Артур Хейли - Детектив Страница 22

Пальцы Руби забегали по клавишам. Когда они замерли, Эйнсли продолжал:

— Двенадцатое марта, Клиэруотер…

— Минутку! — послышался вдруг голос Берни Квинна. — Были ведь еще глаза мистера Фроста. Их выжгли с помощью какой-то горючей жидкости. Если уж мы говорим о ступнях Хенненфельда…

— Да, Руби, занеси в первую графу глаза мистера Фроста, — согласился Эйнсли и не без ехидцы сказал Квинну:

— Спасибо, Берни, теперь я запамятовал, с каждым случается, не так ли?

Они зафиксировали подробности дела в Клиэруотере с помятой трубой и картонным полумесяцем, добавили к списку Форт-Лодердейл с обогревателем и обугленными ступнями и перешли к убийству в коттедже номер восемнадцать в Сосновых террасах.

— Запиши: бронзовый сосуд, — начал Эйнсли и замолк.

Руби записала и спросила:

— В нем было что-нибудь?

— Было. Ссаки и говно, — брякнул со своего места Пабло Грин.

Руби обернулась ко всем и с невинным видом поинтересовалась:

— Мне так и записать или лучше будет «моча и фекалии»?

В ответ громыхнул смех. Кто-то сказал: «За это мы тебя и любим, Руби». Даже Ньюболд, Янес и мрачный заместитель шефа полиции Майами разделили общее веселье. Для людей, повседневно видящих смерть, любой повод посмеяться всегда был желанен, как свежесть ливня в жару.

И именно в этот момент… когда смех почти затих… болезненной вспышкой озарения, в ослепительной ясности, Эйнсли увидел вдруг все.

Да, теперь он знал. Фрагменты головоломки легли на свои места. Все до последнего. Так бывало, когда смутная гипотеза, долго и бесплодно истощавшая его мозг, внезапно приобретала смысл и четкий абрис. Волнение распирало его.

— Мне нужна Библия, — сказал он. Остальные уставились в него непонимающими взглядами.

— Я сказал, Библия! — повторил Эйнсли громче, командными нотками. — Мне нужна Библия!

Ньюболд посмотрел на Квинна, сидевшего ближе всех к двери.

— У меня в столе есть Библия, — сказал он. — Второй ящик снизу, с правой стороны.

Квинн поспешно отправился в кабинет лейтенанта. Вообще говоря, в том, что в отделе сразу нашелся экземпляр Библии, не было ничего удивительного. Среди подозреваемых попадались типы, просившие принести им Священное писание, некоторые в искреннем порыве, а иные — в расчете, что напускная набожность поможет скостить срок в суде. И расчеты эти строились не на пустом месте. Бывали случаи, когда преступники, главным образом из тех, что пообразованнее, уходили от сурового наказания, разыграв «религиозное обращение», строя из себя «заново родившихся». Сыщики всегда относились к таким просьбам скептически, но на стадии расследования не считали себя вправе отказывать. К тому же случалось, что обращение к Библии действительно приводило к раскаянию и признанию убийцы.

Квинн вернулся с книгой в руке. Он передал ее через стол Эйнсли, который тут же стал перебирать страницы ближе к концу. Его интересовал Новый завет, а еще точнее — Откровение Иоанна Богослова, или Апокалипсис.

Теперь, кажется, и у Ньюболда открылись глаза.

— Это ведь из Откровения, верно? — спросил он.

— И каждый из обнаруженных предметов представляет собой послание, — закивал Эйнсли. — Вот первое. — Он сделал жест в сторону Руби, которая все еще сидела за компьютером, и, оглядев присутствующих, прочитал:

— Глава четвертая, стих шестой. «И перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных…»

— Кошки! — скорее выдохнул из себя слово, чем воскликнул Квинн.

Эйнсли проворно перелистнул две страницы назад, поискал указательным пальцем и прочел еще:

— Глава первая, стих четырнадцатый. «Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его — как пламень огненный…» Мистер Фрост, верно, Берни?

— Верно, — отозвался Квинн в задумчивости. — Кошки и глаза Фроста… Мы же все это видели, но никак не связали между собой… То есть так, как следовало.

Все молчали. Серрано, заместитель Янеса, подался вперед и был весь внимание. Сам Янес, который до этого непрерывно писал что-то в своем блокноте, теперь сделал паузу. Все напряженно ждали, пока Эйнсли продолжал листать страницы Библии.

— Что у нас там в Клиэруотере? Старый горн? — спросил Эйнсли у Руби.

— Труба и красный картонный полумесяц, — подтвердила она, взглянув на экран дисплея.

— Вот вам труба. Это в первой главе, стихе десятом. «Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный…» Мне кажется, я знаю и про красный месяц. — Он опять зашелестел страницами. — Точно! Вот, читаю в шестой главе, стихе двенадцатом. «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь».

Потом, обратившись прямо к Бенито Монтесу, Эйнсли сказал:

— Только послушайте вот это, коллега. Глава первая, стих пятнадцатый. «И ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи…»

— Ноги мистера Хенненфельда, — завороженно пробормотал Монтес.

— А с делом Урбино какая связь, Малколм? — спросил сержант Грин.

Эйнсли еще порылся в книге.

— Кажется, нашел, — сказал он вскоре. — Там рука мертвой женщины касалась сосуда или почти касалась, так ведь, Пабло?

— Так.

— Тогда вот это место подходит. Глава семнадцатая, стих четвертый. «И жена облечена была в порфиру и багряницу… и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее».

Зал совещаний наполнился восхищенными возгласами. Эйнсли жестом просил тишины, отказываясь принимать признание своей заслуги. Присутствующие моментально угомонились, как только увидели, что он спрятал лицо в ладонях. Когда он отнял их, возбужденный охотничий блеск в глазах пропал, они были теперь грустны. С досадой он сказал:

— Я должен был, просто обязан был расшифровать этот код раньше. С самого начала… Сумей я — и кто-то из этих несчастных мог бы остаться в живых.

— Брось, Малколм, — пришел ему на помощь сержант Брюмастер. — Большинство из нас вообще никогда бы не догадались. С чего тебе сокрушаться?

«А с того, — хотел сказать им Эйнсли, — что из вас только я один — доктор богословия. Потому что это я грыз библейские тексты двенадцать нескончаемых лет. Потому что каждый из этих символов стучался в мою память, оживлял прошлое во мне, но только я слишком тугодум, слишком глуп в только сейчас сообразил…» Потом он решил не произносить всех этих слов. Ими ничего не изменишь. Он чувствовал горечь, стыд и опустошенность.

Лео Ньюболд слишком хорошо знал Эйнсли и понимал, что творилось у него сейчас в душе. Он поймал его взгляд и сказал спокойно:

— Главное, Малколм, что с твоей помощью мы ухватились за первую ниточку, и, по-моему, за очень важную. Теперь хотелось бы услышать, как ты истолкуешь все это.

Эйнсли кивнул и сказал:

— Во-первых, это сильно сужает поле наших поисков. Во-вторых, мы получили приблизительное представление о личности того, кого мы ищем.

— Ну, и кто же он? — спросил майор Янес.

— Одержимый, религиозный фанатик. А помимо всего прочего, он считает себя мстителем, ниспосланным на землю Богом.

— Стало быть, именно в этом смысл посланий, о которых вы говорили, сержант?

— Да, в этом, особенно если учесть, что каждый символ был оставлен на месте зверской расправы с людьми. Скорее всего, убийца внушил себе, что он призван не только доставить послание Господа, но и своими руками свершить месть.

— Месть за что?

— Это мы узнаем, майор, только когда схватим убийцу и сможем его допросить.

Янес подытожил слова Эйнсли:

— Кажется, мы получили наконец отправную точку для расследования. Прекрасная работа, сержант!

— Полностью согласен с такой оценкой, — важно добавил Серрано.

Ньюболд снова взял ведение совещания на себя.

— Ты знаешь о Библии больше, чем все мы вместе взятые, Малколм, — сказал он. — Расскажи, что еще нам предстоит разгадать в этом деле.

Прежде чем снова заговорить, Эйнсли ненадолго задумался. Ему нужно было сейчас соединить в краткой лекции свой опыт, знания, мысли, свое прошлое священника, путь к светской жизни, нынешнее мироощущение в роли сыщика из отдела по расследованию убийств. Крайне редко эти три его ипостаси сплетались в единое целое, как произошло сейчас. Он начал, стараясь говорить как можно проще.

— Первоначально Откровение было написано по-гречески. Его называют Апокалипсисом, потому что написано оно неким кодом, где использованы слова-символы, понятные только богословам. Поэтому многие воспринимают этот текст как дикую мешанину из видений, символов, аллегорий и пророчеств, причем совершенно бессвязную. — Эйнсли помедлил и затем продолжал: — Неясность Апокалипсиса раздражает даже ревностных христиан. К тому же тот факт, что цитатами из него можно подкрепить взаимоисключающие точки зрения, сделать аргументами в любом споре, объясняет, почему Откровение всегда привлекало разного рода кликуш и фанатиков. В нем они находят готовые рецепты и оправдания любому злу. Поэтому для нас важно разобраться, как тот, кого мы ищем, пришел к идеям Апокалипсиса и каким образом он приспособил его для своих целей. Получив ответы на эти вопросы, мы сумеем его вычислить.