Сесилия Ахерн - Там, где ты Страница 22

— Джек, — позвал его Грэхем.

— Да?

— Она высокая и с кудрявыми черными волосами. Еще что-то о ней знаете? Возраст, или откуда она, или еще что-нибудь?

— Нет. Не знаю, Грэхем, я даже не совсем уверен, что она выглядит именно так. Вообще-то мы с ней говорили только по телефону. И у меня нет полной уверенности в том, что на автозаправке была она. — Неожиданно ему в голову пришла мысль. — Она когда-то работала в полиции. В Дублине. Ушла оттуда четыре года назад. Вот все, что мне известно. — Он сдался.

— О'кей. Ладно, сделаю пару-тройку звонков и перезвоню вам.

— Спасибо. — Джеку стало стыдно: в его истории было полно дыр. — Пусть это останется между нами, хорошо? — торопливо попросил он.

— Договорились. С Глорией все в порядке? — в голосе прозвучали обвинительные нотки.

А может, и нет, в последние дни Джек как-то все понимал неправильно.

— Да, отлично, спасибо.

— Хорошо. Передавайте ей привет. Она у вас — святая, Джек.

— Я знаю, — напрягся он.

Тишина. Потом в трубке снова возникли звуки паба.

— Я свяжусь с вами, Джек, — прокричал Грэхем, и трубка замолчала.

Джек стукнул кулаком по голове, ощущая себя полным идиотом.

В полночь, когда он водил пальцем по холодному металлу автомобиля, вышагивая рядом с ним взад-вперед, телефон зазвонил. Он уже отправил Глории эсэмэску, сообщая, что вернется поздно, и потому был уверен, что это не она.

— Джек, это Грэхем. — Голос звучал дружелюбнее, чем раньше. — Послушайте, я сделал несколько звонков, поспрошал ребят насчет Сэнди Шорт.

— Ну и?… — Его сердце заколотилось.

— Вы должны были меня предупредить, Джек, — мягко сказал Грэхем.

Джек кивнул головой в темноте, хотя тот и не мог его видеть.

Грэхем продолжал:

— Похоже, вам нечего о ней беспокоиться. Она многим хорошо известна. — Он хихикнул, но тут же оборвал смех. — Все говорят, что она постоянно исчезает, никого не предупредив. Отшельница: живет сама по себе, приходит и уходит, когда заблагорассудится, но всегда возвращается — через неделю или около того. Я бы не волновался за нее, Джек. Эта история вполне согласуется с ее обычным поведением.

— А как же машина?

— Красный «форд-фиеста» 1991 года выпуска?

— Ну да.

— Тогда это ее. Не беспокойтесь, наверное, она где-то неподалеку, что-нибудь ищет. Парни говорят, она — большая любительница бега трусцой, так что могла просто бросить машину и с утра отправиться побегать, или же машина не заводилась, или возникла еще какая-нибудь столь же пустяковая помеха. В любом случае, прошло всего чуть больше суток с вашей несостоявшейся встречи, так что повода для паники нет.

— Я всегда думал, что первые сутки — самые важные, — выдавил Джек, скрипнув зубами.

— Так и бывает в случае пропажи без вести, Джек, но эта Сэнди Шорт, она не пропала. Ей нравится постоянно исчезать. Из слов ее бывших коллег следует, что через несколько дней она непременно свяжется с вами. Похоже, именно таков ее стиль работы. Мне говорили, что даже ее семья никогда не знает, где она. Несколько лет назад родители трижды обращались в участок, но с тех пор перестали беспокоить полицейских. Она всегда возвращается.

Джек молчал.

— Не очень-то много я могу сделать. Нет оснований что-либо предпринимать или полагать, будто ей угрожает опасность.

— Знаю, знаю. — Джек устало потер глаза.

— Если позволите дать вам совет, будьте осторожны с подобными людьми. Знаете ли, агентства вроде того, что у Сэнди Шорт, только тем и занимаются, что выкачивают из простаков деньги. Не удивлюсь, если окажется, что она просто сбежала. Они не могут сделать ничего такого, чего мы бы уже не предприняли. Нет таких мест, которые мы бы не проверили.

Сэнди не заикалась об оплате. Джек пока не потратил ни цента.

— Я должен что-то сделать, — пробормотал он и замолчал.

Ему не понравилось, как Грэхем говорит о Сэнди. Он не верил в ее алчность, как не верил и в то, что можно вести расследование, бросив свой телефон, папку, ежедневник и автомобиль. Что касается пробежки в полночь, это и вовсе выглядело диким. Слова Грэхема не имели никакого смысла. Впрочем, как и то, что успел выложить ему Джек. Он следовал интуиции, но на нее серьезно повлияли исчезновение Донала и неделя ночных телефонных бесед с женщиной, которую он никогда не видел.

— Понимаю, — ответил Грэхем. — Наверное, я поступил бы так же, окажись на вашем месте.

— А как быть с бумагами, запертыми в ее машине? — Джек рискнул сблефовать.

— С какими бумагами?

— Я послал ей досье Донала и еще кое-что. Они лежат на сиденье автомобиля. Если она намерена забрать мои деньги и сбежать, то мне нужно хотя бы получить обратно свои документы.

— Ничем не могу помочь, Джек, но, если к утру вы вернете себе свои вещи, я не стану задавать вопросов.

— Спасибо, Грэхем.

— Не за что. Всегда рад быть полезным.

Через несколько часов, когда солнце поднималось над рекой, раскрашивая оранжевыми мазками черную рябь лесных зарослей, Джек сидел в машине Сэнди, листал досье Донала и просматривал бесконечные страницы полицейских отчетов — только Сэнди могла их раздобыть благодаря своим связям. Из ее ежедневника следовало, что она собиралась сегодня отправиться в Лимерик, чтобы встретиться с одним из друзей Донала, Аланом О'Коннором, который провел с ним вечер перед исчезновением. Снова забрезжила надежда. Застоявшийся воздух в автомобиле был пропитан тошнотворным духом сладкой ванили от освежителя воздуха, свисающего с зеркала над приборным щитком, с примесью запаха остывшего кофе в пластиковом стаканчике, который стоял рядом. В машине не оказалось ничего, способного подсказать ему, что за человек Сэнди. Никаких брошенных оберток, никаких дисков или кассет, которые бы выдали ее музыкальные пристрастия. Всего лишь холодный старый автомобиль с рабочими документами и выдохшимся кофе.

Сэнди не оставила здесь ни частички своего сердца. Она унесла его с собой целиком.

Глава двадцать первая

Я проснулась не знаю через сколько часов и увидела маленькую девочку с взлохмаченными черными кудряшками, которая взгромоздилась на валик моего дивана и уставилась на меня такими же яркими черными глазищами, как у деда.

Я подскочила.

Она улыбнулась. На желтых щеках появились ямочки, а радужки посветлели, стали темно-коричневыми.

— Привет, — прочирикала она.

Я огляделась: в комнате воцарилась смоляная чернота, если не считать узкой оранжевой полоски света, пробивавшегося из-под кухонной двери. И комнату, и девочку, низко склонившуюся надо мной, я не столько видела, сколько угадывала. Небо за окном над раковиной было черным. Звезды, те самые, на которые дома я никогда не обращала ни малейшего внимания, висели высоко, словно рождественские гирлянды, украшающие игрушечную деревню.

— Ну, ты когда-нибудь скажешь «Привет»? — радостно прощебетал голосок.

Я вздохнула: мне никогда не хватало времени на детей, и даже собственное детство не вызывало у меня никакого интереса.

— Привет, — ответила я равнодушно.

— Вот видишь! Разве это трудно?!

— Мучительно! — Я зевнула и потянулась.

Она вскочила с диванного валика и плюхнулась рядом со мной, изрядно придавив мне ноги.

— Ух ты, — простонала я, подтягивая их повыше.

— Не притворяйся, тебе же не больно. — Она склонила голову набок и посмотрела на меня с сомнением.

— Тебе сколько лет? Сто девяносто? — спросила я, поплотнее укутываясь одеялом, словно пытаясь отгородиться от нее.

— Если бы мне было сто девяносто, я бы уже умерла. — Она широко распахнула глаза.

— Вот ужас!

— Я тебе не нравлюсь, правда?

Я задумалась:

— Вообще-то нет.

— А почему?

— Потому что ты уселась мне на ноги.

— Я тебе не понравилась еще до того.

— Ты права.

— А все считают, что я симпатичная, — задумчиво произнесла она.

— Так уж и все? — спросила я с насмешливым удивлением. — Мне, например, так не показалось.

— А почему? — Похоже, она не обиделась, просто ей стало еще интереснее.

— Потому что в тебе три фута росту и нет передних зубов. — Я зажмурилась, мечтая, чтобы она ушла, а моя голова вернулась на подушку.

Стук в висках прекратился, но щебет в углу дивана вполне мог вернуть его в полном объеме.

— Ну, я же не останусь такой навсегда, — возразила она, стараясь понравиться мне.

— Надеюсь. Для твоей же пользы.

— Я тоже, — вздохнула она и положила голову на диван, подражая мне.

Я молча уставилась на нее, надеясь, что она поймет намек и уйдет. Она заулыбалась.

— У многих складывается впечатление, что я совсем не хочу с ними разговаривать, — намекнула я совсем грубо.

— Правда? А у меня такое впечатление не складывается, — старательно повторила она, с трудом выговаривая слова своим беззубым ртом.