у вас есть заказчики из Франции.

— Да, и также из ФРГ, но мы беседуем с ними на технические темы.

— Мало ли что! Всегда возможен капиталистический подвох, и ты обнаружишь свою необразованность. Запиши это слово.

Я записал его в свой рабочий блокнот, где были расчеты и схемы, и попросил:

— Разреши теперь мне.

Катя с великодушием жены и библиографа согласилась.

Я раскрыл словарь, ткнул пальцем в первое попавшееся слово, выпало:

— «Куки-чины, — группа родственных народов (манипури, мейтхеи, чины, душей, тхадо)».

Не знаю почему, но я рассмеялся. Катя осуждающе произнесла:

— Как тебе не стыдно быть великодержавным шовинистом? Откуда у тебя это?

Я покраснел, хотя никогда не страдал этим пороком.

Затем попеременно мы вылавливали слова одно за другим. Попадались и совсем незнакомые, как: «Аристоник, внебрачный сын пергамского царя Евмена», «Гранд-рапидс, город на севере США», «Кетцаль, птица отряда трогонов», были и такие, как «море», «восток», «денница». Я радовался им, как старым друзьям.

Вдруг Катя отчаянно схватилась за голову:

— Ой, как же это я? — И убежала на кухню.

Она появилась скоро. Лицо ее было полно мировой скорби.

— Девочка, что случилось? — спросил я, позволяя себе такую сентиментальность только в драматические минуты нашей жизни.

— Он выкипел, — еле выговорила Катя.

— Чайник, — догадался я, — не нужно волноваться, со мной это часто бывает.

— Суп, такой суп! — чуть не рыдала Катя.

Нужно было успокоить ее, и я сказал:

— Суп вовсе не так уж обязателен для человеческого организма. Сейчас мы посмотрим, что пишется по этому поводу в словаре.

Я открыл словарь на букву «с».

«Суховей, сухонос, птица отряда гусеобразных. Сухраварди Шахид, премьер-министр Пакистана в 1956—57 годах».

— Толя, — весело рассмеялась Катя, — ты ищешь слово «суп», но это же не поваренная книга.

— В Энциклопедическом словаре должно быть все, — твердо сказал я. — По-моему, суп для человечества важнее, чем какой-то премьер, который продержался на своем посту всего один год.

— Из-за супа не стоит сходить с ума, — сказала Катя, — у нас еще есть жаркое.

Жаркое подгорело, но мы расправились с ним быстро, стремясь приняться за словарь.

Спать мы легли поздно. Проснувшись в середине ночи, я обнаружил, что Кати нет рядом. Подождав немного, я натянул брюки и, не найдя ночных туфель, отправился на поиски Кати босиком. Я нашел ее в столовой. В одной рубашке и тапочках она сидела у журнального столика. Перед ней лежал Энциклопедический словарь, освещенный лампочкой торшера. Она была прекрасна. Никогда еще я не видел такого сочетания физической и интеллектуальной красоты. Как завороженный, я смотрел на нее, пока не вспомнил, что это не посторонняя женщина, а моя жена.

— Катя! — вскричал я. — Разве можно так, ты простудишься.

Она посмотрела на меня затуманенным взором и потом, взглянув в словарь, глухо сказала:

— Зачем ты пришел? Вечно ты мешаешь мне работать.

Я принялся уговаривать ее, что уже глубокая ночь. Я приводил десятки аргументов, но мое красноречие оказалось бесплодным. Я решил провести ночь здесь с нею, как вдруг она увидела мои босые ноги.

— Ты простудишься, у тебя будет грипп, коклюш, бронхиальная астма, воспаление легких, радикулит. Иди спать!

— Только с тобой!

Страх перед моими болезнями оказался сильнее моего красноречия. Катя пошла в спальню, захватив Словарь, и там положила его на тумбочку перед кроватью.

Целую неделю мы с Катей жили, так сказать, без отрыва от Словаря. Мы не смотрели телепередачи, не читали книги, отказывались от встреч со знакомыми. Катя свела до минимума телефонные разговоры с подругами. Зато мы узнали много слов и понятий. К началу второй недели словарная лихорадка спала и жизнь вошла в свою колею, но Катя по-прежнему говорила:

— Словарь — это радость для всех.

Конечно, я соглашался с ней.

Во вторник к нам пришел Георгий Александрович Самовицкий, артист кино и телевидения, увлеченный рассказчик, всегда рассказывающий только о себе. Это был еще молодой, но прогрессивно лысеющий человек, от пяток до темени полный важности. Он говорил, что посещает нас для того, чтобы почерпнуть у меня производственный материал для производственно-лирического фильма «Любовь и сталь». Я подозревал, что он, как писали в старинных романах, неравнодушен к моей жене.

В этот вечер Самовицкий с подъемом рассказывал о своей туристической поездке во Францию. Слушая его, можно было подумать, что эта страна вся состоит из одних магазинов. Катя смотрела на него восторженными глазами. Впервые я почувствовал, что моя семейная жизнь находится под угрозой.

Должно быть, устав от долгого содержательного рассказа, Самовицкий умолк. Катя, стремясь продолжить беседу, сказала:

— Георгий Александрович, не хотите вы посмотреть интересную книгу?