Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра Страница 21

Мгновение он был в замешательстве. Она была такой же индианкой, как все, и все же совершенно иной, в каком-то смысле даже более индианкой, чем они: бронзовая кожа и черные как смоль волосы — и все-таки она была необыкновенно хороша.

Место по другую сторону прохода было свободно. Рори отступил на шаг и присел. Она даже не подняла глаз от книги. Теперь он мог разглядеть ее в профиль — и усомнился, действительно ли она так хороша, как показалось сначала. Может, обманул контраст с другими женщинами в вагоне. Потом она обернулась и две или три секунды смотрела ему прямо в лицо. Когда она подняла голову, ее волосы откинулись назад. У нее были большие темные глаза, длинные черные ресницы, казавшиеся еще чернее от соседства с белками. В глазах почти не чувствовалось монгольской раскосости, хоть они сильно суживались и слегка приподнимались к вискам. Теперь, увидев глаза и все ее лицо, Рори больше не сомневался — она была красива. Очень красива. Это была экзотическая, непривычная красота. Она рождается тогда, когда свойственные той или иной расе черты, которые обычно кажутся некрасивыми людям иной расы,  изменившись и  соединившись неведомым образом, претворяются в совершенно индивидуальный образец красоты, самобытный и неповторимый. Девушка явно не гналась за ней — красота просто была ее свойством, которого не могли изменить ни чрезмерный уход, ни небрежение.

Теперь Рори разглядел, что в руках у нее книжка, по виду смахивающая на дешевый любовный роман, какими торгуют в любом киоске, но не мог того сказать наверняка, потому что обложка пряталась в складках ее синей клетчатой юбки.

Она подняла голову, взглянула в окно и чуть подвинулась на скамейке, приподняв книжку. На миг показалась обложка. Рори уставился на нее, не веря своим глазам; она лишь мелькнула, но он все равно тотчас узнал знакомый рисунок — у него самого была такая же книжка. Девушка читала "Человек в современном мире" Джулиана Хаксли, сборник научных эссе, занятных и даже увлекательных, но отнюдь не принадлежавших к разряду легкого чтения.

Теперь Рори вообще не знал, что и думать. Вот тут, в этом жалком вагоне, битком набитом грубыми, неотесанными туземцами, где стоит запах давно не мытых тел, сидит одна-одинешенька красивая девушка, такая же индианка, как и все остальные, и читает эссе Джулиана Хаксли! Им овладело отчаянное любопытство. Он сразу же вспомнил о матери, которая в убогой,  топившейся по-черному каменной лачуге  на  Барре  играла Мендельсона и читала "Спектэйтор".

Может, попытаться заговорить с ней? Он знал, что должен это сделать. Все еще в нерешительности, он вновь взглянул на нее. Она продолжала читать. В былые времена он без труда нашел бы нужный подход, но давно уж не упражнялся по этой части, и от нахальной мальчишеской удали не осталось и следа. Ему ничего не приходило в голову, и он не знал, как подступиться к ней.

И тут необъяснимым образом он понял, кто она такая, удивляясь, как не догадался раньше. Это могла быть только она, Кэнайна Биверскин, та самая учительница, из-за которой разгорелся весь сыр-бор и которую выгнали за то, что она индианка.

Ждать дольше было бессмысленно. Рори порывисто поднялся, перешел через проход и сел рядом с ней. Она в испуге подняла глаза. От резкого поворота головы мерцающие черные волосы затрепетали.

— Я никогда еще не бывал в Мусони, — заговорил он, внезапно обретая спокойствие и уверенность — как-никак начало было положено. — Есть там гостиница, где можно остановиться?

Ему было где остановиться, но вопрос прозвучал вполне естественно.

—  Настоящей гостиницы нет,  -  ответила она,  -  разве  что пансион-другой.

Она изъяснялась по-английски в совершенстве, без какого бы то ни было акцента, но ограничилась этим сообщением. Какое-то мгновение лицо ее казалось плоской, непроницаемой, лишенной всякого выражения маской, затем приняло суровый вид, она чуть наморщила лоб, и Рори почти явственно послышалось:

"Итак, если это все, что вы хотели узнать, возвращайтесь лучше на свое место".

— А есть там на вокзале такси? — осведомился он. — У меня куча багажа.

Она улыбнулась. Блеснули белки ее глаз, оттененные темными ресницами и смуглой кожей.

— В Мусони нет никаких такси, — терпеливо объяснила она. — Там вообще нет машин, кроме "пикапа",который подают к поезду.

Лицо ее вновь приняло суровое выражение, и она не проронила больше ни слова, склонила голову и углубилась в чтение. Рори не привык к тому, чтобы девушки так откровенно пренебрегали им, и сделал новый заход.

— Джулиан Хаксли — отличный популяризатор, но порой его трудно читать, не так ли?

Она быстро взглянула на него.

— Его всегда трудно читать, но зато столько пищи для размышлений.

— Обратите внимание на последнее эссе — об истолковании войны с биологической точки зрения.  По-моему,  оно называется "Война как биологический феномен".

Даже не пытаясь этого скрыть, она с головы до пят смерила его внимательным ледяным взглядом. Рори стало не по себе. Потом она напрямик спросила:

— Кто вы такой?

— Конечно, я не такого ранга, как Джулиан Хаксли, — ответил он, — но я биолог. Родом с Барры, с Внешних Гебрид. Несколько лет плавал матросом, главным образом в Северной Атлантике, потом еще немножко подучился в Глазго, приехал в Торонтский университет и занимаюсь благословенной биологией. А теперь вот направляюсь к заливу Джемса, изучать канадских гусей по заданию федерального правительства. Меня зовут Рори Макдональд. Ну а вы кто?

Ему показалось, что лицо ее неуловимо прояснилось и у самых уголков рта на мгновение сверкнули на бронзовой коже две обворожительные ямочки. Затем ее лицо вновь превратилось в холодную, бесстрастную маску.

— Я никто. Хуже, чем никто, — ответила она. — Я учительница. Но кое-кто из ваших предпочел закрыть школу, чем оставить меня там.

— Я знаю, — спокойно сказал Рори, — и мне жаль, что так случилось.

— Знаете?

— Я догадался. Вы Кэнайна Биверскин?

— Да, это так. Я теперь знаменитость, вернее, пресловутая особа, разве нет?

— У вас такой вид, что вы могли бы стать "мисс Канада" или "мисс Америка", — сказал он. — Я понимаю, вам больно и горько. Только, надеюсь, вы не считаете, что ваши неприятности типичны для отношения всех белых к индейцам?

— Они куда типичней, чем вы, вероятно, полагаете.

— Так что вы теперь собираетесь делать? — спросил он.

— Возвращаюсь назад.

Рори подождал, не выскажется ли она несколько определенней, но она молчала.

— Возвращаетесь? Куда? И что вы будете делать?

— Возвращаюсь домой, в Кэйп-Кри. А что буду делать, не знаю. Разве что снова стану добропорядочной кри. Может быть, устрою маленькую школу, буду учить ребят... Там у нас нет государственной школы, и мало кто учился хотя бы читать по-английски.

Рори кивнул.

— Я убежден, что вы много можете сделать для ваших людей, помочь им

изменить и улучшить свою жизнь.

Она испытующе взглянула на него.

— Их жизнь нуждается в улучшениях... и немедленно, — сказала она, — если вы имеете в  виду такие вещи,  как питание и  медицинское обслуживание. Но если вы хотите сказать, что они должны перенять ваш образ жизни, то это приведет к страданиям и утратам. Это гордые люди, у них своя культура, свои традиции, столь же давние, как традиции вашего народа. И я не считаю, что они должны изменяться...

Рори внимательно изучал ее. Теперь она начала раскрываться. Говорила она негромко, но быстро и порывисто.

— Я сама сделала эту ошибку,  - продолжала она.  - Пробовала измениться, перейти на вашу сторону. Ну и что? Возвращаюсь назад. Ваши люди прогнали меня.

— Разве вам не хочется возвращаться домой?

Она неподвижно смотрела в окно, не отвечая ни слова.

— Стало быть, не хотите, не так ли? — повторил он.

— Да, не хочу, потому что я больше не гожусь для их жизни. Я ведь выросла в вашем мире, там прошла вся моя жизнь. А теперь меня выбросило на мель посреди этих двух миров, и я никогда не смогу понастоящему принадлежать ни тому, ни другому. Я ничто. С ними произойдет то же самое, если они попробуют измениться.

Рори был очарован. Она по-прежнему, не отрываясь, смотрела в окно, и он видел только ее затылок с черными как смоль волосами. Он взглянул на захлопнутую книгу, лежавшую у нее на коленях. Его терзали тысячи вопросов, требуя ответа.

— Где вы выросли? Как получилось, что девочка из семьи зверолова-кри с берегов залива Джемса сидит тут и читает, что пишет Джулиан Хаксли о евгенике и дарвинизме, и...?

— Все это уже позади. Я постараюсь забыть об этом. Мне будет труднее забыть, если все время об этом болтать.

В ее голосе уже не было прежней мягкости, он звучал сурово и жестко.

— А вы не боитесь, что вам будет ужасно одиноко, когда вы останетесь в этих дебрях, отрезанная от всего мира, бок о бок с людьми, которые, вероятно, читают одни только комиксы?