Роман Канушкин - Джандо Страница 22

— Пришло тебе время узнать кое-что, — прозвучал голос, — но сначала это…

И что-то белое, бескрайнее как море, выплеснулось из двух глаз исполина и начало переливаться в Дениса. И чем больше оно переливалось, тем больше тускнели огромные глаза, но над ними образовалась маленькая щелочка. Щелочка начала растягиваться, превращаясь в скользкий растущий овал. У исполина пробуждался третий глаз — глаз Циклопа. Он был абсолютно зрячий и живой и сейчас в упор смотрел на Дениса. Мальчик сделал еще одну слабую попытку вырваться. Именно тот момент и видел Профессор Ким, заглядывая через окна в темноту зала суперкомпьютерных игр.

Посреди огромного, вплывающего в ночь города, в самом его сердце родились звуки, не слышимые ухом постороннего. Где-то там, в глубине зала компьютерных игр, черные шаманы били в барабаны, вызывая к жизни гораздо более древние звуки, — старина Урс все правильно предсказал: случилось то, что удалось предотвратить пять лет назад. Что тогда лишь предприняло первую слабую попытку и было повержено. Но вовсе не погибло. И вот сейчас пришло.

Профессор бросился к двери — может быть, он еще успеет, может быть, это еще не случилось. За короткую секунду в голове Профессора промелькнул их разговор с Дорой:

— Если это произойдет, вы один уже ничего не сможете им сделать. Крайне опасно — даже не пытайтесь. Считайте, что это началось… Считайте, что они уже здесь и мы опоздали… И еще, Профессор, я не знаю, как правильно объяснить, чтобы вы поняли меня… Они знают, что мы есть, но они еще не чувствуют нас. Они как бы еще очень молоды и не знают нашего… запаха.

— Нашего запаха? Что ты такое говоришь, Дора!

— Да, нашего запаха… Я не знаю, как по-другому это объяснить. Не в том смысле, что мы с вами одинаково пахнем… Ну я же говорю, что не знаю… Понимаете, если они догадаются, кто вы, узнают вас, то они смогут чувствовать и меня, и всех остальных — я не думаю, что нас только двое. Постарайтесь, чтобы это произошло как можно позже. Если вы не сможете ничего предотвратить, постарайтесь, чтобы они не поняли, кто — вы, кто — мы… Что мы знаем о них и что мы готовы к встрече… Они пока еще относительно слабы и будут маскироваться, чтобы набраться силы. Времени у нас очень мало…

Профессор был уже перед дверью — он собирался с силой ее выбить и сорвать с мальчика шлем. Робкоп не опасен — опасен может быть парень, если это уже произошло… Профессор занес ногу… Может, ему только показалось, что где-то в глубине себя он услышал тихий голос Доры:

— Поздно…

Может, это ему только показалось, но Профессор успел скорчить нелепейшую гримасу и выдохнуть большой клуб водочного пара. В следующую секунду дверь зала суперкомпьютерных игр открылась. На пороге стоял Робкоп. Профессор дыхнул ему почти прямо в лицо.

Робкоп поморщился:

— Ты чего здесь ошиваешься?

Робкоп улыбался, но Профессор чувствовал угрозу, исходящую от него. Он не должен отвечать угрозой на угрозу. Профессор будет потом удивляться беззаботности своего голоса:

— А, хозяева на месте… Я гляжу, едрена вошь, вроде у вас кто-то ходит. Дежурное горит, а внутри кто-то есть. Хотел уже милицию вызывать. — Профессор с заискивающей улыбкой посмотрел на Робкопа. — У вас же имущества там…

— А ты кто такой?

— Я?! Дворник… Серегой звать.

— Дворник… — Робкоп деловито посмотрел на обледенелые ступеньки. — А это что?

— Виноват, — нудно начал Профессор Ким, — у меня рабочий день давно кончился… Ты, брат, на меня не тяни! Мы с Колянычем загуляли, день варенья у него… Хочешь, врежь глоток…

Профессор протянул Робкопу бутылку водки.

— Нет, спасибо, за рулем… — усмехнулся Робкоп.

— А, тады… ладно. Твое здоровье… — И Профессор лихо раскрутил бутылку и опрокинул горлышко себе в рот. Затем, морщась, выдохнул и занюхал рукавом. Ему действительно сейчас стоило выпить спиртного. Потому что из-за плеча Робкопа появился мальчик. Его лицо было изможденным и бледным, со следами побоев. Но все это было не важно, все это было чепухой по сравнению с тем, что Профессор Ким сейчас увидел. Что-то белое тускло светилось из-под век мальчика. Чем-то белым переливались его глаза, большие глаза, только в них не было зрачков. Профессор почувствовал, как в его горле пересохло. Он еще отпил из бутылки.

— Ох, шило — водяра! Тульский розлив. А чего это с пацаном, заболел, что ли?

Профессор, скрывая волнение, старался рассмотреть Дениса повнимательнее.

— С пацаном все нормально. — Робкоп отстранил мальчика в тень.

— То ли тут со светом плохо, то ли мне спьяну причудилось… Он что — близорукий?

— Со мной все в порядке, дядя! — Из-за плеча Робкопа выглянул Денис. Он улыбался, выглядел здоровым и полным сил. Зрачки его были на месте.

— Ладно, браток, счастливо тебе, — дружелюбно проговорил Робкоп, — ступай своей дорогой. Нам пора… У нас сегодня тоже день рождения.

— А, ну так давай треснем! Это ж у кого?

— У меня, дядя! — ответил Денис.

Он вышел из-за плеча Робкопа и смотрел на Профессора Кима. Он смотрел насмешливо. Что ж, дядя, может, ты и дворник. А может, ты тоже слышишь этот барабанный бой? Тем хуже для тебя.

Через некоторое время Профессор Ким сел на лавочку в сквере возле своего дома и закурил. На сердце у него было тяжело — не каждый день удается увидеть такое. Профессор курил и усиленно думал. Потом он достал спрятанный под тулупом радиотелефон и набрал номер.

— Да, — ответил приятный женский голос.

— Простите за беспокойство, вас с телефонного узла беспокоят. Вы не участвуете в игре «Алло! Алло!»?

— «Алло! Алло!»? Да вроде бы нет. Девочки, из вас никто не играет в «Алло!»? Нет? К сожалению, никто.

— Извините еще раз, у нас кое-какое оборудование вышло из строя, до свидания.

— Всего доброго.

Это был их сегодняшний код. Ровно через пять минут Дора перезвонила.

12. Первые результаты

Из темноты подъезда навстречу Егору Тропинину вышел Лопоухий Толян со словами: «Все, мальчик, приплыли».

А за двадцать минут до этого Егор звонил домой из будки телефона-автомата:

— Да нет, мам, я не загулял. У нас тренировка позже закончилась… Ну, я там зашел на пять минут кофе попить… Кто заходил?.. Какой Толя? Одноклассник!.. Ах, маленький такой… Нет, это бывший одноклассник, я не знаю, что ему нужно. Ну ладно, не волнуйся, я уже иду. К десяти буду дома…

Раз в месяц Юлик Ашкенази позволял себе напиться в дым. Чаще всего он делал это в обществе располневшего тореадора из посольства латиноамериканской страны — привычка, сохранившаяся со времен банановой лихорадки. Сегодня они предпочли американскому клубу итальянский ресторан — тот самый, расположенный в революционном центре Москвы, но пили все же текилу. Первая половина ужина проходила весьма сумбурно — Юлика отвлекал звонивший каждые две-три минуты телефон, и разговор не клеился. Тореадор наблюдал за Юликом, сощурив чуть насмешливо свои загадочные глаза. Он курил французские сигареты «Галуаз» без фильтра.

— Наш друг — трудоголик, амиго, — проговорил бухгалтер, прозванный Бюстгальтером.

— Я понимаю, — кивнул тореадор.

«Может, он грустит по своей утраченной талии?» — думал Юлик. Что-то его очень интересовало в тореадоре.

Потом количество текилы с солью и лимоном заставило плюнуть на телефон и все, что с ним связано. Тореадор вдруг начал рассказывать о корриде. Они уже были прилично пьяны. Юлику казалось, что он проваливается куда-то в густой сигаретный дым; почему-то именно сейчас, когда тореадор рассказывал о бое быков, по ту сторону сигаретного дыма зазвучало страстное ритмичное фламенко — каталонские цыгане появились на сцене. Каталонские цыгане пели о том, что истинная любовь — это любовь утраченная, а рай может быть только потерянным, и Юлик подумал, что у этих ребят, вероятно, вместо крови в венах пульсирует расплавленное солнце. Еще он подумал, что теперь уже почти знает, о чем грустит амиго. Юлик не был склонен к сантиментам. Просто существовала порода людей, над которой Юлик с удовольствием поиздевался бы в своем необычном блокноте рисунков — копилке человеческих слабостей, только у него ничего из этого не получалось. Тореадор рассказывал о корриде. Он говорил, что мужчины всегда презирали убийство. Может, он говорил «люди», но Юлику слышалось «мужчины». Убийство всегда совершается с легкостью. Как режут курицу или закалывают свинью. Но когда встает вопрос о достоинстве — это не подходит.

— То, что у вас происходит в стране, амиго, это не подходит. — Тореадор щелкнул себя пальцами по лбу, как будто он только что нашел удачное сравнение. — Курицы режут куриц, а потом их режут новые курицы. У нас ножи дают в руки только мужчинам. Твой враг — не курица. Иначе рушится мир. Твой враг не курица, которой можно спокойно перерезать горло, или же курицы вы оба.