Олег Рой - Украденное счастье Страница 21

Анрэ слушал, сочувственно кивал, а про себя думал:

«Ну уж нет, у меня все сложится по-другому! Моя дочь, которую родит мне Софи, будет меня и любить, и уважать… Уж я сделаю все, чтобы она всегда нуждалась во мне больше, чем в ком-либо другом… Я никогда не позволю ей предать меня, променять на кого-то другого. Или на что-то другое, как это сделала Наташа!»

После разговора с женихом мэр несколько повеселел, вернулся к столу и опять взял слово. Сначала он рассыпался в комплиментах родителям Софи — за то, что воспитали такое прелестное дитя; потом заговорил об отце и матери Анрэ, которым, к великому сожалению, не удалось дожить до этого счастливого дня.

— Посмотрите на молодых, — говорил мэр. — Они настолько счастливы, что даже мы все, находящиеся рядом с ними, забываем о своих заботах и неприятностях и становимся счастливыми.

«Я счастлив. Он прав — я очень счастлив, — думал Анрэ. — Слышишь, Наташа? У меня все прекрасно! У меня собственный банк, разворачивающийся нефтяной бизнес, хороший дом, а теперь еще и благополучная семья! И у меня опять будет дочь, которую теперь уже никто не отнимет. У тебя не получится испортить мою жизнь, что бы ты для этого ни сделала!..»

Когда гости разошлись и они остались вдвоем, Анрэ накинулся на Софи, как изголодавшийся зверь. Он был неутомим, она изобретательна. Кровать, широкое старинное ложе, приобретенное Анрэ в дорогом антикварном магазине, только поскрипывала да поохивала. Заснули молодые только глубокой ночью. Софи положила голову мужу на грудь, он обнял ее за плечи. А наутро оказалось, что рука Анрэ так затекла, что ему стоило больших усилий вернуть ей чувствительность.

Началась новая жизнь. Утром Софи готовила завтрак, поднимаясь раньше мужа минут на пятнадцать, а то и на полчаса, в зависимости от того, что за блюдо планировалось сделать. Она ни разу не позволила себе поваляться в постели, хотя он всегда говорил, целуя ее:

— Ты бы поспала еще, дорогая! Я сам все приготовлю.

— Сам?! А я на что? Или ты хочешь, чтобы тебе подавала завтрак одна из наших старых фей?

— Только не это, — смеялся он. — Они закормят меня овсянкой и своим анисовым печеньем. А я на него уже смотреть не могу!

Софи стряпала какой-нибудь восхитительный полувоздушный омлет, и они вместе садились за стол. Потом Анрэ уезжал в банк, молодая жена провожала его и, предоставленная самой себе, целый день принимала ароматические ванны, листала модные журналы, бегала по магазинам, перезванивалась с подругами, слушала музыку, наряжалась, словом, жила жизнью счастливой молодой женщины. При этом она оказалась хорошей хозяйкой, всегда четко знала и помнила, что нужно в первую очередь убрать, починить, купить, постирать и приготовить. Тетушки-феи безропотно передали ей бразды правления, отойдя на скромные роли прислужниц в собственном же доме, и Софи очень быстро научилась командовать ими, распределять обязанности и отдавать распоряжения.

Уже с утра, с самого отъезда мужа, она ждала вечера с таким нетерпением, что если бы это ожидание можно было перевести в киловатты, то раскалились бы провода электропроводки, зажглись бы все лампочки в доме и даже не включенным в сеть утюгом можно было бы гладить рубашки. Несколько раз в день она под самым пустячным предлогом, а то и без всякого предлога звонила мужу в банк и сообщала, как соскучилась по нему. Анрэ же, как только в работе появлялось не занятое переговорами время, тут же уезжал домой — прежде он никогда не позволял себе уйти со службы раньше. Они запирали двери на ключ, отключали телефон и бросались друг к другу в объятия.

В выходные молодожены выбирались за город, ездили в Италию, на озеро Комо, что в Ломбардских Предальпах, совершали и более дальние поездки — в Женеву, Милан, Геную. Как Софи нравилась такая жизнь! Дино, ее отец, был хоть и состоятелен, но скуповат, и, живя в родительском доме, она никак не могла похвастаться, что утопает в роскоши. А Орелли был действительно богат, дела его шли успешно, и, что самое главное, он практически ни в чем не отказывал молодой жене. У нее появились шикарные наряды, украшения и прочие вещи. Не проходило и недели, чтобы банкир не делал своей супруге какого-нибудь дорогого и со вкусом выбранного подарка. Софи каждый раз радовалась как ребенок и бросалась его целовать, а феи-тетушки с умилением наблюдали за ними и улыбались. Казалось, счастье навсегда поселилось в этом доме…

Анрэ постоянно говорил об их будущей дочке, о том, как они ее будут растить и воспитывать. Сразу же после свадьбы он велел освободить самую светлую и просторную комнату в доме — «здесь будет детская», — оклеить ее розоватыми обоями, утеплить окна, чтобы ребенку не дуло. Он даже начал покупать кукол и детские книжки, несмотря на протесты Софи, уверявшей, что это дурная примета, зачитывался всевозможными пособиями по педагогике, делал выписки, подчеркивал в книгах те места, которые одобрял, и жирно вымарывал то, с чем был не согласен. Однако долгожданная беременность все не наступала. Раз в двадцать восемь дней Софи вынуждена была сообщать мужу неприятную новость и при этом чувствовала себя все более и более виноватой, а тон, которым он спрашивал; «Что, опять нет?» — становился все строже и строже.

Анрэ начал задерживаться на работе, приходить поздно, жаловаться на усталость, когда она пыталась затащить его в постель.

— Дорогая, не сейчас. Я так вымотался. Сегодня была чертовски важная встреча с партнерами из Женевы.

Софи надувала губки. Потом, когда они ложились спать, она вновь начинала приставать к нему. Иногда Анрэ сдавался на милость победительницы и опять бывал нежен и по-хорошему груб. Тогда Софи опять видела в нем своего Анрэ, своего мужа, своего любимого мужчину, и была от счастья на седьмом небе. Но, как правило, это случалось только в определенное время — в течение нескольких дней, когда у нее должна была быть овуляция. Однако все безрезультатно.

Где-то через полгода после свадьбы Софи всерьез задумалась на эту тему, через год запаниковала. Что происходит? Почему она, молодая и здоровая женщина, не беременеет, хотя они с мужем ни разу не пользовались никакими контрацептивами? Неужели она бесплодна? Софи посоветовалась с матерью, и Тереза, как могла, утешила дочь — ничего страшного, такое бывает, она сама забеременела только через семь месяцев… Молодая женщина успокоилась, но ненадолго. Больше всего ее волновало не столько отсутствие ребенка (честно признаться, она и сама не знала, готова ли к материнству и хочет ли его в свои двадцать три года), сколько поведение Анрэ. Муж с каждым днем отдалялся от нее. Их замечательные поездки по выходным, совместные завтраки, вечерние посиделки в сумерках на веранде сами собой прекратились. Как и подарки Анрэ. Теперь она испытывала смущение, даже когда просила у него денег на хозяйство. Ей казалось, что муж смотрит на нее так, словно хочет сказать: «Ты не заслужила никаких денег, раз у тебя нет ребенка!» Теперь глава семьи редко бывал дома и перестал сообщать ей о том, куда и зачем ездит. Хуже того, он почти не разговаривал с ней, разве только спрашивал постоянно: «Почему у тебя нет детей, Софи?» Как будто она могла дать ответ на этот вопрос! Бедная женщина обошла всех врачей, сделала множество анализов и исследований (на это Анрэ денег не жалел), но доктора твердили в один голос: «Все в порядке! Вы здоровы. Просто подождите немного». Но Анрэ не хотел ждать! А Софи то и дело посещала страшная мысль: «Он бросит меня и уйдет к другой!» Этого она боялась больше всего на свете. Софи до безумия, до исступления любила своего мужа.

После свадьбы прошло два года, когда одна пожилая женщина, с которой Софи разговорилась в приемной очередного врача, вдруг сказала ей:

— Дорогая моя, а вы в церковь ходите?

Софи даже растерялась. Семья ее была, можно сказать, неверующей, и оттого, если не считать крупных праздников, концертов органной музыки и посещений архитектурных памятников на экскурсиях, молодая женщина почти никогда не заглядывала в храмы.

— Сходите обязательно, — продолжала тем временем собеседница. — Исповедуйтесь, примите причастие… А когда почувствуете, что очистились душой, обратитесь с молитвой к Богоматери. Уверяю вас, подобное средство помогает лучше всяких врачей.

Софи послушалась совета, сделала все необходимое и добрых полчаса простояла в костеле перед скульптурным изображением Мадонны, заливаясь слезами и вознося Пречистой Деве свои горячие мольбы. Когда она вышла из храма, на душе было так легко, что хотелось петь. Подняв глаза, Софи с удивлением увидела, что серое небо позднего ноября расчистилось — там не было ни облачка, солнце светило ярко и весело, словно весной, а в вышине летали белые голуби. «Добрый знак!» — будто бы шепнул кто-то внутри.

Через несколько дней Софи почувствовала, что у нее наливается и побаливает грудь и тянет поясницу. «Возможно, это ничего не значит, — уговаривала она себя, боясь поверить и потом жестоко разочароваться. — Такое иногда бывает перед менструацией». Потом вдруг открылась острая, несвойственная ей ранее чувствительность к запахам и стало тошнить по утрам.