Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник) Страница 21

Не танк, а передвижной магазин!

Теперь искусство убивать и грабить фашисты демонстрировали на жителях древней новоторжской земли.

По дороге, что вела из города в сторону церкви, названной в честь евангелиста Иоанна Богослова, бежали ребятишки, старики, старушки, кто с котомкой, кто с узелком. Самолёт, заметив жертвы, развернулся от города и пошёл на беззащитных беженцев, грохоча пулемётами.

Сначала убивали детей, прямо на глазах бабушек и дедушек, а после — их самих.

— Ироды проклятые! — махал клюкой седой старец. — Уж отольётся вам наша кровь.

Дед не успел договорить — пулемётная очередь прошила ему спину.

Закончив охоту на беженцев, самолёты улетели.

Ходили слухи, вероятно, не без причин, что в Торжке делали своё «чёрное дело» немецкие диверсанты. Специальными сигналами в тёмное время суток они показывали самолётам, куда сбрасывать фугасные или зажигательные бомбы.

Вполне может быть, что по их наводке ночью 13 октября разбомбили городской радиоузел. Утром радио молчало, никто не передавал предупреждений о налетах, советов, что и как делать, чтобы сохранить жизнь. В ту же ночь фашисты прицельно разбомбили Власьевскую церковь, где квартировал главный архив Торжка, архив горел сутки, были уничтожены тысячи документов о событиях истории за 200 лет, сгорела и библиотека, в ней было около одной тысячи книг.

Зарево, отголоски взрывов видели и слышали всю ночь жители деревень и сёл на расстоянии примерно двадцати километров вокруг Торжка. Многие не спали, с тревогой выходили за ворота, всматривались в жуткие отсветы. Ребятишки забирались на деревья, на крыши домов, чтобы увидеть, что страшное происходило там, далеко, на горизонте, а страшным было то, что город горел.

Сержант Басов уже не мог знать о злодеяниях, которые сотворили враги в Торжке. Он был далеко от родных мест. К вечеру Николай благополучно добрался в расположение своей части. Миномётный взвод, где он служил, готовился назавтра к бою.

Хмурое безрадостное утро светлело над горизонтом, наступал новый день — 14 октября. Город заволакивал едкий дым пожаров. Вереницы горожан текли в окрестные леса и деревни — кто-то к родственникам, кто-то к знакомым, кто-то шёл просто в надежде перетерпеть безжалостный огонь войны подальше от ночного ада.

Люди в спешке оставляли всё нажитое, брали с собой лишь узелки с едой, да вели за руки детей. За трое суток город покинули почти двадцать тысяч жителей. Хорошо, что кто-то из них уходил от бомбёжек в безопасном направлении — по Карельскому тракту в сторону Калашникова и Лихославля. Но таких было немного. Не зная точно, где линия фронта, большинство держало путь именно в сторону фронта.

Мимо дома историка Усова, а жил он на улице Конной, проплывали печальные лица временных беженцев.

Александр Александрович встал из-за стола, за которым писал, взглянул в окошко.

— Куда народу спрятаться! — вздохнул он. — В лес забежать — только и осталось. Да и там не особо спрячешься, кругом всё голо, везде холодно. Эх, беда, беда!

Вдали виднелась знаменитая торговая площадь. Там до войны продавали коней, упряжь, утварь и всё другое, что связано с лошадьми. Сюда ехали из ближних мест и издалека, конный базар в Торжке славился издавна. Теперь он был изрыт воронками от авиационных бомб.

На голос Усова из комнаты вышла жена Фаина Фёдоровна. Плечи её укрывала тёплая шаль, в пальцах она держала папиросу, от которой вился дымок.

— Ты что-то сказал? — спросила Фаина Фёдоровна.

Она посмотрела на листки, исписанные ровным почерком.

— Сказал я, сказал, — отозвался Александр Александрович. — Жалко земляков, вон, бегут, кто куда.

— Тебе, смотрю, и бомбёжки нипочём, — кивнула жена на рукопись. — Всё пишешь, да пишешь. Может, оно никому и не надо? Людей убивают, война идёт, кто будет читать твою далёкую-далёкую историю?

Фаина Фёдоровна затянулась, пустила кольцо дыма.

— Как же, Фая, не надо! — удивился Усов. — Нет, ты не права, что не будут читать, как ты говоришь, далёкую историю. Как раз её теперь и следует читать, учиться мужеству и смелости у предков наших, которые жили в древнем Торжке. Ну, ты сама подумай, только представь: огромное скопище татар — армия ордынского хана Батыя — окружило Торжок в феврале 1238 года. Татары приставили к стенам крепости штурмовые лестницы, гикали, орали, осыпали русских бранью. Но горожане не струсили, на угрозы татар, на их требования сдать город отвечали только отказом. Наш Иванко, он был посадник Новоторжский, каков? Это ж герой самый настоящий. Не дождавшись помощи из Великого Новгорода, сам Иванко организовал оборону и бился против татар. И вместе с ним на защиту встали и все, кто жил в Торжке. Разве это не герои? Герои истинные! Вот у кого нам, нынешним, да ещё в тяжелое военное время, надо учиться!

Фаина Фёдоровна слушала Усова молча, иногда только кивала головой, словно соглашалась с ним.

Александр Александрович сел, что называется, на «любимого конька». Он писал об осаде Торжка, которая происходила шестьсот с лишним лет назад. Усова не смущали далёкие века, он мог часами говорить о древних событиях, представлять их так, будто они произошли только вчера. Он уже намеревался в деталях поведать Фаине Фёдоровне про то, как действовал Иванко, когда неожиданно послышался гул моторов, гул, который различали даже собаки, сторожившие дома.

— Опять налёт, — всполошилась Фаина Фёдоровна.

Самолёты с крестами затмили утреннее небо, пикируя, сбрасывали бомбы, уничтожали то, что ещё осталось после их ночного налёта. Видимо, им отдали приказ стереть город с лица земли, превратить в руины. Фашисты усердно делали то, что в 1238 году совершили грабительские орды хана Батыя — они фактически превратили город в пепелище.

Вскоре со стороны села Будова, где базировался воздушный полк, появились наши истребители, в небе завязался ожесточённый бой.

— Скорее в яму! — закричала Фаина Фёдоровна. — Бежим, Саша, бежим!

Она побежала за дом, в конце огорода было вырыто приспособленное убежище.

Усов замешкался. Он тщательно собрал рукопись и положил в ящик стола. Когда он вышел на крыльцо, где-то недалеко грохнул такой мощный взрыв, что его бросило наземь, зазвенели разбитые в окнах стёкла, входную дверь сорвало с петель.

Падая, Александр Александрович выхватил взглядом, как огромный черный столб дыма взвился в конце улицы Володарского.

Слава Богу, Усов не покалечился. Он поднялся, пригнулся и побежал в конец огорода, только успел захлопнуть тяжёлую тесовую дверь, как почувствовал, что земля опять содрогнулась от удара.

— Господи, в дом бы не попали, — взмолился Александр Александрович, — а то придётся в яме жить.

— Ты что-то сказал? — повернулась Фаина Фёдоровна.

— Да, варвары проклятые — фашисты, — выругался Усов и замолчал.

Супруги Усовы просидели какое-то время в яме, где её малое пространство слабо освещал белый огарок толстой хозяйственной свечи. Было душно, говорить им не хотелось. Да и о чём говорить? Всё и так было ясно без слов. Наконец, Александру Александровичу почудилось, что наверху наступила тишина, он предложил жене подняться.

Они выбрались из ямы.

Налёт, то убывая, то нарастая, ещё продолжался до самых сумерек. Когда гул затих, кое-кто из жителей всё же вышел на улицу из не разбитых домов поглядеть, что уцелело, может, кому-то нужно было помочь. Пошёл и Усов, хотя Фаина Фёдоровна ругалась, не отпускала его. Александр Александрович увидел, что по центру — от Торговых рядов и до окраин — гуляли пожары.

На Народной улице всё было разрушено, одиноко маячили два дома, остальное — горело. Усов дошёл до угла улиц Володарки и Загородней, и его взгляду предстала огромная глубокая воронка. Он сразу понял, почему его сбила на землю взрывная волна — отсюда она долетела до его дома. Раньше он таких больших воронок не видел — метров сорок в диаметре. Усов подумал, что фашисты применили какие-то тяжелые снаряды. И это было, на самом деле, так — разорвавшаяся авиационная бомба весила 500 килограммов.

— У, варвары! — не сдержался Усов.

Он прошёл чуть подальше и остановился.

У колодца, чудом не разрушенного, была прислонена высокая икона Спасителя. Откуда она взялась? Никто, наверное, не сказал бы. Александр Александрович подошёл ближе. Да, икона стояла большая, храмовая, в окладе из чеканки и фольги. Мерцал в сумерках золотым отливом образ Спасителя. Две старушки молились у иконы и клали поклоны. Усова так поразили их просветлённые исхудавшие лица, что он остановился в молчании.

Одна из старушек заметила Усова, повернулась к нему.

— Видишь, милый, чудо! — кивнула она в сторону иконы. — Мы тоже не ведаем, как она тут объявилась, шли мимо и заметили. Бог нас не оставил, Бог нас любит, слава Богу.