Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе Страница 21

И он смело, местами даже слишком смело, как показалось Петру, охарактеризовал обстановку в стране. Поделился своими соображениями, почему не складываются в стране дела и что, по его мнению, надо сделать, чтобы выправить положение. Все очень просто — мы разучились работать, разучились быть рачительными хозяевами. А почему? Потому что весь смысл труда сводится к зарплате. Сколько кому выведут зарплаты. Не сколько человек заработает, а сколько выведут. И люди перестали думать о том, что он сделал за смену, а стали думать о том, как «выбить» зарплату. Потерян смысл труда. Отсюда все беды. Он даже прошелся язвительно по известному каждому школьнику принципу: «От каждого по способности — каждому по труду». У кого одни только способности. А у кого труд? Ему платят за способность горлом брать, а трудиться кто будет?..

Взял слово пилорамщик. Щуплый узколицый человек. В небритой бороде его, на вид седой, намертво застряла мелкая опилочная пыль. Он рассудительно, толково и, как показалось Петру, очень убедительно разъяснил ученому, что на такой пилораме, как у него, дальше жить и работать никак нельзя.

— …Нам установлена норма, как будто пилорама новая. А ее уже трижды надо списать. Значит что? Значит, нашим нормировщикам надо подумать, как установить справедливую норму. Провести, может, хронометраж. Ведь от производительности пилорамы нам план устанавливают на месяц, квартал и год. План нереальный. Мы его не выполняем из месяца в месяц. Нас лишают премиальных. Вот вам и вся любовь…

— Погоди, погоди, Лапин, — не вытерпел и перебил его мастер по лесопилению Ожижко Павел — хмурый мужчина, глядящий исподлобья. — Хронометраж мы провели в прошлом году. Норму установили реальную. Ты же подписывал расчет на установление новой нормы. Лучше расскажи, как на прошлой неделе ты пришел на работу пьяный и включил ускоренную подачу. Полетели полотна, сгорел мотор. А? И это у тебя частенько бывает…

Рамщик, не смутясь нимало, открыл широко рот, чтоб возразить, потом закрыл, сел на корточки. Вроде как обиделся. Мастер продолжал:

— Почему ты себя так ведешь? Да потому что хорошо знаешь, что тебя некем заменить. А было бы кем заменить, я б тебя сейчас же отстранил от работы. Потому как и сейчас, вот перед обедом, ты уже потянул полбутылки «Ана пы». Заходил к вам в раздевалку, там винный дух стоит. Иди сюда, дыхни‑ка…

Пилорамщик встал с корточек и тоже вывалился мешком за дверь.

— Я вот думаю, — сказал ученый как‑то тихо и печально. —Навести бы порядок здесь у вас на нижнем складе…

— Да эту грязь мы уже и опилками засыпали раз десять и гравий возили!.. — выкрикнул возмущенно морщинистый, с землистым лицом рабочий. — И как в прорву!..

И заговорили, загомонили все сразу, перебивая один другого.

В контору возвращались втроем: ученый, Петр и бойкая мастер с разделки, Зоя Ветрова. Возле конторы остановились поговорить. Что‑то все порывалась сказать Зоя Ветрова. Вот если б, вот если б… И то ли не решалась, то ли мысль ускользала.

— Скажите, — обратился к ней ученый, — вот если б с завтрашнего дня вы стали хозяйкой этого производства, с чего бы вы начали?

И по тому, как встрепенулась Зоя Ветрова, Петр понял, ученый попал в самую точку: вот об этом и хотела говорить она, но… То ли не решалась, то ли мысль ускользала.

— Ас того, что поставила бы хороший забор вокруг нижнего склада и сторожа с берданой на въезде — выезде. Раз! Второе, у меня бы не валялись так вот под ногами доски и лес. Посмотрите! — и она носком туфли пнула брус. Отличный брус из пихты, видно, черновая мебельная заготовка.

— М — да, — сказал задумчиво ученый. — Именно такого ответа я и ожидал от вас. Значит, здесь у вас, на нижнем складе, как и в леспромхозе, да и в стране не хватает хозяина?..

— Именно так! — уверенно и серьезно подтвердила Зоя Ветрова.

— Ну это самый первый шаг. Чисто хозяйский, правильный — добро надо беречь, только тогда его можно умножить… Ну а по делу? Как хозяин — предприниматель, что бы вы для начала сделали?

Женщина задумалась.

— Наверное, взяла бы лист бумаги, карандаш и прики нула, чего и сколько в моем хозяйстве можно произвести. Потом подумала бы, как это можно осуществить. То есть, как обеспечить мое производство сырьем, в данном случае круглым лесом, необходимыми материалами… Наверное, нашла бы поставщиков, заключила бы с ними «железные» договора, чтоб все было вовремя и в нужном количестве… Ну и… Посчитала бы, сколько мне это будет стоить и что я буду иметь от этого, — она широко повела рукой, — от этого моего дела. Будет навар или нет? Стоит уродоваться здесь или лучше пустить все с молотка? Так? — она улыбнулась, напряженно всматриваясь в лицо ученого.

Тот не сразу и как‑то вроде удивленно согласился:

— Так. Очень даже так! Каждый предприниматель ставит перед собой именно эти вопросы: «Что делать? Как делать? И что это даст?» — он подумал и хитро так прищурился на Зою Ветрову. — Вот если бы вы меня спросили — в чем будет заключаться моя работа у вас здесь? Я бы ответил — научить вас отвечать именно на эти вопросы: «Что? Как? и Что это даст?»

Зоя Ветрова посмотрела задумчиво вдаль и сказала:

— Ничего у вас не получится.

— У нас‑то как раз получится. Мы точно знаем, чему вас учить и как. И мы свое дело сделаем. Вопрос в другом — как вы воспримете наши старания? Захотите ли вы этому учиться? А главное — захотите ли с толком, по-хозяйски работать?!

— Да — а-а! В том‑то и дело…

С разделочной эстакады донесся грубый окрик:

— Эй! Сколько можно глазки строить? Пора работать!..

— Во, — сказала Зоя Ветрова, — мои мальчики соскучились по мне. Ревнуют.

— Грубовато, — покосился ученый в сторону эстакады.

— Это еще ничего! — хмыкнула Зоя Ветрова. — Это, можно сказать, почти ласково. Вас стесняются. А если б не вы — они б так загнули, что не разогнуть.

Она попрощалась и пошла к своим «мальчикам».

— В самом деле — грубовато, — сказал ученый, глядя ей вслед.

— Грубовато, — согласился Петр. — Матерятся, как сапожники. Правда, и она в карман за матом не полезет. Спуску не дает.

Ученый покачал головой сокрушенно.

— Ну почему люди вот так?.. — он помолчал, подыскивая подходящее слово и, не найдя, цокнул в досаде языком.

— А жизнь такая!.. — простодушно отозвался Петр, не подозревая, что затронут самый жгучий вопрос современности. Ученый пристально всмотрелся в него, будто видел впервые.

— Вы так просто и четко ответили на самый больной вопрос современности…

— А что? — не дал ему договорить поощренный похвалой Петр. — Все просто: как аукнется, так и откликнется. Какая жизнь — такие и люди. Вы спросите — какая — такая жизнь? А вот, — он широко повел рукой. — Мусор, грязь, неустроенность… Плюс невнимание начальства. Они там, — он ткнул пальцем вверх, — сами по себе. А здесь люди сами по себе. И человек наш, он так устроен — если к нему ноль внимания, то и он без уважения. Отсюда и нравы, и нравственность… Это, конечно, упрощенно. На самом деле все гораздо сложнее…

— Я понимаю, — кивнул ученый, видя, что Петр затрудняется продолжать мысль. — Все не так просто. Но если, как говорится, одним словом, то именно так — «жизнь такая», — он протянул руку попрощаться. — Простите. Я бы с удовольствием еще пообщался с вами, но в четыре часа занятия со специалистами в главной конторе. Мне приятно было познакомиться… — И он зашагал было по шпалам к поселку.

— Я провожу вас немного, — сказал Петр, пожав ему руку, и зашагал рядом, поскрипывая протезом. Ученый невольно сбавил шаг, понимая, что Петру хочется закончить свою мысль, закруглиться. Петр откашлялся. — Вот взять хотя бы Зою Ветрову. Умница ведь! Слышали, как рассудила? По — хозяйски, по — государственному. А посмотрите на нее — неухоженная, обмороженная, зубы гнилые. В общем, запущенная. А почему? Да потому, что жизнь у нас здесь такая. Обстановка. Работа, люди грубые, муж пьяница, начальство — циники. А правительство тусуется в своем особом мирке. Вот и опускается простой человек. Думает, наверно, я недостоин лучшего. А так ли это? В душе мы каждый понимаем — нет, не так. Человек лучшего достоин. Но…

— Все верно, Петр… Не знаю по отчеству.

— Просто — Петр.

— Нет. Хочу вас по имени — отчеству. Мы еще встретимся… Я смотрю, вам трудно идти на протезе… Как все же ваше отчество?

— Федорович… Петр Федорович Калашников. А вас?

— Виталий Максимович Портнов.

Когда они прощались, пожимая друг другу руки, в горах ухнул далекий тяжелый взрыв. У Петра дернулось больно сердце. Так всякий раз, когда он слышал взрыв в горах. Там где‑то Андрей с пацанами. Не они ли подорвались? Хотя нора уже и привыкнуть. Его Андрей из любителя-искателя военных трофеев превратился, по сути дела, в профессионала — минера. Его даже берут с собой в рейды по горам военные минеры. У него и похвальная грамота от них. «За участие в ликвидации опасных последствий войны…» После войны в горах остались брошенное оружие и боеприпасы. В сарае, дома все углы завалены ржавыми стволами винтовок, автоматов, минометов; кучи проржавевших, а то и целых боевых патронов, каски, диски, гранаты, мины и толовые шашки, похожие на бруски хозяйственного мыла. Петр не успевал выгребать из углов и выбрасывать. И что только не делал, как только не наказывал сына, чтоб отвадить от опасного увлечения, — ничего не помогло. Вот уж охотЬ — неволя! И чем старше становится, тем несговорчивее…