Вероника Батхен - Остров Рай Страница 21

Из последних рядов перепуганных жителей ручейком зазвучала флейта. Звонкая, как вода по камням, нежная словно первый в году теплый ветер, веселая, будто дитя в одуванчиковом венке. И девчонка с вистлой в руках была под стать инструменту — конопатая, тощая и задорная, не иначе, как связанная из колючей прошлогодней соломы. Какая зима, если май на дворе? Что за голод — добудем муки, у соседей одолжим кастрюлю да слепим на всех варенички!

Саксофон зарычал — так бросается в битву воин, без разбора круша и чужих и своих. Так от боли в пораненном брюхе страшный кит бьет и топит рыбачьи лодки. Так дымится сожженный дом — всякой женщине лучше сгореть вместе с домом.

Вот чудак, — засмеялась флейта, — лучший способ залить пожар — это выпить по кружке пива. Лучший способ наделать глупости — говорить о них с важным видом. Будь, как птица небесная, и не рви колоски, где не сеял!

Птицы в небе, змея на скале, корабли на ладони бури. Путь одних незнаком, путь другой неизвестен и третий не угадаю…

Флейта пробовала сыграться, саксофон завивал мелодию. Это было чудесно — беседа и поединок. Слушали все — люди, крысы, деревья, воды и облака.

Мать придурка Шевякина сообразила первой. Она дернула чадо за шиворот из обреченной стаи и пустилась бегом — в город, прочь, на вокзал, в столицу, к чертовой матери прочь отсюда!!! Не успела флейта связать три ноты, как напев потерялся в дружном топоте ног. Хоть бы кто позаботился увести, уберечь спасительницу… Нет, одна-одинешенька храбрая Герда стояла на пути Крысолова. Только музыка и надежда.

Светлая поляна

Дорога от станции показалась длиннее обычного. День был жаркий и тягостный, листья вяли, псы и птицы прятались по кустам, только жирные слепни кружили на солнцепеке. Все ждали грозы, но который день небо наливалось свинцом впустую. Юхан глянул на тучи — они перекатывались к востоку, могучие и громоздкие, словно сказочные олифанты. Рюкзак давил на спину — вроде всего ничего взял из города, а к земле тянет. Многодневная усталость монотонной постылой работы переполняла тело. Пройдет. Пара суток в лесу лучшее лекарство от хандры и тоски.

…Подобно рыцарям Руссо, искать спасения в природе… КСПшная безделушка легла к душе. Юхан был нелюдим и молчальник, последние годы редко выбирался на слеты. Молодежь — бесцеремонная, невоспитанная и циничная — раздражала его, старики матерели или спивались… да сколько их осталось, тех стариков? Кулаков, Олексий, Жанка-ключница… давно уже Мама Жанна, скоро бабушкой станет… Дорога пошла круто вверх, начался тяжелый подъем, дыхания не хватало, мысли кончились.

За пригорком соблазнительно горбилась остановка — новички и девчонки часто делали там привал… Фляжка приятно легла в руку и вкусно булькнула. Глоток — и Юхан зашагал дальше — мимо бетонной туши заброшенной скотофермы, мимо поля, мимо ясной березовой рощицы… Считай полдороги вышло.

У моста было душно. Речка Татарка, обычно холодная и беспокойная, обмелела и обленилась. От зарослей парило, пахло сочной листвой и тиной, пролетали медленные стрекозы. Мост лежал над пологими берегами, словно ископаемое чудовище эпохи соцреализма. Огрызок лыжной трассы — две длинные ржавые рельсы и зубчики шпал между ними. И вниз метров шесть — на камни.

Раньше — когда еще выезжали в лес всей компанией — Юхан любил пройтись по железке с девчонкой на руках — все, кроме Жанки, боялись моста и забавно визжали, цепляясь за рубашку. Анюта рассказывала потом, что именно на переправе решила выйти за него замуж — за сильного и надежного человека. Теперь бы куража не хватило. Да и жену в лес не вытащишь — располнела, обабилась. А хороша была… Юхан поддернул поудобнее лямки и шагнул на рельсы.

Сердце все-таки заворочалось, напомнило о себе. Стареем, Юрик, стареем… Рюкзак на землю и посидеть немного, подышать вволю. Потом умыться у речки, набрать в ладони тепловатой воды и выпить — знакомая сладость с железистой кислинкой. В городе вода никакая, а здесь родники можно различать, как вино — по вкусу.

После отдыха рюкзак показался еще тяжелее. Тропинка петляла между высоких сосен, продиралась сквозь малинники и бурелом. По сторонам все чаще виднелись кострища и следы старых стоянок. Настроение совсем скисло. Ужели сложно убрать за собой, закопать банки, собрать мусор? Туристы…! Нас — тогда еще глупых щенков — натаскивали — уважать лес, быть бережными, не шуметь, не губить, не гадить. А толку? Вот один теперь и иду на старое место.

Хандра, хандра… Юхан тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и прибавил шагу. Тропинка поднялась на холм и закончилась на краю светлой поляны. Ковер цветов, нежная зелень в обручальном кольце березок и робких рябин. Огромный ветвистый дуб посредине — как старый барин, покровитель и опекун мелколиственных, хрупких древесных дев. Откуда-то из-под защиты листвы подал голос ворон. Старый знакомый. Пара угольно-черных птиц, величественных и скандальных гнездилась здесь с незапамятных пор…

Грязь. Каждый шаг по знакомой земле — словно босиком по углям. Вот сволочи!!! Обертки, осколки, ржавые банки, пустые бутылки, неприбранные костровища, разноцветный, липкий, назойливый человеческий мусор. Приехали, шашлычков покушали, музыку поиграли, потрахались на природе — и назад в цивилизацию. Сукины дети… помойку из леса устроили. Хорошо, что стоянка была пуста — кулаки не на шутку чесались.

Раскатать и поставить ветхую брезентуху для Юхана было делом пяти минут. Дрова, огонь, вода… на речку или? Да, к водопаду. В паре сотен шагов от поляны, в зарослях пряталась дивная шутка природы, живая игрушка. Водопад в человеческий рост — ручеек огибал холм, упирался в морену и холодной струей сбегал вниз. Каменистое русло, зеленый плющ, красная, рыхлая земля на склонах… Кан тихонько пошел ко дну, Юхан присел на корточки и загляделся на воду. Как он изменился за эти годы — вон, седой весь, лицо жеваное, сила из рук уходит, сердце пошаливает. Смотреть противно.

Почитай четверть века назад они съехались сюда на Купалу. Вроде бы в шутку — от жара в шальной крови. Побеситься, попрыгать через костер, попеть песен, поцеловаться наугад… В двадцать лет был бы повод повеселиться! Он тогда отошел от огня в темноту — захотелось побыть в одиночестве, поговорить с лесом. Случайно выбрел на водопад. А Жанка купалась в нем. Голая. Красота, как в романе — ночь, луна светит, вода течет, птица какая-то свиристит. И женщина — белая, только лоно темнеет и мокрые волосы рассыпаются по груди. Он хотел подойти. Знал, что Жанка — взрослая, сильная, гордая Жанка — по нему с весны сохнет. Струсил. К осени Жанка — говорили, от злости — закрутила с Эдичкой рыжим, вышла замуж, года четыре не появлялась, а когда вернулась — он уже был с Анютой. И все.

Кан закипел быстро. От лесного крепкого чая на душе стало легче. Сколько лет просишь жену — не жалей, не жалей заварку — все без толку. Есть не хотелось. Юхан быстро выкопал яму рядом с прежним могильником, взял лопату, мешок, нож — и пошел чистить лес по стоянкам. Дело долгое. Привычное. По жаре утомительное. А что делать? Если не я, то кто будет разгребать эту помойку? И на работе так — чуть аврал, Юрий Евгеньевич, почта разладилась, Юрочка, у бухгалтеров программа сбоит, Юрка, через час головной офис должен быть подключен к сети… И кому какое дело, что нанимался программистом баз данных и ничего, кроме своей машины и своей работы знать не желаю. Возраст. Карьера не светит — так до старости и лазать на побегушках, а семью кормить надо… чертова железяка, порезался… Аньке денег всегда не хватает, Васена туда же — купи, купи… домой, как в болото, одно и то же… ну и вонища… сколько дряни из города привезли, гады!

Раз за разом Юхан возвращался в лагерь, сбрасывал стекло и железо в большой костер, «химию» в яму, споласкивал руки, пил по глотку коньяк и уходил снова. Казалось, мусору нет конца. Дрянное дело навевало дурные мысли. Обиды — на друзей, на жену, на себя никчемного, старые грехи и новые, еще не заросшие пакости, бессмысленность глупого, обыденного житья ради куска хлеба — только лес и спасает… Ветер прошелся по вершинам деревьев, показалось — вот-вот случится гроза, но обошлось мелким дождиком. Наконец помойка благополучно сдохла. Юхан выкупался в реке, смывая усталость, — вечерняя прохлада бодрила. Можно было спокойно заняться ужином.

Забросить в котел перловки — кто говорит, что «шрапнель» не еда, не умеет ее готовить… Медленно надо тушить, ласково, помешивать осторожно, за каждым зернышком серебристым следить. Лук обжарить в манерке — и в кан, лисичек горсть покрошить, тушенку — гостовскую в жирной от смазки банке — порезать меленькими кусочками, потомить чуть для запаха — и туда же, травок добавить, сныти молоденькой да кислицы — и где в городе отыщешь такое блюдо?

Незнакомец вышел к костру, когда Юхан снял кан с огня. Пожилой, бородатый, низенький, дурно одетый — в городе сказали бы «бомж», но в лесу и не таких встретишь. Подошел к огню, молча зыркнул из-под густых бровей. Взгляд тяжелый, внимательный, но спокойный. Похоже, свой. Юхан указал на еду. Незнакомец кивнул.