Млечный путь - Меретуков Вионор Страница 21

Из ванной я вышел с уже созревшим решением.

— С детства мечтал стать военным моряком, — заявил я, застыв посреди комнаты. Мои чресла опоясывало махровое полотенце. — Хочу на балу появиться…

— Вот если бы ты… — перебила Тамара Владимировна, впиваясь в меня глазами, — вот если бы ты появился на маскараде в таком виде, ты бы произвел фурор!

— Фурор? Не сомневаюсь. У вас в костюмерной есть мундир адмирала?

— Там все есть, недавно я видела там какой-то черный китель с серебряными погонами… Очень красивый!

— Эсэсовский, что ли?

— Не знаю, я в этом не разбираюсь.

— Сегодня же разберись и доложи мне!

Тамара Владимировна не сводила с меня сладострастного взора. Потом соскочила с постели и подбежала ко мне. Ноздри ее трепетали. Она никогда не скрывала, что вид обнаженного мужского тела действует на нее возбуждающе.

— Сапега, у тебя прекрасная фигура!

Я поджал живот и расправил плечи. Тамара Владимировна прижалась ко мне.

— Ты высок, красив! Ах, эти волосы с легкой проседью!.. Морская форма пойдет тебе. Определенно пойдет. Только тебе надо отпустить усы. Усы придадут тебе мужественности. Обожаю мужчин с усами!

— Вряд ли они отрастут к Новому году.

— Усы не проблема: в театре этого добра… — Она привстала на цыпочки и поцеловала меня в подбородок. — Кстати, Сапега, почему ты на мне не женишься?

«Только этого недоставало!» — похолодел я. Я очень дорожу свободой, своим, так сказать, персональным суверенитетом личности, то есть правом собственности на самого себя. И если я, старый вдовец, когда-нибудь и женюсь, то уж никак не на женщине, которая хлещет водку стаканами и которая слишком хорошо знает, что такое огонь, вода и медные трубы. Она мне сама признавалась на начальном этапе наших нежных отношений, что, когда она, горделиво покачиваясь на высоких каблучках, шествует по Театральной площади, из всех окон Объединенного Драматического театра высовываются лохматые, лысые и иные головы ее прежних воздыхателей. О своих любовниках она рассказывала без цинизма, с присущим ей юмором. Помню ее слова об одном из них: «У него было четыре яйца и два члена, как у кенгуру. Каждый раз он подолгу раздумывал, с какого начать. Это было невыносимо…»

— Сапега, ты слышишь меня? — голос Тамары Владимировны звучал напряженно. — Повторяю вопрос: почему ты на мне не женишься?

Я постарался обратить все в шутку:

— Слишком многие бы мне завидовали. Впрочем, — я сделал вид, что задумался, — впрочем, если добудешь мундир адмирала, женюсь! Слово морского офицера!

Глава 10

На мне была тяжеленная негнущаяся шинель до пят, а под ней такой же негнущийся китель с золотыми погонами адмирала российского императорского флота. Рукоять кортика больно врезалась в левое нижнее ребро. Высокий воротник сдавливал шею. Я с трудом переставлял ноги в тяжелых ботинках с тройной подошвой. Весило все это военно-морское великолепие, наверно, не меньше пуда. Порой мне казалось, что не форма надета на меня, а я вдет в форму. Обливаясь потом, я посочувствовал всем адмиралам — и почившим, и ныне здравствующим. Приходилось признать, что человек я сугубо штатский.

Миновав ажурные чугунные ворота, не прячась, в полный рост, я шел по расчищенной дорожке, которая вела к четырехэтажному особняку — величественному сооружению с восемью дорическими колоннами, похожему одновременно и на Парфенон, и на областной Дворец культуры. Луна освещала особняк и обширный парк, который утопал в сугробах. Вокруг не было ни души. Окна особняка были темны. Кроме одного — на втором этаже.

…За день до этого, поздним вечером, Тамара Владимировна вышла из служебного подъезда Объединенного Драматического театра, сгибаясь под тяжестью огромного вещевого мешка. Она еле переставляла ноги. Издали она была похожа на Маленького Мука. Мне стало жаль ее.

В мешке помещался полный комплект адмиральского обмундирования: шинель, кортик, китель, фуражка, брюки, рубашка, галстук и ботинки. То есть все, что полагается. Были там и накладные усы. Я поджидал Тамару Владимировну на заднем сиденье «Мерседеса», за рулем которого дремал водитель, который за все время поездки не проронил ни слова.

Машину организовал Корытников. Иногда мне кажется, что не так уж он и одинок, этот липовый богоискатель: кто-то, несомненно, за ним стоит. Кто-то, чье имя у Корытникова не вырвать, даже если его за ноздри подвесить к люстре.

…Я знал, что особняк не охраняется. Собак хозяин не держит. Территория обнесена чугунной оградой, красивой и на первый взгляд непреодолимой, но она скорее бутафорская и вряд ли спасет от воров. Чугунная ограда, сосновая кровать… Правильно, чугунной ограде место рядом с могилами: Ахматова это знала лучше хозяина особняка, окружившего себя кладбищенской оградой. И как это Бублик может здесь жить?

«Он всех разогнал, — рассказывал мне Корытников накануне. — Бублик никому не верит. Бублик — не кличка, Бублик — фамилия. Живет в особняке чудовищных размеров, в собственном поместье под Можайском. Богат сказочно! После смерти жены, которую приморили его же гориллы, он, повторяю, всех разогнал. Почему ее убили? Неизвестно. Хотя существует гипотеза… — тут Корытников многозначительно помолчал, — что он ее сам того… прирезал за измену. Господи, и из-за такой мелочи в наше время лишать человека жизни! Словно вернулись времена Шекспира! Короче, после всех этих передряг он, похоже, повредился умом. Живет один. Ничего и никого не боится. Входные ворота по этой причине все время нараспашку. Ну, как, скажи, этим не воспользоваться? Странно, что он до сих пор еще цел. Странный тип. Помни, твоя первейшая задача — найти ключик. На ключике должна быть монограмма в виде латинской буквы «В». Как будет по-английски Бублик?

— Bagel.

— Все-то ты знаешь… Вот и получается, что по-русски, что по-английски, один черт выходит «В». Все свое богатство, нажитое самым бесчестным трудом, Бублик всадил в драгоценности, что хранятся в том банке для высокопоставленных бандитов, о котором я тебе рассказывал…»

Судя по тому, как было натоптано перед домом, совсем недавно здесь было весьма оживленно. По следам можно было легко определить, что ведут они как в сторону парадного подъезда, так и обратно.

Я глазами поискал камеры наружного наблюдения. Вот они, у верхней части капители, над самыми дверями. Что они, интересно, зафиксируют? Чей бессмертный образ запечатлеют? Молодцеватого адмирала в усах и в по уши нахлобученной фуражке? Я поднялся по ступенькам и тщательно вытер ноги о половичок. Еще раз обратил внимание на следы от ботинок, валенок или сапог, черт их там разберет — я не следопыт. Но размеры отпечатков говорили о том, что здесь побывали крупногабаритные субъекты, мало заботящиеся об осторожности. И еще, следы, ведущие из дома, были темнее. Не от крови ли?

Не менее минуты я стоял, успокаивая самого себя, потом надавил кнопку звонка. Никакой реакции. Повторил попытку.

Нажав в третий раз, я попробовал толкнуть дверь. И она легко, без скрипа подалась. Я едва не поранил ладонь о сбитый замочный механизм.

Понимая, что совершаю ошибку, я тем не менее сделал шаг, другой, третий и очутился в кромешной тьме. Сделав еще несколько коротких шагов, я остановился.

И тут же на меня обрушился нестерпимо яркий сноп света. Словно в меня выстрелили из световой пушки. Видимо, сработал фотоэлемент. Я на миг зажмурился. Открыв глаза, я обнаружил, что стою в центре огромного овального холла. Сбросив с плеч ненавистную шинель, я огляделся. И был ослеплен блеском фальшивой позолоты. Я стоял и крутил головой.

Противоположную часть холла, более похожего на танцевальный зал, занимала широкая, с беломраморными перилами, лестница, которая, раздваиваясь и как бы струясь, полого уходила вверх, на второй этаж. Пол был выложен искрящимся поддельным малахитом с мерцающей подсветкой. Мое внимание привлекли грязные следы от ботинок или сапог. И опять мне показалось, что следы окрашены кровью.