Мастер Чэнь - Дегустатор Страница 22

9. Животные оттенки

Сейчас я думаю, что в эти первые после Германии дни, когда Алина беззвучно перемещалась по квартире в моем кимоно и сама не очень хорошо понимала, что с ней происходит, я был так же, как и она, немножко не в себе. Мне хотелось хвастаться. Я встречал знакомых и сдерживал дикое желание рассказать им вещи, от которых они бы покраснели и деликатным пируэтом избавились от моего общества.

И вот в «Мариотте»…

Трудно сказать, почему именно этот из трех московских «Мариоттов» стал местом множества дегустаций. Так здесь заведено: вот единственный осмысленный ответ. Закругленная лестница направо и вверх, на второй этаж, и — либо дело происходит в «лошадином баре» (как он называется — «Поло-клуб», что ли?), либо в одном из трех соседних залов.

Дон Мигель Торо должен был предстать нам в самом большом из них. Да вот же я вижу его через головы свиты — чуть мрачная гримаска опущенного углами книзу рта, но очень веселые синие глаза.

Что такое — великий винодел? Вот он. Один из десяти — двадцати лучших во всем мире. В Испании — первый.

С этим человеком случилась когда-то классическая, великолепная история, одна из тех, что остаются в умах навеки.

В театральном мире бессмертен сюжет успеха дебютантки, заменившей внезапно заболевшую примадонну. В автомире классикой считается рассказ о «Запорожце», врезающемся в бампер «Мерседесу». В винном мире такая же классика — это успех новичка на слепой дегустации.

Слепая дегустация — это всегда событие. Крах авторитетов, восхождение новых звезд.

Вы заранее знаете, что земля каких-нибудь «Шато Марго» или «Вега Сицилия» — не вся, а маленькое знаменитое крю, то есть особый виноградничек на склоне особого холма — каждый год дает великое, грандиозное вино. Вам тут нечего открывать. Вам остается только оценить миллезим, то есть год урожая: вот в этом году земля придает вину странную тяжесть и горчинку, следующий год — было слишком много дождей, и уже известно, что вино будет чуть бледнее, зато в нем возникнут откуда-то ароматы полевых трав. Но все равно это великое вино с великим именем. Ну а 1984 год был легендарным для всей Риохи, 1997 — для всей Тосканы, и раз тут у нас заранее известное всем великое вино, то ясно, что цена на него в этом году будет тоже грандиозной (да вы его еще найдите!). Прочее — детали.

То есть этикетка, репутация затмевает вам мысль и чувство.

Но вот настает час расплаты: признанные мастера выставляют продукцию на слепую дегустацию рядом с абсолютными новичками, дегустаторы не видят этикеток, только горлышки бутылок в глухих бумажных пакетах. Один эксперт может ошибиться, но не пятеро-шестеро, чья суммарная оценка делится на число участников. Вот тут уже никакой магии имен, только чистая правда.

Это произошло в 1979 году в Париже, на винной олимпиаде, где никому особо не известный дон Мигель представил Toro Coronas. Вот как выглядели после слепой дегустации призовые места — и обратите внимание на цену во франках в правом столбце:

И взорвалась бомба.

Кто такой Мигель Торо? Что это за вино? То есть как это — каберне совиньон из Испании, да еще из какого-то Пенедеса у Барселоны? Испания — страна темпранильо, она не производит никакого каберне, вы шутите! Да и вообще, это что — он обогнал великого Латура?

Но — поздно. Очки выставлены. Так началась карьера человека, которого сейчас называют «король Испании». Настоящий король не возражает и приезжает к дону Мигелю попробовать вино.

А, нет, это же не вся легенда. Сам Луис Латур, конечно, дальнейшее отрицает, мне он сказал год назад в Москве, что виноваты его приближенные. Якобы это не лично он, а они шипели после слепой дегустации: наше вино — это принцесса, а тут — служанка!

— Хм, а служанки бывают очень красивые. Лучше многих принцесс, — якобы ответил на это дон Мигель со своей неповторимой кривой улыбочкой.

— А, человек с хвостиком пришел, — сказал дон Мигель, увидев меня во втором ряду. — Значит, можно начинать.

И подмигнул.

Ну, на самом деле он не совсем прав. Его российские импортеры ничего не начнут, пока свои места не займут несравненные дамы из толстого глянцевого «Виноманьяка» — шедевр полиграфии, да и вообще отличное издание, российский клон лондонского Wine. И еще здесь должен быть Седов, как же без Седова. А пока его нет, меня пропускают к дону Мигелю, и тот, чуть улыбаясь, пожимает мою руку (фотограф из «Винописателя» умело фиксирует этот момент).

— Зачем приехали в этот раз? — спрашиваю я.

— Моя дочка Мирейя сделала «Неролу», — тихо признается он. — Больше меня ничего не интересует. Не знаю, что сказать. Очень странное вино. Это явно мой ребенок — именно потому, что на отца быть похожей не желает. Вы ведь о «Нероле» уже писали? Да, кстати, вы и правда назвали меня в том материале эльфом?

— А кто сказал, что виноградная лоза говорит с вами, и надо уметь ее услышать?

— Но ведь говорит же.

Как меня зовут, он, конечно, в очередной раз забыл. Человек с хвостиком — этого достаточно. Пара французов считает, что моя фамилия — «Рококо». И это уже прогресс.

Седов и наши с ним общие соперницы из «Вино-маньяка» уже здесь, свита указывает мне на место, процедура начинается. Вот в ее-то конце я и устроил — то самое.

Говорят, окружающие не сразу поняли, что было сказано, потом долго шептались. «Но у тебя было очень вдохновенное лицо», — говорили мне потом. И спрашивали: «Что — новая женщина?»

А мне только того и надо было.

Итак, белая «Нерола» представлена России в очередной раз — я, помнится, назвал ее год назад «груше-во-каштановым вином, очень дерзким и нежным» — и началось великое событие.

Вертикальная дегустация редчайшей коллекции, которая останется теперь в России, в количестве шестидесяти бутылок.

Вертикальная дегустация — это никогда не неожиданность, но всегда материал для размышлений. В том числе о том, что такое жизнь.

Перед нами было то самое вино, каберне совиньон, уникальный виноградник Mas La Plana. Вино — та самая служанка, победившая в честном бою принцессу Латура — больше не называется Coronas, оно в 80-х стало именоваться так же, как виноградник. Но это та же лоза, предлагалась она нам начиная с 1996, потом сверху вниз шли 1993, 1991, 1989, 1981 — два последних года из личной коллекции дона Мигеля, больше нигде их не найдешь.

А тот самый урожай, семидесятого года… да есть ли он вообще? Может быть, пара бутылок в дальнем углу погреба под знакомым мне домом среди того самого виноградника. Но штука в том, что бутылки, может, и есть, а того вкуса уже нет. Уже в восьмидесятом году он стал другим, возможно, даже более сильным, или более тонким. А сегодня — бледная тень, долгий перелив всплывающих странных и неуловимых ароматов. Потому что у вина, как у всего в этом мире, есть срок жизни: терпкая и необузданная молодость, мощная зрелость, задумчивая старость.

Наливали нам вертикальную коллекцию, начиная с девяносто шестого года, буквально по каплям. Я еле успевал записывать: «мощное, с удивительной текстурой…» «девяносто третий год — все сильнее тона шоколада с сушеной вишней…», а еще, еще…

Было очень тихо, шуршала бумага, вспыхивали фотоаппараты. Дон Мигель в основном молчал и только в конце — как положено — пригласил нас высказаться или задать вопросы. И я вскочил, как подброшенный.

— Есть один очень необычный оттенок вкуса, возникающий в урожае девяносто третьего года, — начал я, — отчетливо проявленный в восемьдесят девятом и заметный в восемьдесят первом году. Мне действительно неудобно назвать этот оттенок вслух. Дон Мигель, помните, это вино когда-то назвали прекрасной служанкой? Так вот, похоже, в восемьдесят девятом году она из девушки становится горячей женщиной, а в девяносто третьем умирает от очень конкретной и очень физической любви. Более того, мне почему-то кажется, что она жгучая брюнетка с синими глазами, как у француженки… Может быть, здесь секрет успеха этого вина?

Сзади раздалось хихиканье. Кто-то меня, кажется, понял. Прочие — нет, так и сидели в удивлении.

— Давайте никому об этом не расскажем, — странным голосом сказал дон Мигель. — Среди конечных покупателей могут быть женщины, и я не уверен в их реакции.

Я присмотрелся: его спортивный живот под пиджаком мелко колыхался. Он сдерживал смех, и не очень успешно.

— Но вы абсолютно правы, — добавил он уже нормальным голосом. — Вы это хорошо уловили. И правда, восемьдесят девятый прежде всего. Мы, виноделы, для краткости называем это животными оттенками. Они привлекательны, потому что мы с вами, как это ни покажется странным, тоже животные.

Краем глаза я увидел, как Седов поджал губы.

— Будете в Барселоне — заходите обязательно, — сказал мне на прощание дон Мигель.

Я тогда и понятия не имел, насколько пригодится это приглашение.